В его пристально изучающих Патрицию глазах вдруг промелькнуло что-то похожее на нежность.

— В общем, так или иначе, доктор Майер не видит того, что скрывается за вашим очаровательным личиком. А я вижу. И я говорю вам, что вы скоро поправитесь и будете играть не хуже прежнего. Если, конечно, вы этого хотите.

Патриция устало кивнула головой.

— Ну-у, тогда вы будете играть даже лучше прежнего.

Рон развел руками и засмеялся. Потом он опять продолжил серьезным тоном:

— Я как-то сказал, что собираюсь позаботиться об этом. Так вот, я не отказываюсь от своих слов. Я хотел бы помочь вам. Вы прекрасный спортсмен, Патриция, но мне кажется, что вам нужен человек, который будет за вами присматривать. Вы слишком долго боролись с судьбой один на один.

Патриция хотела было раздраженно вырвать свою руку из его ладоней, но почувствовала, что сейчас слишком слаба, и не стала этого делать. Она терпеть не могла, когда с ней говорили покровительственным тоном. Для нее была непереносима даже мысль о том, чтобы попасть от кого-то в зависимость. Вот он сидит здесь, думала Патриция с раздражением, весь — воплощение здоровья, силы и мужской привлекательности, а она лежит на больничной койке беспомощная, разбитая душевно и физически, да еще с травмами, которые, возможно, не удастся вылечить. Конечно, сейчас он может позволить себе так с ней разговаривать!

Теперь Рон Флетчер показался ей неприятным и совершенно чужим человеком. Он, впрочем, больше уже ничего не говорил, а просто сидел молча и смотрел себе под ноги, поэтому у Патриции появилось время подумать. Закрыв глаза и немного отдохнув, она решила, что не стоит поддаваться сиюминутным эмоциям. Ведь каким бы ни был Рон Флетчер, пусть высокомерным, а может, даже и коварным, в данный момент он один был на ее стороне. Он один предложил ей помощь и поддержку и сказал ободряющие слова, в которых она так нуждалась. Сейчас не самое важное, какие там у него планы и цели, важно то, что он верит в нее и рассчитывает на нее.

Боже, а что если он ошибается?!

Патриция усилием воли отогнала от себя эту страшную мысль.

Через два дня Патрицию выписали. Последнюю ночь она почти не спала, лихорадочно думая о том, что ждет ее за воротами больницы.

— А вы действительно уверены в том, что хотите, чтобы я пожила у вас дома? — решила она все-таки спросить Рона вечером накануне выписки. — Мне становится как-то неудобно, когда я об этом думаю. Получается, что я почти навязываюсь… То есть, я имею в виду, что у кого-то может создаться ложное впечатление… В общем, я хочу сказать, что мне бы совершенно не хотелось вас стеснять — мы с вами почти не знакомы, у каждого своя жизнь. И вообще, получается, что я уже становлюсь вам обязана, а ведь мы с вами еще ни о чем еще не договорились. Я даже не успела как следует обдумать ваше предложение. К тому же, я сейчас не могу вам ничего обещать, вы же понимаете, это не совсем зависит от меня…

Патриция почувствовала, что у нее не хватает слов, чтобы выразить все свои сомнения, и замолчала. С одной стороны, ей необходимо было дать понять, что она не хочет быть ему обязана. С другой стороны, она сейчас была не очень-то уверена в своих силах и боялась, что у нее вообще может ничего не получиться, и он в ней разочаруется. Но Рон только пожал плечами, по-своему поняв причины ее волнения.

— Пожалуйста, не беспокойтесь, Патриция, — сказал он. — Вы никак не можете меня стеснить. К тому же, мое предложение имеет чисто деловой характер, а этот дом как раз и предназначен для деловых встреч. Я же бизнесмен, Патриция, не забывайте об этом, и у нас с вами деловое сотрудничество.

Тут на лице Рона появилась его обычная усмешка.

— А если вы мне не доверяете, — продолжил он весело, — то могу вас успокоить — я попросил миссис Стейн, мою экономку, чтобы она жила в доме все то время, пока вы гостите у меня. Она, если хотите, будет исполнять роль вашей дуэньи, раз уж вы не можете положиться на свое собственное здравомыслие.

