— Правда хочешь знать, Негатив? — демонстративно откладывает ключ. — Ну слушай. Наш и в самом деле сознательно нарушал собственные правила — один, два, три, четыре года подряд, когда переводил меня с курса на курс. Знаешь, почему он это делал? Он боялся вас. Вас — которых так тщательно отобрал и заботливо растил. Вас — лучших из лучших. Таких целеустремленных. Таких амбициозных, — он тоже совсем не похож сейчас на себя обычного — говорит четко, едко, зло. — Таких победительных, ясноглазых… Сначала подспудно, а потом уже откровенно, по мере того как вы оправдывали, какое там — превосходили его ожидания! — он боялся вас. Он не ожидал с таким встретиться. Он просто никогда в своей практике с таким не сталкивался — среди всех поколений его учеников вы оказались первыми такими… Он мне потом сам признался — чего я так уверенно говорю… По пьяни, кстати, признался. Ты не знал, что он в последний год начал довольно здорово квасить? Не знал, естественно. Наш не позволял себе распускаться перед учениками. Он перед одним учеником позволял себе распускаться — передо мной. Потому что я был для него не совсем ученик. Я был для него спасительный пример. Пример того, что в нашем поколении не все — такие, как вы. Такие ясноглазые и уверенные в себе. В себе и в мире. Уверенные, что в мире все просто. Что вы знаете, где в нем что лежит и сколько надо проделать движений, чтобы взять то, что вам нравится. И сколько надо сделать логических умозаключений, чтобы понять, где лежит то, что заныкано. Такие… умеющие сосредоточиваться на цели. Отсекать лишнее. Переживать неприятности по мере их поступления… Он, знаешь ли, полагал, что умение отвлекаться на лишнее — это необходимая составляющая человеческого в человеке. А также умение заморачиваться по недостойным поводам. А в вас он этого не видел. Человеческого он в вас не видел. Он видел перед собой каких-то сверхчеловеков. А значит — не совсем человеков… — Тим встает, сует руки в карманы, медленно идет в сторону Эмиля. — И что, Негатив, скажи мне — он был не прав?

Эмиль в продолжение этого монолога снова ставит пистолет на предохранитель, потом проталкивает его глубже за пояс и убирает руку с рукояти.

Закончив монолог, Тим останавливается перед Эмилем. Тот, сунув руку в карман и вытащив из него что-то маленькое, вдруг бросает это маленькое Тиму. Тим машинально ловит. Смотрит. В руке у него — пробка от сильно экзотического сорта пива. Тим поднимает глаза на Эмиля и вопросительно задирает брови.

— Не узнаешь? — Эмиль.

— Что?

— Не помнишь?

Тим, продолжая хмуриться, поднимает подбородок — кажется, он вспоминает.

Комфортабельный номер в хорошей гостинице. Англоязычное глухое бормотание включенного ТВ. Возле столика в кресле сидит Алиса с мокрыми волосами в купальном халате. Указательным пальцем правой возит по столешнице пивную пробку — ту, что нашла в косметичке. От этого получается тонкий малоприятный металлический звук. Вдруг Алиса перестает двигать пробкой и решительным щелчком отправляет ее прочь со стола. Встает. На стене — зеркало. Без выражения глядя на себя, Алиса включает фен.

Десять лет назад

Школа. ЭКРАН. Коридор. Открывается дверь с табличкой «Директор». Появляется хмурый подросток. У окна — кто-то опирается о батарею отопления, кто-то взобрался на подоконник — его ждет стайка приятелей. Подросток идет к ним.

(Пивная пробка. Рядом — еще одна, от другого сорта… еще одна… еще… Все они помещены в пластиковые кармашки — наподобие тех, в которые филателисты пакуют марки, а нумизматы — монетки…)

— Ну че?

— Ниче. Погрызал и отпустил.

— Санкциями грозил?

— Грозил… Но не всерьез.

— Коллекцию видел?

— Не слепой.

— Нехило, прикинь?

— Это че, типа от пива все крышки?

— Ну.

— Это он все сам выпил?..

— Не, по мусорникам насобирал!..

Дружное ржание.

