Глава 18
28 мая 1824 года
Холмвелл, Гемпшир
После того как Джеймс покинул хижину, Ян долго сидел, уронив голову на руки, в ушах звенели его слова: «Ты не уймешься, пока не погубишь меня?»
Внутренняя буря разбушевалась еще пуще, а хлеставший на улице дождь постепенно уменьшился до ливня, затем до мороси, затем утих совсем.
Когда он вышел из хижины, темно-серые тучи расступились, ослепительное жаркое солнце уже согревало землю. А вот его не согревало. На душе было холодно.
«Больше никогда за мной не ходи».
Думать, что Джеймс порвал с ним окончательно, невмоготу.
По пути к Холмвеллу он глянул время: еще даже нет часа дня. Казалось, за этот день он прожил целую жизнь, но впереди ждал пикник, а потом долгий вечер развлечений. «Сегодня танцы», — пообещала Кейт. Вчера барышни не находили себе места по этому поводу.
Как играть в крикет, трапезничать, танцевать после того, что случилось в колокольчиковом лесу и в хижине? Как можно вежливо беседовать, когда в голове лишь думы о Джеймсе, а кровь в жилах стучала в такт вопросу, что эхом отдавался в голове?
Это возможно?
Это возможно?
Возможно отречься от того, кто вы есть, от того, кем вы намеревались стать? Возможно отвернуться от мира, поняв, что ваша жизнь… пуста?
Шел Ян быстро, отвлекаясь на физическую нагрузку. Он по-прежнему чувствовал, как обнимал Джеймса, чувствовал касания губ. Два года ему не хватало Джеймса, его преследовали воспоминания о ночи двухлетней давности, что они провели вместе, о проклятой неидеальной ночи. Два года казалось, что лучше избегать встреч, скрыться, полностью освободиться.
Он глупил. За столько лет Ян должен был уяснить: пусть он всегда уходил, но он же всегда и возвращался. Стоило ему исчезнуть, Джеймс смирялся с отказами, уважал его желания, но каждый раз Яна возвращала невидимая нить, что их соединяла.
Если он уедет в Индию, вернуться будет непросто. При мысли, что их разделит огромное расстояние, навалилась пустота.
Он очутился на бровке холма, тяжело дыша от спешного шага, и в небе увидел пустельгу, маленькую, неподвижную, трепетавшую. А потом подлетела вторая птица. Вторая половинка.
В тот миг на него снизошла истина: они с Джеймсом — пара.
Ян никогда не освободится от Джеймса, да и не хотел он освобождаться. То, что он хотел примириться с Джеймсом до отъезда из Англии, — это ложь, которую он вбил себе в голову, в которую он поверил. Правда же гораздо проще, и с ней гораздо сложнее жить: он приехал увидеться с Джеймсом, ибо без него он несчастен, ибо он скучал по нему.
Причина грусти, нараставшей последние два года, грусти, кою он не мог объяснить даже себе, стала ясна как день. Теперь мысль покинуть Англию казалась безумием. Это же безумие — обрекать на несчастье себя, обрекать на несчастье Джеймса.
Да и ради чего?
Чтобы угодить отцу, которому не угодить ничем? Который изо дня в день до того упивался, что не помнил, о чем Ян рассказывал?
Много лет отец говорил, что он разочарован военной карьерой Яна. Ныне он разочарован, что Ян решил уволиться из армии. Когда Ян поведает о должности в Индии, он, без сомнения, тоже разочаруется, хотя Ян согласился на пост только для того, чтобы продолжить служить стране, чтобы прославить свою семью. Но, как ни крути, этого мало.
Все всегда будет не так.
Ян уже давно догадался, что будь у него шанс, отец сам выбрал бы военную карьеру, что он жаждал приключений и славы. Но у него иная участь. Он был единственным сыном, в двадцать три года он вынужденно начал управлять поместьем вместе с женой, выбранной недавно почившим отцом, которая вынашивала первого из семерых детей — Тома. Смерть этого мальчика разбила отцу сердце.
Кончина Тома тенью нависла над семьей, не только довела отца до запоев, но и надолго лишила мать счастья. Но мать, насколько сумела, пришла в себя. У нее остались два сына и четыре дочери. Она занималась обучением, домашним хозяйством, а учитывая, что муж отказался от всех обязанностей, она присматривала за поместьем. Она взвалила все на себя, покуда отец спивался и выбираться не планировал.
Следует признать, что хорошие воспоминания об отце все же имелись: его лицо, когда он впервые увидел Яна в обмундировании; разговоры, которые они вели о каждом новом ордене; его увлеченный интерес, когда Ян описывал сражения. Тогда отец вроде бы им гордился. Но в мирное время стало меньше приключений, меньше славы, меньше гордости и больше критики.
Для кого Ян жил этой жизнью? Для себя? Для отца? Для Тома?
Как там сказал Джеймс?
«…Если не буду делать то, что меня радует, выберу удобства, тогда я… останусь ни с чем. Умру, так и не пожив».
Хотя бы раз в жизни Ян выбрал что-то сам?
Он спускался по склону холма, перед глазами вырос Холмвелл, но он замедлился, неготовый примкнуть к гостям, неготовый нацепить старую маску. Особенно сейчас, когда нахлынули воспоминания: Джеймс стонал во время неумелого, неуклюжего первого поцелуя; Джеймс ехал верхом рядом с ним по дербиширским холмам, лежал подле него у пруда, солнце припекало бледное тело; они целовались, трогали друг друга, любили друг друга; Джеймс спал, в то время как Ян улизнул из опочивальни; вчера Джеймс касался его губами, когда они стояли в объятиях друг друга за шторами.
Мучительно-сладкие воспоминания доказывали, что Джеймс дарил ему счастье, вдыхал в него жизнь так, как не получится ни у кого и ни у чего. Никто не видел его, не знал его так, как Джеймс, даже друзья, коим известно о тайном влечении к мужчинам. Джеймс знал все и почему-то все равно его любил. Любил до сих пор, если судить по тому, какое удрученное лицо было у него в хижине. То, что он по-прежнему имел над Джеймсом власть, невзирая на многочисленные промахи, вызвало чувство стыда и радости.
Это взаимно. Джеймс тоже имел над ним власть, хотя он, наверное, высмеял бы сию мысль. Много лет Джеймс снова и снова притягивал Яна к себе, желание увидеться с Джеймсом неизменно перебарывало беспокойство о том, что ситуация выйдет из-под контроля. Ян часто уходил и часто возвращался, незримая нить тянула его назад.
Нить — это любовь. В этом он себе сознался. Любовь снова и снова вынуждала его вернуться. Возвращаясь, он становился все беззащитнее, а на сей раз он вступил в бой без доспехов и оружия.
Прятаться негде.