— Не знаю.

— О’кей. Я расскажу тебе. Мы пришли, чтобы развеять пепел моего отца. Понимаешь, когда он умер, его кремировали. Вместо того чтобы похоронить его, мы развеяли его пепел. И эта земля стала священной для нас. Мы не знали, что она священна для саскуэханноков. — Она тихо добавила скорее для себя, чем для него: — Они даже не существовали тогда.

— Ты много болтаешь.

— Дело в том, что я знала, что земля священна. Но я ничего не знала о кострах… до той ночи. Потому что той ночью, — голос Шеннон дрожал от волнения, — когда я была маленькой девочкой, которая никогда не слышала о саскуэханноках, я разожгла костер на этой земле и увидела Великий Дух.

— И ты думаешь, я буду переводить Кахнаваки этот бред?

— Ты обещал! — Шеннон вскочила и с силой ударила по столу кулаком. — Я настаиваю на этом, Джон Катлер! Ты обещал! И что глупого в моих словах? Ты говорил, у Кахнаваки бывают видения. У меня тоже, не «бред», а «видения»!

— Сядь и успокойся, — Джон устало потер глаза. — Рассказывай дальше. Великий Дух говорил с тобой?

— Нет. Он просто смотрел на меня. Его злой взгляд испугал меня. Невозможно описать, в какой он был ярости. Тогда я не связала его появление с костром, по крайней мере, сознательно… Я не была на этом месте много лет, но… Однажды я приехала туда, и разожгла еще один костер. Понимаешь? Все было, как ты и говорил! То ли я испытывала себя, то ли искушала судьбу… Я виновна, хотя и не из-за неуважения к священной земле.

— Ты виновна?

— Да, виновна.

— Но ты сожалеешь о своем поступке?

— Да, конечно!

— Тогда, — голос у Джона стал торжественный, — я прощаю тебя.

Шеннон пристально смотрела на Джона. Она поняла, что он подшучивает над ней. И Джон, не выдержав, громко расхохотался.

— Ты настоящий мучитель, Джон Катлер. Ты знаешь об этом? — Джон почувствовал угрызения совести.

Обиженная, Шеннон вышла из-за стола.

— Идем, Герцогиня, погуляем.

— Если ты встретишься с духами, передай им мой привет.

«Ничтожество!» — сердито подумала Шеннон.

Во время сна она как будто пришла к решению своей задачи. Она оскорбила умерших саскуэханноков. Ее перенесли в XVII век, чтобы она понесла наказание. Не было смысла возвращаться на священную землю для пустых извинений. Ей необходимо искупить свою вину. Шеннон хотела, чтобы Кахнаваки наказал ее, и была к этому готова.

— Но не ты, Джон Катлер. Лучше бы тебе не смеяться до моего исчезновения. — Она торопливо добежала до туалета, сопровождаемая борзой, и снова поспешила в хижину.

— Ты злишься? — Джон широко улыбался. — Я больше не буду смеяться.

— Ты сдержишь слово?

— Конечно. Кахнаваки считает тебя сумасшедшей. Твой рассказ подтвердит, что он прав. Никакого вреда от этого не будет. Обещаю переводить каждое слово твоего бреда.

— Ты должен передать Кахнаваки нечто очень важное.

— К твоим услугам.

— Ты должен сказать ему, что я заслуживаю наказания так же, как он наказал бы любого другого, оскорбившего священную землю его предков. Вот и все. А теперь — спокойной ночи, Джон.

Даже с закрытыми глазами Шеннон чувствовала, как Джон навис над ней. Неохотно она приоткрыла один глаз и нервно улыбнулась. Косматая борода Джона угрожающе встопорщилась.

— В чем дело, Джон?

— Я хочу, чтобы ты освободила меня от данного слова.

— Нет! — Шеннон перевернулась на живот, задыхаясь от смятения.

Джон грубо перевернул ее на спину.

— Джон…

— Ты испытываешь мое терпение! Я не стану передавать твои слова Кахнаваки. Временами он бывает крайне фанатичен, Шеннон. Ты же его совсем не знаешь. Вдруг он решит наказать тебя, если поверит, что ты дважды разжигала костер.

— Я не попаду домой, пока он не накажет меня. Великий Дух заставляет меня говорить… вздор, пока я не искуплю свою вину.

— Замолчи!

— Что?

— Ты слышала, что я сказал. Не желаю больше слушать твой бред. Я хочу, чтобы ты освободила меня от моего обещания. Немедленно!

Шеннон упорно молчала. Тогда Джон начал ее нерешительно упрашивать.

