— Прежде всего скажите, как вы нас нашли? — поинтересовался Абу.

— Очень просто! — весело отозвались молодые поляки. — Вы скромно «удрали» из дома пани Лясота. Вас быстро хватились. Работники нашей газеты объездили все гостиницы Варшавы, звонили в советское посольство. Не найдя вас в Варшаве, решили, что вы уже в Гданьске. А о том, что товарищ Утехин опытный капитан, мы узнали из документов, которые оформлялись по прибытию в Гданьский порт. Так вот, — продолжали молодые люди, — мы вам предлагаем быть в числе судей, которые приглашены из разных стран. А из Стокгольма доставим обратно в Гданьск и Варшаву — будете нашими дорогими гостями. Ведь все вас горячо благодарят за пленки Лясота.

— Ничего мы особенного не совершили, — сказал Абу. — Я думаю, на нашем месте так поступил бы каждый настоящий моряк.

Абу, взглянув на Лену, на меня, продолжал:

— В Стокгольм мы, пожалуй, соберемся. Верно, друзья мои? Я благодарю за. приглашение. Быть среди судей такой замечательной регаты — большая честь. Но вернуться обратно в Гданьск мы не сможем. Из Стокгольма возьмем курс к Черному морю.

Короче говоря, все было решено быстро и точно, как и подобает морякам. Абу предложил передать нашу яхту в распоряжение судейской коллегии. Все равно яхту перегонять в Стокгольм! Чтобы «Мечта» находилась впереди гонщиков, как и положено судейскому судну, она пойдет не под парусами, а на моторе. Для этого на ее борт доставят добавочное количество горючего. А Лену и меня на специальном самолете, который будет обслуживать регату, переправят в Стокгольм. Немного грустно было расставаться даже ненадолго с Абу и «Мечтой», но мы не особенно тужили — в Стокгольме встретимся.

К двенадцати часам множество народа собралось в пассажирском порту Гданьска. На флагштоках развевались флаги четырех стран, разноцветные морские вымпелы, играли оркестры, было шумно, весело и празднично. На набережную мы приехали с нашим новым знакомым Оле Эрикссоном, фотокорреспондентом шведской спортивной газеты. Оле двадцать два года. Высок ростом, широкоплеч, густые светлые волосы развевает ветер. Одет в кожаную куртку на «молниях», которую крест-накрест обхватывают ремни трех фотоаппаратов, висящих у него по бокам. Польские друзья сказали, что Оле хотя и молчун, но парень отличный, превосходный фоторепортер. Говорит по-английски, с ним можно объясниться. Вместе с нами полетит в Стокгольм. В полете с борта самолета будет делать снимки для газеты и попутно «опекать» нас.

— Ай эм ёр чиф! — сказал Оле, когда мы впервые с ним познакомились.

Это по-английски означало: «Я ваш руководитель!»

И широко улыбнулся.

С того момента, кроме этой фразы, мы услышали от него, пожалуй, еще два или три брошенных на ходу отдельных слова вроде: «стоп» — «стой», «гуд» — «хорошо», «си» — «смотри». И поначалу так и не поняли, действительно ли знает он английский язык или только отдельные слова.

Оле Эрикссон нам понравился. Даже молчать рядом с ним было приятно. А Ленка в него прямо-таки влюбилась. Все время старалась быть к нему поближе. А рядом с ним и вправду чувствуешь себя спокойно и уверенно. И то, что полетим на самолете вместе с Оле, нам было по душе. Особенно Лене. Все-таки в воздухе она новичок. Нам казалось, что рядом с Оле все пройдет спокойнее.

Особенно нам нравилось, как Оле работал. Мы с Леной гордились, что Оле сделал нас своими помощниками: несли его сумку с кассетами и объективами, держали два аппарата, когда он снимал третьим, подавали новые кассеты и прятали в сумку отснятые. Оле работал быстро, и мы только успевали поворачиваться.

Буксиры вывели яхты. Какие это были красивые яхты! И большие и малые, с одной мачтой, с двумя и даже с тремя. На катере, который нам дали для съемок, мы подошли в заливе к самой линии старта, и Оле снимал готовые к бегу красавицы яхты. Одним из аппаратов дал поснимать и мне. И первый снимок, который я сделал, запечатлел нашу милую «Мечту». Она стояла поодаль от участников соревнования среди других судов, на которых должны были плыть судьи, врачи, спасатели. Мы заметили на борту «Мечты» среди пятерых ее новых пассажиров высокую фигуру Абу, долго махали ему руками, но он нас не увидел.

