Джеймс изумленно посмотрел на него.

— Я спрашивал, где ты живешь, а ты повторял манчестерский адрес. Я подумал, ты можешь проспаться здесь, а утром кучер отвезет тебя домой.

— Извини, — тихо застонал Ян и обхватил затылок руками.

— Не беда. — Джеймс тростью постучал по двери. — Если хочешь, я сейчас же попрошу Рейли тебя отвезти.

— Нет-нет, не надо будить слугу, раз ты не против, чтобы я погостил.

— Конечно, не против, — искренне изрек он, не глядя на Яна. — Мы давно не виделись, но мы по-прежнему друзья. Надеюсь, мы всегда будем друзьями.

Ян уставился на его профиль, хотя смотреть немного больно. В том, что он имел неуверенный вид, виноват Ян. Хотелось убрать это выражение с лица, хотелось увидеть улыбку.

— Естественно, мы друзья. — Он провел большим пальцем по его щеке. — Навеки.

Он неохотно опустил руку, зачарованно глядя, как Джеймс сглотнул. В ту же секунду распахнулась дверь. Лакей, отойдя в сторону, впустил их, запер дверь, подал Джеймсу горевшую свечу и тихо справился, нужно ли что-то господину.

— Нет, спасибо, Гровз. Вы свободны.

Лакей кивнул и удалился, а они направились наверх.

Ян следовал за Джеймсом, завороженный стройными длинными ногами, зауженными бриджами, подтянутым красивым задом. Его юноша вырос привлекательным.

Странно, до чего же это правильно — считать Джеймса своим юношей.

Они зашли в маленькую гостиную. Ян бывал здесь однажды, только в тот раз напился Джеймс, а не он. Впрочем, навеселе Ян не был. В голове наступила обманчивая ясность, иногда достигавшая пучины опьянения.

— Знакомая комната, — осклабился он.

Джеймс, стоя к нему спиной, зажигал свечи от той, что принес с первого этажа. Услышав заявление, он не обернулся, лишь справился:

— Правда?

— Да. Помнишь, когда я был здесь в последний раз?

Джеймс откашлялся.

— Вряд ли.

Он точно солгал.

— Я водил тебя на боксерский поединок за гостиницей «Белый заяц».

— А, да. Теперь вспомнил.

— Мы поменялись местами.

— В смысле?..

Ян икнул.

— Сегодня я перебрал спиртного. — Слова вылетели невнятным потоком, и он самоиронично хохотнул.

— Никогда тебя таким не видел. В котором часу ты начал пить?

Ян возвел глаза к потолку, размышляя над вопросом.

— Часов в пять, кажется.

— Что-то отмечал?

Ян прыснул со смеху и покачал головой.

— Нет. Наоборот.

— То есть?

— То есть мне надо было напиться.

— Зачем?

— Мне ужасно скучно, — вздохнул Ян, почесав затылок. — Уже год я строю из себя придворного, а я ненавижу придворную политику. Разбираюсь, но ненавижу. Король — невыносимый эгоист, придворные — корыстные интриганы. Но мне приказано не рыпаться, так что выбора нет.

В ответ на запальчивый тон Джеймс вскинул брови.

— А перевод попросить нельзя? Пусть твое место займет другой офицер.

— Я там только потому, что нравлюсь королю, — горько усмехнулся Ян. — А поскольку старшим по званию в радость знать мысли короля, мне не выбраться. Хотя непонятно, на кой им чушь, что там творится. Король воображает себя главой государства, но всей Европе известно, кто в этой стране при власти, и это точно не крошка Георг.

Он зевнул и потер лицо. Джеймс взирал на него с нежностью, что вызвала тоскливую боль.

— Ты вымотался. Идем, поспишь в моей кровати, а я займу гостевую опочи…

— Нет. Не уходи.

Слова слетели с губ, прежде чем он успел их обдумать. Джеймс перепугался.

— Что? — Судя по тону, он считал, что ослышался.

— Останься со мной.

Джеймса сии слова явно потрясли. Разинув рот, он глазел на Яна, засим помотал головой.

— Ты… ты не соображаешь. Ты не хочешь…

— Хочу.

Он схватил Джеймса за стройные бедра и дернул на себя. Ныне они почти одного роста, Яну нравилось, что они гармонировали друг с другом. Глаза у Джеймса потемнели, а секунду спустя Ян припал к нему губами.

Джеймс издал протестующий стон, стиснул бицепсы, намереваясь его отпихнуть, только вот когда Ян облизал его губы, он ослабил хватку и в знак поражения застонал, приоткрыл рот и впустил язык.

Какая милая неохотная уступка. Милая и великодушная. Благородная. Он всегда любил его широкую душу; всегда любил этого мальчишку, этого мужчину, а сейчас хотел это показать.

Оторвавшись от губ, он заглянул Джеймсу в глаза — в дивные серые глаза, ныне беспокойные, растерянные, страстные. Он упал на колени, неуклюжими пальцами принялся расстегивать бриджи, не обращая внимания на возражения и вялые попытки его оттолкнуть.

— Ян, не думаю…

— Я знаю, на что иду, — пробормотал Ян, добравшись до исподнего. Он горячо выдохнул на тонкий лен, за коим от голодного взора скрывался член. — Разреши. Я хочу, и ты тоже хочешь. Сам же знаешь.

Джеймс застонал, и Ян узнал этот стон, говоривший: «Идея ужасная, но противиться я не стану».

Ян с улыбкой стянул исподнее, обнажив твердый, изящный, длинный ствол, загибавшийся к правому бедру. Ян с жадностью заглотил теплый член.

Ох, черт.

