Но как тут успокоиться?

— Ты что? За тобой маньяк какой-то следит, а тебе все равно? Это же опасно. Вот ходишь в клуб вечно разодетая вся. Доигралась? Ты на себя посмотри даже сейчас? Находка для насильника.

Ульяна опустила глаза. На ее фигуре даже мешок от картошки смотрелся сексуально и соблазнительно. Описывая ее внешний вид и одежду, невозможно передать то обаяние, которое источала эта молодая женщина. Сегодня она была в короткой кожаной куртке бардового цвета, впитавшей в себе краски осеннего дикого винограда, и юбке-карандаше того же оттенка, но на пару тонов темнее. Сапоги, нежно облегающие ножки…, на голове — платок, поверх него солнечные очки в широкой оправе. Легкий макияж освежал лицо и удлинял разрез глаз..

Одежда Юны скорее бы привлекла к себе маньяка — мини юбка с разрезом, чулки, глубокое декольте на блузке под расстегнутой курткой леопардового принта и с коротким мехом на воротнике. Привлекла бы скорее, если бы была надета на Ульяну.

— Пообещай мне, что без собаки ближайшее время из дома не выйдешь! И на работу только под охраной! Обещаешь?

— Ну под какой охраной? Не потащу же я пса на работу? Какая у меня охрана еще? Мама что ли?

— Ульяночка, ты забыла, кто твоя подруга. С завтрашнего дня я бесплатно предоставлю тебе охранника. Телохранителя! На неделю точно. Моему агентству он денег должен, пусть отрабатывает. Хороший парень, надежный. И не надо ничего говорить! Молчи! Все. Просто молчи. И давай я тебя до дома провожу.

Ульяна вздохнула, но сил спорить у нее уже не осталось, а рассказывать свой секрет, почему то перехотелось. Перехотелось, но в голове снова и снова крутились слова детской загадки:

Стишок жил в голове Ульяны своей жизнью. Другие мысли, вложенные словами приемщицы химчистки, ложились поверх загадки, но не закрывали ее, а как бы просвечивали насквозь, даже чуть увеличивая эффектом лупы каждую букву рифмованных строк.

Марк решил, что спит. Это было самое логичное объяснение пропажи пуговицы. Но подтверждение очевидной версии психотерапевт найти не смог. Все вокруг было вполне реально и ощутимо. Он даже чувствовал прохладу воды, но пуговицы не было в руке. Марк принялся искать свое сокровище. Перевесился через край ванны — на полу только коврик из разноцветных ниток и старая сухая мочалка, скукоженная от времени. Марк решил, то пуговица упала в воду. Что делать? Марк зажал нос двумя пальцами и нырнул следом за ней. Под водой ничего не разберешь — рыбки, осьминоги, водоросли. Видимость не важная — дно словно прикрыто тусклым стеклом или масляной пленкой. Что там валяется не разглядеть. Марк ощупал дно рукой — столько всякой мелочи! Приятное и мягкое, склизкое и шершавое, колючее и вязкое. Пробки от ванной не было. Куда она делась? Сейчас настоящим сокровищем стала именно пробка и ей ни с того ни с сего стал так дорожить Марк. Пробки нигде не было. Воздух, набранный в легкие, заканчивался. Пришло время вернуться на поверхность. Марк оттолкнулся от дна, поплыл наверх. И тут он увидел, что находится подо льдом. Сплошной лед. Везде лед. Ничего кроме льда над головой.

Через лед просвечивают детские ладошки, приложенные с другой стороны. Много ладошек. Точно таких же, как на репродукции картины, которую Марк однажды распечатал для себя и положил в тумбочку с любимыми журналами и письмами. Картина написанная Биллом Стоунхемом — «Руки сопротивляются ему». На картине мальчик пяти — семи лет и девочка помладше, стоящие возле двери. Детей художник писал с фотографии, на которой был запечатлен он сам и его сестренка. Но на картине девочка эта не совсем девочка, даже совсем не девочка. Кукла. На дверном стекле просвечивают детские ладошки. Одиннадцать.

Картина заинтересовала Марка не только как психотерапевта. Но и с этой точки зрения безусловно тоже. О холсте ходило немало слухов, утверждающих, что картина приносит несчастье, источает зло. Ее не рекомендуют рассматривать людям с чувствительной нервной системой. Ее боятся. Да. Этот холст выворачивает наизнанку.

