Поговорили, называется.

— Ну, и что ты сделаешь теперь? — Джаред вздернул брови. — Что, убьешь? Или какие у тебя еще есть варианты в твоей маленькой, пустой головке?

Эклз сидел сверху, на его лице играли желваки, и дракон только сильнее сцепил зубы и зарычал. Яростно, безысходно, обессиленно.

— Ты. Убил. Моего. Отца! — членораздельно проговорил Дженсен, кидая Джареду в лицо эти обвинения — бездоказательно и безжалостно. А потом освободил ему руки. — Только я не поступлю, как ты — исподтишка. Ты будешь со мной драться! — воскликнул Дженсен, вскакивая на ноги и сдирая с себя одежду.

Джаред приподнялся на локтях, наблюдая за тем, как яростно рвет ткань дракон — нервными, резкими движениями. И не двигался с места.

— Чего ты разлегся?! — рявкнул Дженсен. — Вставай! Давай!

— Я не буду с тобой драться, — спокойно возразил Джаред.

— Нет, ты будешь, — зло сверкнул глазами Дженсен. — Будешь! Ты не можешь мне отказать, потому что я бросаю тебе вызов! Ты не можешь его проигнорировать, как когда-то проигнорировал свою совесть!

— Дженсен, я тебя за минуту сделаю, одумайся, — Джаред втолковывал этому мелкому гаденышу прописные истины, а в груди в это время расползалась черная пустота, и было абсолютно наплевать на все. Он бы мог воспользоваться ситуацией и отхапать себе лишнюю планетку… но ему тупо в падлу. То есть, он думал, что не делает этого, потому что любит Дженсена, но сейчас он не делает этого, потому что любил Дженсена. Ностальгия, если хотите. Слабость. Называйте, как угодно. Этот сегодняшний поступок убил все, что было хорошее у Джареда по отношению к Дженсену. Глупо и больно убил. А доказывать что-то бессмысленно. Да и не хочется, если честно.

— Я. Бросаю. Тебе. Вызов, — четко и тихо повторил Дженсен. И выпустил когти. Пальцы скрючились, загнулись, покрываясь чешуей; кости крутило и ломало в превращении — кожа на лопатках лопнула под напором кожистых крыльев, а сам Дженсен увеличивался на глазах, пока полностью не превратился в дракона с горящими ненавистью и жаждой боя глазами. Он дал Джареду секунду на соображения и, не дождавшись ничего, плюнул в него ледяным потоком воды, на лету превращающейся в лед, который мог бы запросто прошить Джареда насквозь. Но в последний момент Джаред откатился в сторону и с разбегу начал превращение, даже не удосужившись раздеться. Одежда лопнула на враз увеличившимся теле, как мыльный пузырь, — и вот в небо летит черно-красный дракон, которого нагоняет плюющийся льдом серый малолетка.

Огненный резко виляет влево, сбиваясь с курса, подныривает под не успевшим сориентироваться водным и рогами бьет в бочину. Дженсена откидывает, и он один раз переворачивается в воздухе, резко хлопает крыльями, возвращая равновесие. Несколько быстрых взмахов — водный барахтается в воздухе, как маленький утенок в пруду, — а потом кидается на Джареда.

Огненный лениво пускает залпы огня в разъяренного дракона, стараясь не подпустить к себе противника, но Дженсен ловко лавирует, подныривает под огненным дождем и, наконец, подбирается ближе с явным намерением вцепиться Джареду в глотку. И рвать-рвать-рвать, до смерти, до крови, заполняющей пасть и стекающей в глотку.

Он цепляет клыками плечо, но Джаред увиливает, вяло огрызаясь в ответ, как собака от заигравшихся и надоедливых щенят.

Джаред краем глаза отмечает, что внизу уже собрались драконы — и водные, и огненные, — с такими очумелыми лицами, что Джаред, наверное, рассмеялся бы, если бы мог. Но он не может. Уже не может.

Дженсен кидается на него, как бешеная ящерица, которой он не хочет навредить, но все знают, прекрасно знают, что такие поединки заканчиваются смертью. Должны ею закончится. И Дженсен твердо знает, чьей смертью он хочет закончить вызов.

А Джаред… Джаред просто не хотел этого поединка, не хотел быть здесь. Он не имел права умереть, но…

Дженсен метит ледяной стрелой и попадает в правое плечо, Джаред задерживает дыхание и изо всех сил старается не упасть — с пробитым насквозь плечом он долго не протянет.

