Его поведение, во-первых, доказывало, что он мне не верит и боится моей осторожности и бдительности, а во-вторых, что он замыслил нечто, о чем никто не должен знать. Я должен был проникнуть в его замысел, поэтому, когда он удалился достаточно далеко, так что уже не мог больше видеть и услышать меня, я поспешил к кустам, стараясь добраться до них раньше мормона.

Естественно, я не бежал за ним, а двигался по дуге, держась восточнее кустов, в то время как мормон приближался к ним с юга. Само собой разумеется, что шел я не по прямой; мне пришлось учесть, что он мог кому-то назначить свидание в зарослях. Пройдя сорок или пятьдесят шагов, я лег на землю и пополз, приблизившись еще на половину этого расстояния к кустам.

Движения мои были настолько быстрыми, что я, несмотря на кружной путь, прибыл раньше мормона и успел удобно устроиться, когда услышал его шаги. Он прошел так близко, что я смог отчетливо его рассмотреть, потом он остановился и щелкнул языком. Сейчас же из кустов в ответ послышался такой же звук. Потом я различил неясные очертания поднявшегося из кустов человека, который спросил по-английски:

— Брат Мелтон, это ты?

— Yes, — ответил он. — А ты?

— All right! Подходи же! Все в порядке.

— Ты один?

— Нет, здесь со мной вождь. Поэтому ты можешь понять, что я шел по верному пути. Все идет так, как нужно.

— Значит, твой мальчишка нашел тебя?

— Да. Пошли в кусты! Надо быть осторожными, потому что этот человек, Олд Шеттерхэнд, приехал с тобой, во что я все еще никак не хочу поверить.

— Это так; могу поклясться, что…

Дальше я ничего не услышал, потому что мормон подошел к собеседнику вплотную, и они вместе исчезли в кустах.

Что мне надо было делать? Подслушивать? Это было легко сказать, но выполнить было гораздо труднее, пожалуй, даже невозможно, в чем я скоро убедился. Негустой кустарник занимал слишком небольшую площадь, да к тому же на горизонте показался узкий серп молодой луны. Один к одному прижались десять, самое большее — двенадцать кустов, и я не знал, за которым из них искать людей. Теперь их было не меньше троих. Даже если бы я был одет в темное, меня должны были увидеть. Но на мне был светлый костюм, и подкрадываться к ним было бы просто глупо. Меня сразу бы заметили.

Поэтому я сделал единственное, что мог: я так далеко отполз, что смог подняться, а потом направился назад, в лагерь, где все уже спали и моего отсутствия никто не заметил. Я снова завернулся в одеяло и стал обдумывать то, что увидел и услышал.

Кто был тот человек, с которым говорил Мелтон? Ответ найти было нетрудно. Оба называли друг друга «брат»; значит, тот тоже был мормоном, и это казалось тем более правдоподобным, что он пользовался не привычным в этих местах испанским, а английским языком. Потом Мелтон спросил его, «нашел ли тебя твой мальчишка». Под «мальчишкой» подразумевался стюард нашего корабля Уэллер. Когда я подслушивал их разговор с мормоном в палатке, он говорил о том, что его отец давно подался к индейцам. А теперь в кустах скрывается индейский вождь! Сегодняшняя встреча была обговорена давным-давно. Молодой Уэллер после нашей высадки тоже сошел на берег и, естественно, смог передвигаться куда быстрее нас; он разыскал своего отца, чтобы сообщить ему, что эмигранты уже находятся в пути и ему следует прибыть в условленное место для обговоренной встречи. Ясно, что теперь старый Уэллер, Мелтон и индейский вождь о чем-то совещаются. Возможно, и молодой Уэллер с ними; весьма правдоподобно, что там, кроме вождя, собрались и другие индейцы. Значит, я поступил совершенно правильно, не подвергая себя опасности быть раскрытым, тем более, что чем больше было людей в кустах, тем больше была возможность столкнуться с ними.

Теперь я задался важным вопросом, к какому племени принадлежат эти индейцы. Кто знаком с мексиканскими условиями, и в частности — с обстановкой в штате Сонора, тот знает, какое множество племен населяет этот район. В Соноре и вдоль ее границ кочуют опата, пима, зобайпури, тараумара, кауэнча, папаго, юма, телепегуана, каита, кора, колатлан, яги, упангуайма и гуайма. И все это только самые значительные племена, о мелких я уж и не упоминаю.