По сути, у каждого человека есть своя картина. Знает он об этом или нет. И эта картина, за неимением другой, более подходящей, была картиной Марка. До времени.

«Это конец!» — Марк понял, что выбраться не удастся. Вот и пришла к концу его никчемная жизнь. Сейчас он начнет захлебываться, вода заполнит легкие…. Это конец! Только теперь Марк осознал, что смертен и он. Только теперь понял, это случается не только с другими людьми. Пришла и его очередь.

К среде Марк точно знал, что должен, обязан быть в этот день в химчистке и встретить таинственную незнакомку, которая обронила пуговицу. Он чувствовал, что найдет свою судьбу, что все сложится и, наконец, его жизнь приобретет смысл. Такая вера в чудеса или даже в некую магическую силу пуговицы была у Марка с детства. Страшная история, которая могла бы сделать Марка уникальным со знаком минус, редким больным, одним из семидесяти пяти тысяч людей, повлияла на него иначе. Он не стал бояться пуговиц или избегать их. Наоборот пуговица, на которую так и не обратила внимания его мать, как-будто помогла отвлечься от сильной психологической травмы, которая, конечно, имела место. Он, как бы не трудно было теперь это вспоминать, в самый ужасный момент своей жизни где-то внутри радовался тому, что все-таки удалось утаить от всех ее, оторванную пуговицу. Несколько месяцев он почти не выпускал ее из рук — прятал и всегда знал, что никто не найдет, брал с собой, когда нужно было отойти дальше, чем на пять метров от тайника. Роковая пуговица, которая, скорее всего, могла стать самой страшной пуговицей во всем мире необъяснимо как, взобралась на почетный для бездушной вещи пьедестал оберега или талисмана. Любой отвел бы ей место в самом сыром и черном подвале. Куда она и провалилась в один из дождливых дачных дней.

Марк освободился только после обеда. Все сеансы удалось провести к трем часам дня. Марк вышел вместе с последним на сегодня пациентом и попрощавшись с ним, неуклюжей походной побрел по переулку, который всегда выводил к той улице, где расположилась заветная химчистка. Прохожих почти не было, и Марка ничего не отвлекало от размышлений и фантазий. День выдался прекрасный — солнце, листопад. В такую погоду хороший хозяин выгонит свою собаку на улицу и будет совершенно прав. Все равно не получится оставаться дома, когда природа бросает последнюю теплую подачку, приманку. Хотя понятно, проглотишь ее и все — вот уже мерзнешь и качаешь головой, поглядывая на термометр.

«Я увижу ее и узнаю сразу, — думал Марк. — У меня все получится. И пусть сейчас я и не могу преодолеть свои страхи, пусть я слаб. Но я знаю, все у меня получится. Я не отступлю. Лучше ужасный конец, чем ужас без конца — я буду плавать в море, я буду мыться в полной ванне. Если выживу, — Марк хмыкнул, — будет у меня нормальная семья!»

Марк достал из кармана пуговицу, взглянул на нее и снова убрал: «Говорят, люди не взрослеют. Говорят, что все остаются такими же мальчиками и девочками, что меняются только внешне. Не правда это. Все, кто так считает, просто глупцы. Мальчик во мне давно умер. Только иногда, крайне редко, воскресает и словно уносит меня в то далекое, пожалуй, время. Я иду, как взрослый человек. Я сижу, как взрослый. Даже лежу, когда отдыхаю, как взрослый. И сравнение „как“ говорит не о моем отдаленном сходстве с какими-то несуществующими взрослыми, оно прямо указывает, что я, увы, не ребенок. Дети все делают по-другому. Если лечь на кровать как обычно это делаешь, а потом представить, что ты еще малыш, и отец еще не бросил маму, и мама еще добрая и заботливая, и сестренка не родилась пока и не купалась в этой злосчастной ванной…. Будешь лежать уже совсем не так. Тело расслабится, займет нормальное, удобное положение. Оно станет маленьким, не будет никому мешать, никого раздражать, никому и в голову не придет судить, насколько красиво ты разлегся, и как это смотрится со стороны».