Дженсен, окрыленный успехом, бросается грудью на амбразуру, и Джаред четко и ясно осознает — сейчас убьет. Он запускает огнем прямо в Дженсена, а потом разворачивается и бьет шипастым хвостом прямо по морде — с размаху, со всей силы. А потом в глазах кружится карусель. И на ней крутит Дженсена, который стремительно падает вниз.

Джаред старается на это не смотреть. Он грузно приземляется и падает брюхом прямо на землю, кладет морду на лапы, как кот, и закрывает устало глаза. Он устал. Господи, как он устал…

***

Тело будто горит, просто невероятно. Гул в голове воспринимается как нечто цельное и присущее от природы, как постоянно его сопровождающее чувство. А еще болит лицо. В общем, дело дрянь, решает Дженсен, открывая глаза. Ему требуется минут пять, чтобы осмотреться и принять новую реальность. И тут же накрывает обидное и больное чувство дежавю, только теперь на душе в миллион раз паршивей, чем в первый раз. Просторная клетка из конопли, одежда и бинты — ужасно раздражающие кожу, повязка на лице. Дженсен медленно касается ее пальцами, и воспоминания затапливают с головой — яркие, реалистичные до боли. Он ясно помнит свое чувство триумфа, ярость и азарт, а затем что-то яркое и обжигающее — боль, страх, панику и выбивающий дух удар.

Дженсен стонет. Обхватывает себя за колени, морщится и растягивается на холодном полу.

Ему не хватает духу признать и поверить в свое постыдное поражение. Поражение, которым он перечеркнул все и предал, что любил. Он предал Глаксио. И отца.

И он не верит, он зажмуривается, перекатывается на бок, чувствуя ужасную, жгучую боль, но не делает ничего, что может облегчить ее. Дженсен это заслужил и, свернувшись больным комочком в углу клетки, где его еще жалили жгучие стебли конопли, тихо плакал, как никогда раньше. Слезы стекали по лицу, проникали сквозь повязку, причиняя еще большую боль. Но Дженсен не мог остановиться, сжимая в кулаке пучок листвы.

***

Наверное, тяжелый ручной труд, это лучшее лекарство. Мозг прочищается просто на раз-два. Никаких лишних мыслей, точнее, вообще никаких. И это здорово. Вся накопившаяся вина и жажда мести, будто отступила на задворки сознания, более не тревожа. Это не значит, что все исчезло и вмиг стало хорошо. Нет. Просто по-другому. Другое отношение. Другое восприятие. Все другое.

Дженсен чувствовал это кожей. Он днями пропадал на полях. Обычных, не конопляных, у себя на родине. К большому удивлению, Джаред не стал чинить его народу неприятностей, относился просто как к лишнему кусочку земли, привалившему ему нежданно-негаданно, как к чему-то по-настоящему своему. И Дженсен не понимал, и уже не хотел понимать. Устал. Выдохся. Иссяк, как горный ручеек в период долгой жары. Он не видел Джареда добрых года два, если не больше, да и не уверен, что хотел бы. Его размеренная жизнь, до смешного предсказуемая и не богатая на события, уже устраивала Эклза, и он вряд ли уже захочет что-либо менять.

Джаред был прав, говоря ему тогда, когда он безумно злой и даже жалкий был приволочен к нему за шкирку, как только что вылупившийся драконеныш: «Все, что с тобой произошло, все это, сделал ты. Ты, сам. Все, что ты имеешь, твоих рук дело, не чьих-то других».

И сейчас Дженсен, устало стирая пот со лба, полностью был с ним согласен. Все, что он имеет, и все, что потерял, было его просчетом, его ошибкой. Тут Джаред не соврал.

***

Ветер свистел и облегал тело, как вторая кожа. Тонкие, почти прозрачные перепонки трепетали под потоками воздуха, просвечивались утренним солнцем, делаясь огненно-красными, и словно светились.

Джаред ловил ртом ветер и вилял между солнечными лучами-копьями, вспоровшими пространство вокруг. Он летел над зеленым ковром, постоянно напоминающим ему, кто он. И что он тоже слаб, как никто другой.

Джеральд, его отец, властолюбивый гордец с замашками Бога, пытавшийся покорить всю галактику, а следом за ней и остальные, правда верил в свое всемогущество. И Джареда воспитывал в этой атмосфере нарциссизма и насилия, которым он пытался доказать свое превосходство. В то время еще никто не знал про влияние конопли на драконов, да и не было ее тогда еще в их галактике. Не было до тех пор, пока один путешественник не привез ее из соседней галактики, именуемой солнечной системой с одной единственной еле державшейся на орбите жилой планеткой.