Естественно, я много читал о Георгии Константиновиче — к сожалению, его книга тогда еще не была написана: смотрел кино- и фотодокументы. Впрочем, хотя драматургического материала на роль Жукова в этой колоссальной эпопее отпущено было немало, он был однообразен. По сути, ему придавалась служебная функция. Понять это можно, принимая во внимание грандиозность задачи, которая стояла перед фильмом. Но у актера свои цели: каким-то образом мне следовало сыграть многогранность характера Жукова, опираясь на достаточно скупой материал. Тогда я впервые подумал, что мне следует отыскать у героя доминирующую черту.

В народе во время войны о Жукове ходили легенды как о человеке непреклонной воли, железного характера. Значит, надо создать тот образ, который помнят в народе. То есть я решил, что буду играть не самого Жукова и его судьбу, в которой бывали и высочайшие взлеты, и по-настоящему сложные периоды, а некое распространенное о нем представление. В этом был резон, так как я вряд ли смог бы сыграть полководческий талант и широту стратегических замыслов Георгия Константиновича. Да и драматургического материала для этого не хватало. А вот его непреклонность, его решительность, его не знающую преград силу сыграть можно.

Короче говоря, я стремился поймать правильный тон роли, чтобы настроить зрителя на верное восприятие работы, в котором мне простятся и внешняя непохожесть, и, наверное, недостаточно выдержанная историческая точность событий, и другие условности.

Впоследствии мне еще не раз приходилось сниматься в роли Жукова — общий стаж набирался, кажется, в течение четверти века, но черточки характера, найденные для картины «Освобождение», оставались неизменными. И успех в работе зависел уже не от того, хуже или лучше я играл, но мое исполнение зависело исключительно от уровня драматургии.

В «Освобождении» есть развитие жуковского характера через поступки от первых дней войны через битву на Курской дуге и вплоть до Берлинской операции. Но, пожалуй, четче, выпуклее и определенней образ героя был проявлен в драматургии Чаков- ского для кинофильма «Блокада». Пусть роль Жукова здесь невелика, но она написана очень емко и сфокусирована на главном. Там очень выигрышно выглядят необычайная целеустремленность, стальная собранность и всесокрушающая воля полководца. Правда, говорят, что Георгий Константинович в обыденной жизни был очень спокойным и мягким человеком. Но, к великому моему сожалению, я могу судить об этом только с чужих слов, потому что сам не воспользовался естественным правом актера, который собирается играть живого героя, на знакомство с ним.

Когда начали снимать «Освобождение», Жуков был тяжело болен, и речи не было о том, чтобы побеседовать с ним. А после его выздоровления из-за потока ежедневных дел я все откладывал возможность встречи на завтра, да, откровенно, и боялся побеспокоить маршала. А «завтра» и не вышло. Только цветы к фобу Георгия Константиновича я успел положить.

Я был на его похоронах. Гроб с телом Жукова был установлен в Краснознаменном зале Центрального дома Советской Армии, на площади Коммуны. Помню, шел проливной дождь. Но пришедшие проститься с маршалом не обращали на это внимания: очередь стояла вдоль всей площади и уходила куда- то за Уголок Дурова. Я ехал в машине. Милиционеры узнавали меня и давали проезд…

Как мучительно ощущаю я, что нельзя повернуть время назад, нельзя встретиться с ним живым. Как горько сожалею о том, что жил рядом с легендой, мог подойти к ней близко и не решился этого сделать! Ведь жил в одно время с Жуковым, даже и фал его образ!

Мне думается, что кино обладает поразительным свойством — внутренне соединять актера с исторической личностью, в роли которой он снялся. Со временем кино настолько плотно связало меня с обликом Георгия Константиновича, что вопрос о том, похож я на него или нет, уже не доставлял забот и хлопот ни зрителю, ни мне. На определенном этапе в этой игре даже возникло некое условие, согласно которому зритель принял, что вот я, Ульянов, изображаю Жукова, и значит, остальные кандидатуры в исполнители будут хуже. Конечно, это лестно для меня как актера, и я всячески старался в каждом следующем появлении в роли Жукова не потерять этого доверия.