(Пальцы — явно принадлежащие взрослому, даже пожилому: узловатые, длинные, — извлекают из кармашка последнюю пробку в ряду.)

Имя — на небольшой стандартной табличке на стене в колумбарии. Перед стеной стоят Эмиль и Тим.

— Хоть кто-то из наших на похоронах был вообще? — спрашивает Тим.

— Не только из наших — там вообще никого, кроме ближайших родственников, не было… И официального прощания с телом не было… Какая-то закрытая церемония для очень узкого круга. Странно?..

— Странно. Он ведь был… объективно крупная фигура.

— Может, это потому, что самоубийство. Опять же политики вокруг этого слишком много было — моментально бы всё превратили в скандал… в манифестацию… Может, поэтому они не захотели… Может быть.

Эмиль и Тим медленно идут по кладбищенской аллее.

— Хорошо, — Тим. — Что мы имеем? Урна в стенке… Ничего не проверишь.

— Похоронного агента надо найти.

Небольшое помещение кладбищенской конторы, несколько столов, картотека — шкаф с мелкими выдвижными ящичками и полустертыми бумажными наклейками. В одном из ящичков роется служащий — средних лет неприметный человек. Рядом с ним — ожидающие Эмиль и Тим.

— Ненашев… — служащий. — Ненашев… Июнь?

— Июнь, — Эмиль.

— Так… — добывая наконец нужную карточку. — Агент… Гайворонский Константин… Бюро погребальных услуг «In Memoriam»…

— Телефон их можете дать?

Тим сидит на скамеечке возле чьей-то могилы. Прикладывается к пивной бутылке. Задумчиво покачивает носком кроссовки. Эмиль за его спиной, прохаживаясь — пару шагов туда, пару обратно — по аллее, звонит по телефону:

— Да, Гайворонский, Константин… Могу я с ним поговорить? Что?.. — останавливается. — Когда?.. Д-да… Спасибо… Извините…

Тим, уловив перемену в интонациях, полуоборачивается к Эмилю.

Тот засовывает телефон в карман:

— Умер. Неделю назад. Под машину попал.

Лицо Тима застывает.

Тим с Эмилем — последний чуть впереди — быстро идут по кладбищенской дорожке к воротам.

— Погоди, — говорит Тим, покачивая почти пустой бутылкой в опущенной руке. — Погоди… Это все-таки бред.

— Да? — отрывисто, не оборачиваясь.

— Да.

Эмиль на секунду останавливается, оборачивается, смотрит на Тима.

— Да? — переспрашивает с нажимом.

Тим тоже останавливается, глядя на однокашника и несколько раз небыстро кивая головой:

— Угу.

Эмиль секунду продолжает смотреть на Тима, потом снова разворачивается и продолжает собранное, целеустремленное движение. На ходу он сует руку в карман и добывает оттуда некую книжку. Не оборачиваясь, свешивает назад через плечо — Тиму.

Тим, тоже быстро, но расхлябанно идущий за ним, берет книжку и глядит на обложку:

— Че это?

— Вспоминай. Четвертый курс.

Тим, явно не понимая, о чем речь, еще раз смотрит на книгу. Она старая, с засаленной картонной серо-зеленой обложкой и полусмытым фиолетовым штампиком: «Для ведомственного пользования». Называется: «Немецко-русский военно-политический словарь. Министерство обороны СССР».

Эмиль, останавливаясь уже у самых ворот кладбища — виден припаркованный возле них красный спорткар, — поворачивается к Тиму:

— Что… Правда не помнишь?

Тим отрицательно чуть мотает головой.

— Пошли-пошли, — Эмиль.

Он выходит в ворота.

— Погоди, — говорит Тим в спину Эмилю, бросив последний взгляд на обложку и сунув книжку под мышку. — Щас. Пиво — страшная сила…

Он ставит бутылку на дорожку и разворачивается с аллеи к ближайшим подстриженным могильным кустикам.

— Ты что, — Эмиль смотрит на него с той стороны ворот, — дурак — прямо тут?..

— Ты знаешь… — Тим расстегивает ширинку. — Им уже по барабану.

Эмиль слегка, как бы сам себе, мотает головой — ну и придурок, дескать. Открывает дверцу, садится в машину. Тим неторопливо мочится.