Спектакль стал одной из лучших постановок Евгения Симонова. В ней в полной мере раскрылись его самые сильные режиссерские стороны — лиризм, поэтичность, изящество и графич- ность формы. Тогда на сцене присутствовала особая одухотворенно-тонкая атмосфера, вахтанговский аромат, хотя едва ли этот спектакль можно было отнести к тем, в которых анализируются самые сложные пласты жизни. Просто Евгению Рубеновичу удалось точно угадать меру драматизма пьесы и меру иронии, правильно понять частность показанных в ней событий.
Но мало режиссеру верно и талантливо решить спектакль. Надо еще передать это решение в руки таких актеров, которые в силах донести до зрителей весь его смысл, весь жар. «Филумена Мартурано» — спектакль, где замечательно гармонично сочетались режиссерское прочтение и блистательная игра исполнителей.
Вся неожиданная, экстравагантная, яростная, как волчица, защищающая своих детенышей Филумена — Мансурова. Неда- 1екий приживальщик, с грустью осознающий свою зависимость, ю не имеющий ни сил, ни средств, чтобы избавиться от тягостного лакейского положения, Альфредо Аморозо — Шихматов. Злая, как оса, цепко хватающаяся за малейшую возможность выползти наверх служанка Розина — Пашкова.
Однако центром спектакля, его пружиной, его сердцем, его духом был не поддающийся старости, жадно любящий жизнь, элегантный и красивый, избалованный и привыкший к легким победам Доменико Сориано в поразительном исполнении Рубена Николаевича Симонова.
Перепуганный заявлением бывшей любовницы, ныне живущей в его доме на правах не то жены, не то домоуправительницы, — Филумены Мартурано — о том, что у нее трое сыновей и она желает, чтобы он женился на ней, Сориано руками и ногами отбивается от этой ловушки. С пулеметной скоростью он выпаливает одно обвинение за другим в адрес «страшной» женщины. И сколько же было в нем растерянности, петушиной важности, детскости, сколько жалких угроз он произносил. Что-то легкомысленное, дрожащее проскальзывало в этих его угрозах и клятвах; никогда, никогда он не свяжет свою судьбу с такой ведьмой. «Ведьма ты, ведьма», — почти веря в свои слова, бросает он в лицо Филумене. Как же боялся эту непонятную ему женщину элегантнейший, но, сразу видно, пустоватый сердцеед!
Вот это «сразу видно» удивительно передавал Рубен Николаевич, который обладал не только высочайшим актерским мастерством, но и замечательным режиссерским чутьем.
Сориано уж очень много и громко говорил, чтобы можно было поверить в его слова всерьез. Этой тонкой подсветкой роли изнутри Симонов настраивал зрителя на точное отношение к своему герою. Он рассказывал об эгоистичности, легкомысленности человека, который готов на любой шаг, чтобы защитить свои последние сладкие годы. Этот красавец привык порхать над цветами жизни и вкушать их сладость, и намеревается это делать, пока хватит возможности. Не беда, что голова седая, не беда, что впереди старость! Он желает жить только так. Легкомысленный и не вполне благородный господин. И Симонов настаивал на таком отношении к своему герою. В этом заключалась его тактика построения роли.
Актерская работа — это поистине «писание на воде», — ничего не остается после нее, кроме фотографий. Ну разве передашь теперь, как играл Рубен Николаевич? Какой и жалкий, и смешной был его Доменико Сориано в своем «благородном» негодовании и гневе! Какой это был блистательный актерский фейерверк! А его неподражаемый «сатанинский» хохот над Филуменой и ее затеей? Рубен Николаевич хохотал неестественным, придуманным смехом, который должен был выразить все его презрение к Филумене, весь его бодрый дух. Сначала высоким, потом средним и наконец низким угрожающим голосом изображал он этот «победный» хохот, удивительно точно передающий его растерянность и испуг перед «ведьмой». Затем следовала пышная фраза: «Запомни этот смех, Филумена». И такое разнообразие приспособлений, такая психологически точная разработка роли, такое актерское совершенство, такая легкость были в его игре, что зритель не мог оторвать от Симонова глаз.