— Очень смешно! — оборвала его Патриция и опять с бессильным раздражением подумала, что этот человек совершенно невыносим.

Ровно в восемь часов утра Рон заехал за Патрицией и помог ей сесть в машину. На улице было жарко и влажно, но девушка попросила его выключить кондиционер и, закрыв глаза, с наслаждением вдыхала свежий воздух. После запаха больницы он казался ей чуть не райским ароматом.

— Мы поедем по этому шоссе прямо до Дьюфорда, — сообщил Рон. — Это не самая живописная, но зато самая короткая дорога. Вы, наверное, тоже не раз по ней ездили?

Патриция не ответила, поэтому Рон повернул к ней голову и тут же широко улыбнулся: свернувшись калачиком на заднем сиденье, девушка крепко спала.

Она проснулась оттого, что машина остановилась. Рон сидел, откинувшись на спинку и вытянув ноги, и с улыбкой смотрел в окно. Патриция почувствовала запах моря.

— Где мы? — спросила она, потягиваясь и протирая глаза.

— Уже в Дьюфорде, — ответил он. — Ну вы и соня, моя дорогая. Всю дорогу проспали.

Патриция выглянула из окна и увидела великолепный морской пейзаж. Каменистый берег был окаймлен зелеными холмами, кое-где виднелись болотистые низины с высокой травой, а неподалеку темнел сосновый лес, на опушке которого росли магнолии и карликовые пальмы. Если бы не пастбище на склоне одного из холмов, место выглядело бы совсем диким. Округ вообще славился своей красотой, но вид, открывшийся глазам Патриции, был просто потрясающим.

— Какая красота! — сказала она восхищенно. — А почему мы здесь остановились?

— Рад, что вам тоже понравилось, — откликнулся Рон. — Видите вон те сосны? Они дали название этой части побережья. Это и есть Сосновый берег, о котором я вам говорил.

Патриция еще раз огляделась вокруг, пытаясь представить себе, что здесь проходит чемпионат по гольфу. Над берегом кружились чайки и крачки. Неподалеку она увидела цаплю, чистившую перья, а по самой кромке воды бегали трясогузки. С моря дул влажный ароматный бриз.

А он достаточно сильный, чтобы не дать мячу улететь в воду, мысленно одобрила Патриция действия ветра.

Она снова и снова оглядывала взглядом берег, думая о том, что произойдет с этим чудесным уголком, когда сюда придут люди с бульдозерами и начнут перекапывать землю, создавая искусственные препятствия и оросительную систему. Останутся ли здесь все эти птицы, не решат ли переселиться куда-нибудь подальше от беспокойных людей?

Неподалеку Патриция разглядела ручеек, сбегавший по склону холма прямо к морю, и вспомнила слова Рона о том, что здесь много естественных препятствий, которые, возможно, удастся использовать. Она так задумалась, что даже вздрогнула, когда ее спутник сказал:

— Беспокоитесь о том, что станет с этим чудесным местом, когда сюда придут люди?

— Вообще-то об этом стоит побеспокоиться, — сказала Патриция, неожиданно почувствовав раздражение.

— Ну вот и хорошо, — удовлетворенно откликнулся Рон. — Этому месту повезло, что проектировкой займетесь именно вы. Ведь если бы вы отказались, мне пришлось бы подыскивать другого кандидата, а кто знает, стал бы он задумываться о таких мелочах, как ручейки и птичьи гнезда.

Патриция уже едва сдерживала раздражение:

— Вы говорите так, как будто я уже дала официальное согласие, хотя мы с вами даже еще ни разу серьезно не говорили на эту тему. А ваши последние слова вообще напоминают мне шантаж.

— Не горячитесь, Патриция, — сказал Рон без тени юмора. — Как профессионалу, вам приходилось играть как на хорошо, так и на плохо спроектированных полях. Мне кажется, что с этой точки зрения вам было бы интересно самой создать проект поля, на котором вы потом будете играть.

Тут Патриция наконец взорвалась:

— Да о чем может идти речь, если вы даже не можете дать мне гарантий, что меня хотя бы примут в члены этого клуба. Почему вы так уверены, что мне или любой другой женщине разрешат играть на этом поле? Если вы не в курсе, то спешу вам доложить, что девяносто процентов гольф-клубов в нашей стране вообще не принимают женщин.