— Да, не знаю. Но я знаю, что человека вообще легко обидеть. Легко обидеться самому. Легко ли простить? Трудно. Неудобно. Не хочется. Но прощать все-таки надо. Для меня это серьезный шаг — попросить прощения. Раньше мне нужно было много времени, чтобы забыть обиду, теперь я знаю: прощение как радость, как подарок себе, как освобождение от собственной обиды.
— Ты просто не представляешь себе, что это такое, когда тебя методично бьют день за днем… минута за минутой… — возразила Рита. — Не физически, конечно… Это то же самое, что колоть ручкой в одно и то же место — вначале просто больно, но кажется, что все-таки терпимо, а что будешь чувствовать через месяц? Два? Я где-то читала, что в святой инквизиции была такая пытка — человека клали лицом вверх у каменной стены, по которой каждую минуту стекала и капала ему на лоб вода… Капля за каплей, капля за каплей, день, неделю месяц, два — и человек в конце концов сходил с ума…
— Мне кажется, что это у тебя от одиночества. Если так будет продолжаться, ты можешь в нем просто увязнуть.
— Ну да, сейчас ты начнешь говорить мне: «Смени обстановку, меньше жалей себя, внеси в свою жизнь что-то новое, заведи неожиданные знакомства», да? Знаю. А если бы не знала, то смогла бы прочитать это в любом женском журнале. Только я ничего этого не хочу, понятно тебе? Ничего не хочу — ни знакомств, ни встреч, ни вот этих котлет, ни завтрашнего дня… Я вообще перестала понимать, что со мной происходит. Три дня назад у меня все было хорошо, и вдруг сразу посыпалось столько проблем, все они скрутились в один большой клубок, и я уже ничего не понимаю, в первую очередь — что мне теперь делать…
— Клубок — на то он и клубок, что приходится периодически возвращаться, чтобы распутать новый виток. А здесь еще замкнутый круг получается — ты не можешь внутренне освободиться от отношений, потому что не согласна с тем, что они разрушились. В своем сегодняшнем состоянии ты напоминаешь мне капитана, который, видя, что корабль получил большую пробоину, не согласен с тем, что его такой замечательный корабль идет ко дну, не принимает мер по спасению людей. Конечно, жаль капитана, страдающего по поводу утраты любимого судна, но люди-то тут при чем? Хочешь ты быть похожей на такого капитана?
— Нет, конечно.
— Может быть, ты думаешь, что время залатает пробоину?
— Ну… отчасти.
— Так ты ошибаешься. Спасение утопающих — дело рук самих утопающих, слышала такую поговорку?
— Слышала… Но ведь это же просто шутка.
— Ничего подобного! Ты сама должна помочь себе, только сама, потому что даже я не смог бы навести порядок в твоей голове, даже если бы и очень этого хотел…
— Да я даже не знаю, с чего начать!
— Прежде всего — признай факт потери, смирись с ним и постарайся пережить эту боль. А для этого ты должна стать хозяйкой положения, отказаться от роли жертвы. Прямо сейчас скажи себе: «Я НЕ ЖЕРТВА» — и тверди до тех пор, пока не появится уверенность в собственных словах! Тебе может показаться, что это странно звучит, но тебе необходимо взять половину ответственности за постигшее предательство на себя.
— Что?!
— Да, и проанализировать то, что было в прошлом, и найти в себе силы вспомнить моменты, за которые ты можешь сказать предавшему тебя человеку спасибо. Ведь не может же быть так, чтобы таких моментов не было? А потом вместо причитаний, пусть даже мысленных, типа: «Ах, какой он негодяй, обманул и бросил», «Променял меня на …, оскорбил мои лучшие чувства» и прочее и прочее — лучше сказать себе: «А все-таки как много хорошего было в наших отношениях, как много они мне дали. Но впереди новая жизнь, у меня обязательно будет другой близкий человек, и с ним мне будет лучше». Только после этого шага ты освободишься от депрессии и начнешь мыслить конструктивно, и только такая позиция позволяет взять ситуацию под контроль. Сейчас тебе кажется, что прекрасный замок рухнул, и уже никогда-никогда такой не построить. Но это не так! Нужно только найти в себе силы подняться и начать строить. А для этого надо, прежде всего, не сидеть в развалинах, а вылезти из-под обломков старого.
— Ты умный, ты мудрый, и, наверное, все, что ты говоришь — правда… Но мне нужно много времени, чтобы разобраться в себе.