Достоинство такое теплое, такое настоящее. Пульсирующее жизнью. Крепкое, тупое, совершенно бесцеремонное. Оно эгоистично достигло задней стенки горла. Ян довольствовался тем, что ему перекрыли воздух.

Он увлеченно угождал, поклонялся. Облизывал, пускал слюни, посасывал, вбирал. Опустил голову ниже, увлажняя яйца, задевая их зубами. Покуда он трудился, оставшееся нежелание испарилось. Джеймс запустил длинные пальцы в его густые темные волосы, подался бедрами навстречу.

— Ян, — выдохнул он. — Боже, Ян. Не жди, что я тебя остановлю…

Ян засмеялся, смешок заглушила горячая твердая плоть; ему нравились звуки честного непрерывного услужения, голос, приглушенный мужской плотью. Он погладил его по бедрам, облапил ягодицы, надеясь, что Джеймс уловит смысл сих ласк: меньше всего Яну хотелось останавливаться.

Он вроде как доказывал нечто важное: что Джеймс желанный, что у него восхитительное тело, что он красив. Каким бы набухшим ни был его член (а набух он донельзя), собственное удовольствие не волновало. Ян смаковал боль в коленях, равно как и приятную пульсацию члена, потому что старался ради Джеймса.

Джейми.

Вскоре напряженными пальцами он вцепился в волосы, бедра задрожали.

— Ян, боже, Ян, — простонал Джеймс.

Как же прекрасно вручать этот дар, признаваться в любви его телу. Обычно в сексе Ян только брал. Или брал и давал, но сейчас впервые в жизни он хотел давать без остановки, пока вконец не измучается, пока от него ничего не останется.

Челюсть начала ныть, но он держал рот открытым, проворно ласкал языком Джеймса, толкавшегося резче, быстрее. Крепко стискивал бедра, но толчки умерить не пытался. Он с радостью подавится, если Джеймсу это доставит удовольствие. А он и давился на последних толчках.

Джеймс всхлипывал, извиняясь за грубость, но держал Яна за голову; член еще чутка набух, а потом брызнуло солено-сладкое, теплое, как кровь, семя, кое Ян проглотил, наслаждаясь этим сильнее всего остального.

Он уперся лбом в бедро, смутно понимая, что Джеймс гладил его по волосам.

— Прости, — в ужасе прошептал Джеймс. — Я был груб. Ты, наверное, считаешь меня…

— Мне понравилось.

— Разреши мне ответить взаимностью, — прошептал Джеймс, подняв Яна на ноги.

Джеймс повел оцепеневшего Яна в соседнюю опочивальню, не хуже камердинера помог раздеться, аккуратно сложил одежды на угловое кресло. Затем не столь заботливо снял одежды с себя и повел Яна к постели. Ян послушно забрался на кровать и растянулся. Он понимал, что член у него твердый и восприимчивый, несмотря на то что он находился на грани сна.

Джеймс мягко задул свечи. В темноте Ян различил тонкую струйку дыма, испускаемую фитилем, проследовал за ней глазами к потолку, засим вздрогнул, оттого что Джеймс обхватил член рукой.

— Такой твердый, — пробормотал Джеймс ему на ухо. — Как сталь.

Он лег к Яну под бок, устроившись поудобнее. Хватка у него уверенная, ловкая, ласкал он с опытностью человека, который неоднократно делал это себе и, вероятно, другим.

Ян хотел заговорить, но слова застряли в горле, сменились гортанным стоном наслаждения. Не продержавшись и нескольких секунд, он выгнул спину и выкрикнул непристойность, опустошил яйца на живот и руку. Все это время Джеймс хвалил его, шептал бессвязные нежные слова; было так хорошо, что он закрыл глаза, закутавшись в приятные эмоции, как в теплое одеяло, и уснул.

Ему снился Том. Этот сон приходил к нему много лет.

Как и в тот день, когда Том утонул, он был в реке. Он перебирал ногами, дабы остаться на поверхности, как вдруг услышал, что Том зовет его по имени. Только вот Том его не звал, скорее имя эхом прозвучало в голове.

Он искал Тома, вертелся, крутил головой. Безумные движения утомили, вызвали панику.

И вот наконец он увидел Тома. Том, как и в тот день, качался в воде, вытянутые по швам руки неестественно неподвижны. С открытым ртом и вздернутым подбородком он начал тонуть, уставившись на Яна стеклянным взглядом, которого Ян не забудет никогда.

Ян попытался позвать Тома, но не смог. В рот затекала вода, он пошел ко дну, река сомкнулась над головой. Под водой он разглядел Тома, похожего на Христа, со скрещенными ногами и раскинутыми в стороны руками, развернутыми ладонями к Яну. Он опускался все ниже и ниже, покуда Ян переводил дух…

Он проснулся от тревоги беззвучно, если не считать испуганного рваного вздоха, вырвавшегося из груди. Сердце грохотало в ушах.

Он повернул голову на подушке: счастливый Джеймс улыбался во сне.

Господи, что он натворил?

Последствия попойки давали о себе знать: во рту пустыня, в голове болезненно стучало, тошнота сжимала желудок. Он чувствовал себя скверно, и не только физически.

Как он мог? Приехал сюда с Джеймсом и… о боже, это ошибка. Какая же это ошибка. Его захлестнуло сожаление, жгучее и удушающее.

Год… десять месяцев назад он уехал из поместья Уайлд с целью сделать все возможное, чтобы этого больше не повторилось. Месяцами Джеймс писал, умоляя обдумать истинную суть их дружбы и прислушаться к сердцу. В редких ответных посланиях Ян пренебрегал этими излияниями, скудно сообщал о ежедневных мелочах, точно отвечал на другие письма, и в итоге Джеймс прекратил об этом упоминать, стал писать более формально и нечасто.