Я не видел вождя и ничего о нем не слышал, а следовательно, не мог и догадываться, к какому племени он принадлежит. Но мне было бы очень полезно узнать об этом. Еще важнее было бы выяснить, с какой целью устроена эта встреча. Что речь идет о переселенцах, я мог бы, пожалуй, догадаться, но ни о чем другом я не мог додуматься, как ни напрягал свою проницательность, как ни прокручивал в уме каждый мельчайший факт, каждое наблюдение, чтобы подвергнуть их сравнению и соответствующему анализу.

Я впал в почти лихорадочное возбуждение. Мне пришлось призвать на помощь все свое самообладание, чтобы не сдвинуться с места, прождав по крайней мере часа два, пока не вернулся мормон и не улегся отдыхать. Ко мне же сон не шел. Какая-то опасность нависла над нами, а я не мог определить, какого она рода и когда проявится. Это-то и не давало мне уснуть. Ну, конечно, эта опасность грозила прежде всего переселенцам — как я когда-то и предполагал, а теперь оказалось, что она угрожает и мне и что я должен оставаться с теми, над кем она нависла, пока все не закончится. Я бы мог, как уже часто говорилось, просто покинуть караван, но тогда бы меня замучила совесть и я вынужден был бы признать себя трусом.

При этом я как очень осторожный человек спрашивал себя, в состоянии ли справиться с опасностью, о которой никому не мог сказать и которой вынужден был противостоять в одиночку. Смелости мне хватало, но вот как обстояло дело с ответственностью? Если меня обезвредят, то те, кому я хочу помочь, погибнут. Значит, прежде всего следует подумать о моей собственной безопасности. Потом я вынужден был подумать о том обстоятельстве, что мормон оставил в стороне город Урес, чтобы там не узнали о транспорте переселенцев, следующем по пути к асиенде Арройо. Если бы в городе об этом узнали, то наверняка стали бы в дальнейшем интересоваться судьбой тех, кого он перевозил. Следовательно, я подумал, что хорошо бы было сообщить о нас тамошним властям. Но кто же должен это сделать? Естественно, я. А когда? Сразу же, как только можно — значит, завтра утром. Но чтобы никто не смог об этом узнать заранее, и меньше всего мормон, я должен был покинуть караван таким образом, чтобы это не вызвало никаких подозрений. Как же это сделать? Исчезнуть тайно? Но это как раз и вызвало бы подозрение, которого я намеревался избежать. Когда я как следует задумался над этим, мне вспомнилась реплика Геркулеса, что никогда в жизни я не стану хорошим всадником. Вот что облегчит мне выполнение моего плана. Лошадь должна была меня понести.

Намерение выполнить этот план подействовало на меня столь успокоительно, что я наконец-то заснул и проснулся только тогда, когда другие давно встали и готовились к выступлению… Мормон усердно подгонял их, и я догадался о причине этой спешки. А именно, его следы так глубоко отпечатались на мягком песке, что их можно было с легкостью проследить до самых кустов. Так как он принимал меня за Олд Шеттерхэнда — кем я и был в действительности, — то он опасался того, чтобы я не заметил эти глубокие отпечатки и не пошел по ним. В таком случае я бы нашел и следы тех, с кем он встречался ночью. Желая воспрепятствовать этому, мормон торопился с выступлением.

А у меня была та же забота, потому что мои следы читались с такой же легкостью. Разумеется, он не мог их не заметить, однако подумал, что их оставил кто-то из его союзников, прокравшихся из кустов к нашей стоянке и не сообщивших об этом позднее, во время беседы.

Когда я седлал лошадь, то незаметно затолкнул пару песчинок между седлом и спиной, а потом плотно затянул подпругу. Забравшись на лошадь, я встал в стременах, стараясь как можно больше облегчить себя, так, чтобы животное не почувствовало пока никакой боли. Когда же, по прошествии нескольких секунд, я уселся как следует, лошадь сразу почувствовала песчинки и стала проявлять непослушание. Я старался изо всех сил, чтобы успокоить ее, но все было напрасным. Она пыталась сбросить меня, а я действовал при этом так, словно мне стоит большого труда удержаться в седле. Наконец животное так заупрямилось, что все, включая мормона, обратили на нее внимание.