— Ну времени у нас с тобой будет больше, чем достаточно. Экспедиция — идеальное средство сменить привычную обстановку и дать покой собственной голове.
— Какая еще экспедиция?
— Как? Разве ты забыла?
— О чем?
— О том, что я обещал взять тебя с собой!
— Меня? С собой?! А… а куда?
— На Север. Мы поедем с тобой в самую удивительную экспедицию, какая только может быть. Мы поедем искать мамонтов.
…И все-таки — как же это могло случиться? Как она могла решиться окунуться с головой в эту авантюру? Сейчас, сидя у костра и обхватив руками колени, положив на них подбородок и немигающими глазами вглядываясь в пляшущие языки огня, Рита поймала себя на мысли, что Глеб был прав. Стоило уехать из Москвы и почувствовать себя причастной к настоящему, большому делу, как все неприятности, которые она не знала, как пережить, стали казаться далекими и даже какими-то нереальными.
Но тогда, после самого первого их с Глебом разговора, Рита была уверена, что никогда не сможет на это решиться. Сваровскому потребовалось несколько недель, чтобы уговорить ее.
— Ты с ума сошел! Какая к черту экспедиция?! Я совершенно не походный человек. У меня нет даже… даже термоса!
— Термос я тебе куплю. И спальный мешок тоже.
— И спальный… и я должна буду в нем спать? Ох, нет! Я не умею! Не смогу!
— Сможешь, сможешь. Если хочешь себе помочь.
— Нет, нет!
— Да-да.
Она мотала головой, затыкала уши и отказывалась говорить на эту тему. Через несколько дней Глеб уже мог ходить, и первое, что он сделал — это купил Рите термос и какие-то ужасные, бесформенные штаны защитного цвета: «Незаменимая походная амуниция!» Потом уехал обратно в свой Архангельск, но звонил каждый день, вызывая восторженную реакцию у квартирной хозяйки Людмилы Витальевны, которая вернулась из Мурманска и долго ахала над неприятностями «бедного мальчика». И в конце концов…
Стоп! А может быть, в пользу участия Риты в далекой северной экспедиции сыграло и то, что она действительно осталась без работы? И было все равно, чем заниматься, лишь бы не видеть вокруг себя ни одного опостылевшего лица из проклятого телецентра. В один прекрасный день она и в самом деле поняла, что хочет уехать из Москвы куда-нибудь на край света. Когда-то любимый город стал душить ее.
— У тебя есть еще пять дней, чтобы принять решение. Если ты все-таки откажешься, то можешь жалеть об этом всю жизнь.
— Глеб… Хорошо, я согласна.
— Отлично! — Он рассмеялся, как мальчишка. — Сейчас же собирайся и бери билет. Я встречу тебя на вокзале.
— Где?
— В Архангельске.
…С того дня прошел целый месяц — самый незабываемый месяц из тех, что когда-либо случались в Ритиной жизни.
И вот она сидит у костра в куртке Глеба, наброшенной на плечи, и слушает начальника экспедиции — высокого, сухопарого профессора Томского университета.
Еще молодой, не старше пятидесяти лет, профессор Федор Иванович Соколовский рассказывал случаи из своей жизни, обильно иллюстрируя их порывистой жестикуляцией. Это был очень подвижный человек, который производил впечатление доброго клоуна с шарнирами вместо суставов. В Соколовском удивительным образом сочетались мягкая славянская напевность голоса, неброская, немного старомодная красота с жестким драйвом, настоящим шаманством, прорывающимся из-под этой напевности, как клокочущая магма.
— Все началось лет тридцать назад со случайности, как всегда все начинается, — говорил Соколовский, отмахиваясь от искр, которыми время от времени постреливал костер. — Пошли с товарищем по грибы и наткнулись на кость мамонта. Да, вот буквально наткнулись — как на рояль в кустах, перевернули трухлявый пень, а там она, голубушка, и лежит между корней, частично вросла в них даже. Как она туда попала — бог весть! Позже я узнал, что вечная мерзлота, в которой хранятся останки древних ископаемых, разрушается сама собой: лед сходит, например, после приливов-отливов океанов и рек, после всевозможных оползней. И в результате бивни начинают просто валяться под ногами! А иногда бивни ископаемых находят золотодобытчики. Мамонтенка Диму нашли простые старатели и всего на двухметровой глубине!