Вот наконец в воздух взлетела зеленая ракета, раздался залп пушки, и в то же мгновение все яхты, как птицы, расправили свои крылья-паруса. Какая это была красота! Мы просто рты поразевали, даже вовремя не успели дать Оле новую кассету, и он сердито зарычал. Представляете, паруса были белые, красные, оранжевые, голубые, сиреневые… Казалось, в море вдруг расцвел сказочный сад, будто из волн вышли лепестки огромных многоцветных лилий.

Ленка схватила меня за руку и закричала:

— Снимай! Снимай скорее! Мне этот снимок нужен. Я по нему картину нарисую. Самую лучшую свою картину. Снимай!

Я щелкал без остановки, а Оле временами поглядывал на меня и одобрительно бросал: «Гуд!»

Порыв ветра вдруг еще больше выгнул лепестки парусов, сделал их тугими, и яхты медленно одна за другой сдвинулись с места. Все больше набирая скорость, они уходили в открытое море. Нам казалось, что из Гданьска ушел праздник. И вместе с гонщиками уходила наша «Мечта».

Оле Эрикссон протянул руку и показал на остроносую двухмачтовую яхту небольшого размера, на белом парусе которой стояла цифра «5», прожевал несколько английских фраз, и из них мы поняли, что на яхте под названием «Викинг» в регате участвует друг Оле — Гуннар, что это очень хороший моряк и что он, конечно, будет первым. Оле готов по этому поводу держать пари с кем угодно, даже с нами, только жаль, что мы еще не взрослые. Я готов был болеть за «Викинга», но Лене хотелось, чтобы первой пришла немецкая яхта под алыми парусами. Она называлась красиво — «Диана».

Когда Оле отснял последние кадры уходящих в море яхт, катер нас доставил к берегу. Там ждала автомашина. Она отвезла нас на аэродром, где мы сели в небольшой десятиместный двухмоторный самолет, и он взял курс на Стокгольм. Путешествие получилось необычным. Но рассказ об этом впереди.

С высоты полета мы увидели яхты, которые, оставляя за собой белый пенистый след, шли недалеко друг от друга, напоминая рассыпанные на зеленовато-голубоватой клеенке лепестки цветов. Уже сейчас определились лидеры. Яхта под номером пять и «алые паруса» идут впереди всех. «Диана» даже немного опережает «Викинга». Оле удовлетворенно поднял большой палец, и это свидетельствовало, что ходом гонки он доволен и верит в победу друга.

Кроме нас, в самолете было еще четверо молодых людей — польские и немецкие корреспонденты. Все они, как и Оле, прижимались к стеклам больших круглых иллюминаторов и целились в них объективами фотокамер. Самолет делал круги над армадой идущих яхт, ложился на крыло, чтобы корреспондентам удобнее было снимать, а они безостановочно щелкали фотоаппаратами и жужжали кинокамерами.

Потом самолет сделал разворот и снова ушел к берегу, и под нами опять оказался бетон гданьского аэродрома. В Гданьске мы пробыли три часа. Самолет снова взлетел и пошел догонять яхты. Понятно, скорость парусников по сравнению со скоростью самолета — пустяк. Яхты мы вскоре догнали и, на радость нам троим, обнаружили, что «Викинг» и «Диана» оторвались от всех и идут далеко впереди. Оле ликовал и утверждал, что Гуннар непременно займет первое место.

Когда мы подлетели к яхтам в третий раз, они уже находились на подходе к шведскому острову Готланд, и впереди, далеко оторвавшись от всех, шел «Викинг». Мили на четыре от него отставала «Диана», а позади шли остальные участники регаты. Наш молчаливый, сдержанный северянин Оле готов был плясать. Прижавшись лицом к стеклу иллюминатора, он что-то громко кричал по-шведски, словно его друг там, внизу, мог услышать его привет.

Покружившись над яхтами, мы на этот раз направились не в Гданьск, а в Стокгольм. Через час садились на тихом, окруженном лесом стокгольмском аэродроме.

Приближался вечер. Оле сказал, что снимать уже трудно, работу придется отложить до рассвета. Рядом с новым бетонным зданием аэропорта была небольшая гостиница. В ней нас и устроили на ночь.