Без всякого преувеличения, фраза гениальна. Ведь как

запоминается — и как помнится! Учение Маркса нынче не в мо-

де, но зачин "Коммунистического манифеста" до сих пор

завораживает любую аудиторию, даже такую, как человечество.

А теперь поближе к нашей теме — к юмористическому

рассказу.

В уездном городе N было так много парикмахерских

заведений и бюро похоронных процессий, что коза-лось, жители

города рождаются лишь затем, чтобы побриться, постричься,

освежить голову вежеталем и сразу же умереть.

Ильф и Петров, "Двенадцать стульев", самый любимый

плутовской роман совковой эпохи. И, на контрасте:

Не бойся врагов — в худшем случае они могут тебя убить.

Не бойся друзей — в худшем случае они могут тебя

предать.

Бойся равнодушных — они не убивают и не предают, но

только с их молчаливого согласия существует на земле

предательство и убийство.

Это Бруно Ясенский, "Заговор равнодушных".

Помните, мы учились с вами писать афоризмы?

Согласитесь, после такого афоризма кредита читательского

доверия хватит на весь роман, к сожалению, так и не

законченный.

Занимательность это вежливость писателя: хочешь,

чтобы тебя слушали — будь интересен.

Так сказал все тот же Леонид Жуховицкий. А этого писателя

я очень люблю и уважаю со школьной скамьи. Однажды я

написал сочинение по его повести "Я сын твой, Москва!",

которое было признано в РОНО лучшим в районе, (или в городе?

или в стране?..ей Богу, не помню).

Есть первые фразы, которые почему-то застревают в памяти

на всю жизнь. Приведу две.

Первая:

Каждый раз, когда Гиви приезжал в Москву поступать во

ВГИК...

Это Григорий Горин и Аркадий Арканов. Рассказ

"Открывашка для пива". Чувствуете, в одной фразе информации

больше, чем в ином рассказе.

Вторая:

Однажды я съел пирожок с капустой и понял, что скоро

умру.

Это уже один Аркадий Арканов.

Вот такие надо писать начала. Вот такие! Тогда можно

считать, что вы состоялись как юмористический писатель.

У пишущего человека всегда имеется в загашнике запас

хороших фраз, годящихся для зачинов, и он "прицепляет" к уже

готовому рассказу подходящее начало. Пусть даже оно грубовато

стыкуется с последующим материалом рассказа — читатель этого

не заметит и примет как должное: если фраза хороша, смачна,

соответствует общему духу рассказа, можно не слишком

заботиться о тщательной шлифовке швов и стыков текста: резкий

мазок в живописи предпочтительнее гладенького размазывания

красок.

Нужен шок!

Почти триста лет назад французский теоретик Шарль Буало

объяснил пишущей братии своего и всех последующих веков, как

надо строить литературное произведение.

Он говорил о пьесах, но это не имеет решающего значения:

законы Буало практически универсальны, их можно приложить и

к прозе, и к поэзии, и к журналистике.

В любом жанре не обойтись без экспозиции, завязки,

развития действия, кульминации и развязки.

Строгие предписания господина Буало дожили до наших

дней, в той или иной мере им следуют даже те, кто никогда не

слышал имени законодателя. Однако в любую теорию, в том

числе и теорию литературы, время вносит весьма существенные

коррективы.

Любой пишущий обязан выстроить свое произведение

так, чтобы читателю было интересно.

Режиссер спектакля, постановщик фильма сталкиваются с

той же проблемой. Должно увлекать — все остальное потом.

Как мы с вами ведем себя перед телевизором? Включили —

и минуты три играем пультом, выбираем канал. Каких-нибудь

двадцати секунд хватает, чтобы решить: смотрим дальше или

поищем чего позанимательней.

Разумеется, человек, уже углубившийся в книгу или

пришедший в театр, пультом не пользуется — он доверяет автору

больше. Но и его терпение не безгранично. Пять, десять,

максимум, пятнадцать минут — на большее я бы не рассчитывал.

А что это значит?

Это значит, что каждые пять, десять или, максимум,

пятнадцать минут читателя или зрителя надо так встряхивать,

чтобы с него слетала сонная одурь — а еще лучше, чтобы она

вообще не успевала возникнуть. За неимением общепринятого

термина определим такую встряску как момент шока.

Что может оказать на читателя шоковое воздействие?

Способов очень много.

Возьмите классиков детектива — через каждый десяток

страниц они подбрасывают нам новый, причем совершенно

неожиданный труп. И пока мы гадаем, кто его, болезного, и за

что, кровожадный автор уже точит нож на следующую жертву.

Шокировать может неожиданное умозаключение или просто

остроумная фраза: хохот 8 зале театра мгновенно собирает

зрительское внимание в кулак, потому что невозможно дремать и

смеяться одновременно. Шокирует мудрость — но шокирует и

глупость: поэтому так мощно притягивают нас и Гамлет, и

Хлестаков.

Замечательным мастером литературного шока был

Достоевский. Не случайно он до сих пор один из самых читаемых

писателей в мире. Достоевский не писал пьес, и тем не менее его

можно причислить к самым популярным драматургам планеты:

все его основные вещи многократно инсценированы и

экранизированы. Вот уж кто умел "не отпускать" читателя! В

лучших его романах каждые три-четыре страницы сюжет делает

совершенно неожиданный зигзаг.

Проза Достоевского насквозь драматургична, он блестяще

владел всеми приемами, позволяющими создавать и

поддерживать сценическое напряжение. Его герои постоянно

думают одно, а говорят другое. Если персонаж входит в эпизод

трусом, он выходит из него героем, входит уверенным в себе,

выходит растерянным. Двое сидят и беседуют, появляется третий

— и это становится шоком, кру

то меняющим разговор... В "Идиоте", "Преступлении и

наказании", "Братьях Карамазовых" один шок следует за другим

— сложнейшая философско-психологическая проза читается, как

детектив.

Самая знаменитая, самая глубокая и загадочная пьеса на

свете, "Гамлет", вся состоит из шоковых сцен. Явление призрака, то ли мнимое, то ли реальное безумие принца, жестокое

объяснение с матерью, отношения с Офелией, которые очень

трудно определить словами, случайное убийство ее отца,

предательство друзей, охота на истину с помощью заезжих

комедиантов, непристойная песенка потерявшей рассудок

Офелии и ее гибель, поединок с Лаэртом, смерть матери,

убийство Клавдия и, наконец, смерть героя. А кроме того —

кроме того монологи Гамлета, каждый из которых сам по себе

шок...

А теперь концовка!

Авторы одного из рекламных роликов мобильной связи

"GSM-лайт", очевидно, хорошо знакомы с законами драматургии.

"Вы платите только за последнюю минуту разговора!" —

заинтриговывают они потенциального клиента.

И они правы.

Люди театра, впрямую зависящие от аудитории, считают,

что финал — это половина спектакля. Ведь зритель уносит с

собой прежде всего впечатление от концовки, да и с читателем

происходит, практически, то же самое.

Помните, как тщательно, до деталей, прописал Гоголь

бессловесный финал "Ревизора", знаменитую "немую сцену"?

Десятки режиссеров со средним успехом пытаются воплотить на