Народное мнение — всегда справедливое и нелицеприятное. Известно, что и в минуты победные, звездные для самого Георгия Жукова, и в минуты тяжелые народ его не забывал, не предавал. Народ ему не изменял. Правители могли, а люди — нет! Когда после опалы и длительного отъезда из Москвы Жуков вновь появился в Большом театре, раздался гром аплодисментов, и весь зал встал. Разве это не выражение любви — не погасшей, не прошедшей?

В этом смысле мое актерское положение было очень серьезным и ответственным. С народом шутки плохи! Обидеть его чувства, оскорбить их или, скажем, принять на свой счет любовь, которая принадлежала герою-полководцу, а не его исполнителю, я никогда ни на йоту не смел. Но странные парадоксы порой возникают в общественном сознании. Неудивительно, что лицо мое стало как бы эквивалентом его лица. До того доходило, что, выезжая за рубеж — в Аргентину, Китай, — я слышал на встречах о себе: «Жуков приехал!»

Думается, наиболее точно, наиболее многомерно облик Георгия Константиновича был воссоздан в картине «Маршал Жуков. Страницы биографии». В этой документальной ленте я принял участие просто как актер Ульянов и вел это повествование, в котором довольно явственно, доказательно и мотивированно показано, в чем, собственно, секрет обаяния, в чем секрет воздействия на других людей, в чем магнетизм этого человека. Тому, кто смотрел картину, было очевидно, что у Жукова огромный воинский талант сочетался с трезвым русским умом, смекалкой и уверенностью в своих силах. Уверенностью, а не самоуверенностью. Это глубоко разные вещи.

Я снимался и в картине «Битва за Москву». Недавно этому историческому событию исполнилось шестьдесят пять лет, и мне радостно, что заслуга Георгия Жукова в этой победе по прошествии такого времени не забыта и не принижена. Она была не просто серьезной, но доминирующей. Недаром маршал сам считал своим наиболее памятным сражением битву за Москву. Тогда не просто решалась судьба столицы, а она в какой-то период была буквально открыта для врага, тогда определялся ход всей войны. Об этом историческом эпизоде Жуков писал так: «Была ли у немцев возможность войти в Москву? Да, такая возможность в период 16, 17, 18 октября была».

Поэтому в этой картине образ маршала проявился во всем его волевом начале. Именно Жуков взял на себя всю полноту ответственности за оборону Москвы, которая поначалу была слабо организована. Только вовремя переброшенные на фронт резервные сибирские дивизии стабилизировали положение, что и дало возможность Красной армии начать контрнаступление 6 декабря 1941 года, которое закончилось разгромом немцев под Москвой.

Однако меня не оставляет ощущение, что в художественном плане образ Георгия Жукова еще недостаточно раскрыт во всей многомерности и драматизме его судьбы. Наверное, должно быть создано полномасштабное кинополотно, разумеется, теперь уже без моего участия и, возможно, не односерийное — «Жуков», которое было бы посвящено не только участию полководца в войне, но всей его жизни. Есть же произведения, в центре которых находятся образы Кутузова и Суворова. Я считаю, что для идеологического самосознания наших, особенно молодых, соотечественников необычайно важно чаще вспоминать самых достойных сынов России, таких героев, как Георгий Жуков.

В этом фильме надо рассказывать не только о роли Жукова в Великой Отечественной войне, а о том еще, как семнадцать лет он жил в опале, как глушил себя снотворным, чтобы немного поспать. Как после его второго, уже при Хрущеве, снятия с должности от него отвернулись все его соратники, кроме маршала Василевского. И это надо было пережить! Как его назначили командовать тыловым Свердловским военным округом, а по сути — отправили в ссылку, подальше от Москвы, и в дороге, опасаясь неожиданного ареста, он держал при себе в вагоне пулемет. Победитель на полях многих сражений не собирался становиться зэком и был готов отстреливаться до последнего патрона ради своей чести и чести тех, кого он вел к победе над фашистским рейхом. А основания ждать ареста у него были: при Сталине арестовали всех секретарей Жукова, его адъютантов, близких друзей, генерала Телегина — начальника штаба. Берия даже готовил «дело Жукова», но Сталин не решился пойти на крайний шаг.