Нет, не могу себя заставить рассказать Саймону, как Дэвид исподволь истязает меня. Я не готова расписывать собственные унижения, чтобы услышать в ответ, мол, жестокость Дэвида еще не доказывает, что Личико – это не Флоренс. На мне – то же страшное зеленое платье. Дэвид не отдал мне ключи от гардероба, и переодеться не удалось. Если бы я обратилась за помощью к Вивьен, она просто не поверила бы. Она верит Дэвиду, а тот сказал бы, что я сама заперла шкаф и потеряла ключ. Дескать, окончательно спятила.

Мне стыдно, что я вышла на люди таким пугалом. Не сомневаюсь, что Саймон серьезнее отнесся бы к моим словам, если бы одежда сидела нормально. Но Саймон тоже верит Дэвиду.

– Не знаю, что и думать, – признается детектив. – Я еще не встречал таких людей, как вы.

Его лицо запомнилось мне другим. Нижняя челюсть вроде бы массивнее, а нижние зубы, оказывается, неровные – налезают друг на друга. Помню кривой нос, но совсем забыла грубую кожу, слегка бугристую, с широкими порами и шершавую вокруг рта, как у бывалого, жесткого мужика.

Спрашиваю, что он имеет в виду.

– По всему выходит, что верить вам нельзя.

– Это сержант Зэйлер так сказала? – печально говорю я.

До сих пор не могу простить ей, как бессердечно она обращалась со мной в участке.

– Не только она. Есть еще обстоятельства. Вы убеждаете нас, что незнакомец, а может, даже не один, проник в дом, пока ваш муж и дочка спали, и подменил вашу дочь другим младенцем. Муж ничего не услышал. Но кому это могло понадобиться?

– Я не сказала «незнакомец».

– Значит, в деле замешан ваш муж, который и уничтожил все фотографии Флоренс, чтобы подмену нельзя было доказать. Но опять-таки – зачем?

Я говорю, что не имею ни малейшего понятия, но даже если у меня нет готового объяснения, это не значит, что его не существует вовсе. Хочется выть от того, что разжевываешь умному человеку очевидные вещи, которые он обязан понимать лучше меня.

– Никто в округе не заявлял об исчезновении младенца, а у вас прежде были депрессии.

Я задыхаюсь от возмущения, а Саймон спешит извиниться:

– Простите. Я знаю, вы тогда потеряли родителей, но, с точки зрения полиции, у вас уже есть история болезни. И проще всего объяснить ситуацию тем, что вы страдаете какой-то формой…

– … посттравматического бреда? – подсказываю я. – Но вы-то думаете иначе? Как бы вы ни старались себя убедить, ничего не выходит. Поэтому вы сюда и пришли.

Может, если внушить ему эти мысли, он и впрямь начнет так думать. Я готова опробовать любые средства.

– Вообще-то в любом другом случае при таком раскладе меня бы тут не было.

У него огорченное лицо, будто он сильно недоволен собой.

– Тогда почему же вы пришли? – нетерпеливо спрашиваю я.

Этому парню собственные мотивации важнее, чем наше с Флоренс благополучие.

– Интуиция подсказывает, – тихо отвечает он, отводя взгляд. – Но смотрите, что получается. Противоречие, верно? Если честно, я пришел сюда на свой страх и риск.

Он смотрит мне в глаза, будто ожидая какого-то поощрения.

Наконец-то хоть лучик надежды! Может, все-таки удастся заручиться его поддержкой, вопреки всем распоряжениям этой насмешливой Зэйлер.

– Это как у меня с гомеопатией, – поясняю я, изо всех сил стараясь говорить спокойно. – Я знаю теоретическую базу, но это же полная белиберда – только дурак поверит в такую небывальщину. Однако гомеопатия помогает. Я вижу своими глазами и верю в нее, пусть даже теория нелогична и отдает бредом.

– Я был раз на приеме у гомеопата. Больше не захотелось.

Саймон разглядывает ногти на левой руке.

«Да мне плевать! – ору я про себя. – Ты-то здесь при чем?!»

А вслух говорю:

– Конечно, не всем подходит. Бывает, от препаратов симптоматика поначалу усиливается, и многие пугаются. Ну и потом, встречаются ведь и плохие гомеопаты. Прописывают не то или не умеют выслушать пациента.