Но вот Доменико Сориано узнает, что один из трех сыновей Филумены — его сын. Но кто именно? Пока это еще прежний Сориано — эгоист, во всем ищущий своей выгоды. И опять Симонов замешивает сложные и противоположные чувства. Доменико хочется, страстно хочется узнать кто, и он ощущает какую- то робость перед еще неведомым ему чувством отцовства. А Филумена не хочет ему открыть тайну, потому что тогда останутся ни с чем двое других. Тогда Доменико вызывает всех троих и старается догадаться, кто же из них похож на него. Он расспрашивает их о работе, о женщинах — именно в этот момент он особенно пристально всматривается в лица молодых людей, ведь сейчас и должно наиболее отчетливо проявиться фамильное сходство с ним. Но ответы ничего не подозревающих юношей мало чем отличаются друг от друга. И бедный Доменико в затруднении. Тогда Рубен Николаевич выходил на авансцену и, вынув из кармана свою фотографию в молодости, начинал внимательно рассматривать то ее, то сидящих перед ним: ведь черты лица одного из троих должны хоть чем-то напоминать его собственные. Окончательно запутавшись, он предлагает им спеть, надеясь хоть так что-то понять, но и поют ребята одинаково худо. Тут Симонов брал гитару и начинал незамысловатую песенку: «Ах, как мне скучно, скучно, скучно мне! Ах, как мне грустно, грустно, грустно мне!» И вдруг в этой банальной песенке проскальзывала действительная грусть по уходящим годам, по чему-то такому, чего стареющий Сориано еще не в состоянии определить. Может быть, молодость симпатичных парней вызвала эту странную грусть? Мысль о том, что у него есть сын, рождала у героя новое, ни разу не испытанное чувство. В то же время, если у него, Доменико Сориано, такой взрослый сын, значит, уже пришла старость.
Умнейший художник, Рубен Николаевич проводил своего героя через грусть прощания с беспечной и легкой жизнью к возникновению в душе новой робкой радости и сладкой, болезненной тревоги. В этом была правда характера и железная логика человеческого поведения, а не только воля артиста. Потому таким интересным в итоге оказался пустой при первом приближении Сориано, что он на глазах у зрителя изменял свой взгляд на мир. Вот для чего Симонову понадобилось в начале роли показать своего героя эгоистичным и смешным. И в его преображении было точное актерское исследование характера.
Доменико женится на Филумене, и странная свадьба двух седых, проживших жизнь людей происходит в присутствии взрослых детей, которых усыновил-таки Сориано. А когда сыновья впервые называют его папой, слезы льются по холеным щекам дона Думе, понявшего наконец, в чем истинное счастье и истинная ценность жизни.
Рубен Николаевич играл это как огромное потрясение. Кто бы мог поверить, что визгливо кричащий в начале спектакля господин откроет такое душевное богатство и такую душевную тонкость! Это знал и провел своего героя по всем ступенькам духовного прозрения один из лучших актеров Театра Вахтангова — Рубен Николаевич Симонов. Но как провел, с каким артистическим блеском, с каким вахтанговским озорством, с каким подробнейшим знанием всех закоулков души Доменико, с каким нескрываемым к нему сочувствием и человеческим его пониманием!
Работы, прорвавшиеся из сердца, бывают редки. Такой, мне кажется, была игра Симонова в «Филумене Мартурано». Нет на сцене ничего сильнее исповеднических работ, куда вкладываются весь жизненный опыт и все страстное желание понять мир, в котором ты живешь, или мир, который живет в тебе. В общем, не такая уж глубокая и философски широкая пьеса Эдуарде де Филиппо приобрела многомерность и значительность благодаря творческому союзу актера и режиссера — Рубена Николаевича и Евгения Рубеновича. Этот дважды симоновский спектакль вошел в историю Вахтанговского театра как одна из совершеннейших работ. А в жизни молодых актеров — я играл тогда одного из сыновей Филумены — это была еще и та путеводная звезда и та сверкающая вершина, которая манит, зовет к себе и не позволяет сбиться на окольные тропочки.