— Не стоит ссориться, Шеннон. Тебе скоро станет лучше… ты скоро выздоровеешь, вернешься к родным… и я… Всегда с удовольствием буду вспоминать это время. Ты самая прекрасная женщина.

— У меня плохое настроение, Джон, — она демонстративно зевнула. — Как ты любишь повторять, я нуждаюсь во сне. И если мы собираемся идти завтра в деревню саскуэханноков, тебе тоже следовало бы отдохнуть, — Шеннон снова перевернулась на живот и приготовилась к очередной атаке.

Но Джон молчал. Слышался только шорох сбрасываемой одежды. Несомненно, он, как всегда, раздевается догола. Шеннон едва не застонала вслух, сознавая исходящую от него опасность.

Джон лег рядом, стал играть длинными золотистыми волосами.

— Разве ты не будешь заплетать косу на ночь? — прошептал он. — Я бы помог тебе.

— Сегодня не буду. Не будь упрямцем, Джон.

Он понимающе фыркнул.

— На оскорбление обижаешься только один раз. Сейчас я нахожу его милым, даже кокетливым. — Теплое дыхание Джона щекотало ее шею, действуя на Шеннон возбуждающе. — Мне нужно поговорить с тобой, Шеннон.

Она понимала, что Джон заигрывает с ней, чтобы добиться своего. Тело Шеннон, против ее воли, отзывалось на ласку. «Было бы оскорбительно, — подумала Шеннон, — позволить ему овладеть ею без любви, только чтобы утолить желание». Кровь быстрее побежала по жилам, тело Шеннон затрепетало… У нее не было выбора, и она прошептала:

— Спи сегодня на полу. Я освобожу тебя от этого проклятого обещания. Джон снова фыркнул, шлепнул Шеннон по ягодицам и легко спрыгнул с кровати. Шеннон проклинала Джона за то, что послушал ее, проклинала себя за принятые меры и, наконец, уснула беспокойным сном. Завтра она увидит Кахнаваки и найдет способ поговорить с ним, пусть даже только для того, чтобы досадить бородатому хозяину.

Воздух этим апрельским утром был свежим и бодрящим. Просыпался лес; громко щебетали птицы. Хижина Джона Катлера купалась в солнечном свете. Этот уголок природы можно было бы назвать райским, если бы не неприятные воспоминания о вчерашнем вечере.

— Нельзя все время злиться, мисси.

— Отстань!

Джон терпеливо улыбнулся, затягивая шнуровку кожаных штанов.

— Обычно я держу свое слово и горжусь этим. Но вчера ты потребовала слишком многого. Просить Кахнаваки наказать тебя? — Он наклонился к Шеннон и прошептал: — Я здесь, чтобы заботиться о тебе. Как я могу безучастно взирать на то, как тебя будут наказывать?

— Будь добр, убери свою ужасную бороду от моего лица, — Шеннон фыркнула и отошла в сторону. — Она царапается.

— Тебе не нравится моя борода?

— Я горжусь своей честностью, и потому признаюсь: нет, не нравится.

Посмеиваясь, Джон наблюдал, как Шеннон расчесывает золотистые волосы.

— Мне помнится, в день нашей встречи, когда ты упрашивала брата Кахнаваки не оставлять тебя со мной, тебя передернуло от прикосновения к моей бороде.

— Это правда?

— Но вчера на пруду она тебе не была противна, — самодовольно заметил он.

Шеннон втиснулась в чистые джинсы.

— Ты не целовал меня вчера, — достав из сумки пудреницу, она неодобрительно посмотрела на выражение своего лица. Было заметно, что воспоминания о том, как он прикасался к ней вчера, взволновали ее. — Не обижайся, Джон, но ты — не мой мужчина. Именно это я и хотела сказать бравому воину в тот день. Он действительно брат Кахнаваки? Красивый юноша.

— Ты прикоснулась к его лицу, — Джон задумчиво кивнул. — Потом к своему…

— Чтобы показать ему, что похожи он и я, а не ты и я, но, — Шеннон вздрогнула от неожиданной досады, — кажется, они так не считают.

— Похожа? — Глаза Джона сузились. — И это все? Черт возьми! Как это я не понял раньше?

Шеннон не успела ничего сказать, как он вылетел за дверь, оставив ее в полном недоумении. Его чувства не были задеты, она достаточно хорошо его знала, чтобы понять это. Он был невозмутим, хотя она изводила его все утро. А она сознательно делала это в наказание за вчерашние заигрывания и за то, что он не сдержал обещания.