– Нет, Дэннис превосходно умел слушать. Дело вовсе не в нем, а во мне. У меня поджилки тряслись перед разговором. В конце я просто удрал, так и не сказав, зачем приходил. – Саймон резко обрывает рассказ. – В общем, пустая трата времени. Ну и сорока фунтов.

Я понимаю, что он неуклюже пытается поговорить по душам, но я не дам ему продолжить. Чем быстрее он заткнется, тем скорее мы вернемся к Флоренс. Я уже собираюсь спросить в лоб, будет ли он нам помогать, но тут он опять уходит в сторону:

– Вам нравится ваша работа?

«Сдалась тебе моя дурацкая работа?!»

– Нравилась, даже очень.

– Почему перестала?

– Вот из-за всего этого, – я развожу руками. – Пропала Флоренс. Моя вера в человеческую доброту пошатнулась. Боюсь, я стала слишком циничной.

– Вот уж не назвал бы вас циничной, – не соглашается Саймон. – Думаю, вы многим способны помочь.

Его высказывания и до того казались мне странными. Он судит так, будто хорошо меня знает, хотя сегодня мы встретились лишь в третий раз.

Я не хочу никому помогать, больше не хочу. Я хочу, чтобы Саймон помог нам с Флоренс. Пожалуй, «циничная» – не совсем точное слово. Может, правильнее будет сказать «эгоистичная». Мое терпение лопается.

– Вы будете искать мою дочь или нет?

Фраза сама срывается с языка. Я не хотела, чтобы она прозвучала так агрессивно.

– Я же объяснил…

– Я говорила, что сегодня хотела взять с собой Личико? Мне не позволили.

Я настолько извелась, что уже не в силах остановить поток жалоб. Нервы дрожат как натянутые струны.

– Элис, успокойтесь…

– Если бы Вивьен с Дэвидом взаправду верили, что девочка – это Флоренс, уж они-то, наверное, не возражали бы, чтобы я с ней возилась. Видели бы добрый знак в том, что я хочу взять ее с собой. Та к ведь нет, не разрешили!

Такую жгучую, острую обиду я не могу держать в себе. Как я мечтала побыть наедине с ребенком! Представляла, что ставлю в «вольво» переноску, бросаю в багажник сумку, набитую подгузниками и пеленками, прихватываю бутылочку с молоком, сменный песочник и – трогаюсь… В дороге малышка, скорее всего, уснет. Грудные дети обычно засыпают. Изредка я буду поправлять зеркало, поглядывая на маленькое личико, матовые веки, приоткрытый ротик.

– Вивьен сказала, что я пытаюсь заменить этим ребенком Флоренс, – я со всхлипами изливаю душу Саймону, – она решила, что незачем привязываться к чужому малышу, и сказала, что отпускать девочку со мной опасно. Как будто я могу обидеть беззащитного младенца!

– Элис, вам нужно успокоиться. Попробуйте смотреть на вещи объективно…

Саймон гладит меня по руке. Он почти слово в слово повторяет речи Вивьен. Все кругом такие рассудительные – одна я полоумная.

«Войди в мое положение, – толковала мне Вивьен, – ты говоришь одно, а Дэвид другое. Я вынужденадопустить, что ты лжешь, Элис, или что ты… нездорова. Только не надо так смотреть – ты должна понимать, что я не могу с ходу отбросить этот вариант. Ну и как тебя отпустить одну с ребенком? Ты по собственному опыту знаешь, что малейшие страхи могут разрастись и целиком захватить человека. Если я выпущу этого ребенка из виду, то с ума сойду от беспокойства».

– Если это мой ребенок, я имею право брать его с собой куда захочу! – ору я на Саймона. Я вижу, что на нас оборачиваются, но мне плевать. – Имею или нет?

– Вот вы немного успокоитесь, и тогда, я уверен…

– Они позволят? Ничего подобного! А без их разрешения я никуда не могу ее взять. Они легко меня одолеют. Вивьен гораздо сильнее меня – накачала мышцы в этом проклятом… месте…

Я обвожу руками зал. Ненавижу всех и вся.

– Норовит решать за каждого, любую мелочь. Кроватка, почти все детские вещи. Записала Флоренс в Сиджуикскую школу, даже не спросив меня.

– Уже?

– Еще до родов. Чтоб ни минуты не терять! Там нужно записываться до рождения, не то рискуешь пролететь. Очередь на пять лет вперед, Вивьен талдычит об этом без конца. Я-то, дурочка, думала, что Флоренс сможет хоть немного… просто пожить, что ей пока не нужно ничего… добиваться…