А это означало, что ему даже не нужно было пытаться меня чему-то учить. Мне не нужно было особенно сильно думать что и как. Мне не нужно было даже пытаться об этом задумываться. Просто Митч направлял меня, и было видно, что это происходило без особых усилий, и я понимала это, потому что сама кончала без особых усилий.

Дважды.

Дважды, да еще как!

Все это означало то, что мы только что разделили с Митчем, было просто потрясающе. Было чем-то очень красивым. Прекрасным.

Это было так удивительно, красиво и прекрасно, что впервые в жизни я застряла в реальном мире, застряла в мире Митча. И мне здесь очень нравилось, поэтому я закрыла глаза и улыбнулась.

Затем распахнула глаза и улыбка исчезла.

Я заставила ждать своего первого парня три месяца. Дестри — четыре с половиной.

Митча…

Я начала считать.

О Боже!

Наше первое настоящее, официальное свидание состоялось только вчера.

А утром я занималась с ним сексом!

ОмойБог!

На меня нахлынуло отчаяние, вымывая послевкусие великолепного секса с Митчем, и я как по волшебству услышала, как заурчала вода в туалете, перекатившись на кровати и потянувшись за ночнушкой на полу. Я села, пытаясь натянуть ее на себя, почувствовав, как матрас на кровати прогнулся, Митч опустился на кровать.

Боже.

Я сидела к нему спиной, натягивая ночнушку, успела только опустить ее до талии, когда он обнял меня, я невольно подалась телом назад.

Врезавшись в его твердую как стена грудь, он прошептал мне на ухо, повалившись на бок и увлекая за собой.

— Пустая трата времени, милая. У меня выходной, Пенни отвезет детей в школу. У нас есть время повеселиться до того, как нужно забирать их из школы, и мы потратим это время на лучшее занятие, и как бы ни была хороша твоя ночнушка, она тебе не понадобиться. — Мы упали на матрас и подушки, он обхватил меня другой рукой, нежно прикусив плечо, потом его голова опять оказалась у меня на шее, он закончил: — хотя я покормлю тебе овсянкой, чтобы восстановить силы, но тебе придется надеть мою рубашку.

У меня появилось щекотание в животе.

— Митч…

— Кроме того, тебе следует знать, что есть мы ее будем в постели.

И в животе началась вторая волна щекотания!

Вот черт побери.

— Митч!

Он отодвинулся, перевернул меня на спину, затем пристроился на мне, улыбаясь и глядя сверху вниз.

Боже, как же он был красив!

— Что? — спросил он.

— Я не такая, — заявила я, и его улыбка немного померкла, и он моргнул.

Затем повторил:

— Что?

— Я не такая, — повторила я. — Я знаю, что тебе может так показаться, у нас было первое свидание только вчера, и мы... сегодня уже в постели, но я не такая. У меня было всего два любовника. С первым я встречалась три месяца до того, как... ну, ты понимаешь... и с Дестри, первый и второй оказались вроде как ... придурками, я встречалась четыре с половиной. Не знаю, что со мной произошло, но ты должен знать, что я не такая.

Митч приподнялся на локте, другой рукой, прижав меня к матрасу, он не двигался и не отводил от меня глаз даже, когда я уже замолчала.

Поэтому я решила продолжить, решила показать, что говорю правду и искренне, подняла руку, положив ее на грудь, приподнялась, уперевшись на локоть, прошептав:

— Мне необходимо, чтобы ты знал это.

Он молчал, даже не пошевелился.

— Для меня очень важно, чтобы ты это понимал, — продолжала я.

Ни малейшего движения с его стороны и ни единого звука. Его глаза были устремлены на меня, казалось, что он о чем-то глубоко задумался. О чем именно, я понятия не имела, поскольку он продолжал молчать, но о чем бы он не думал, видно для него это было важно.

Но также мне было важно сказать ему то, что я уже сказала, поэтому обхватила его за шею, сжав пальцы, все еще шепча:

— Это важно.

Наконец он заговорил, и когда заговорил, только и сказал:

— Милая, заткнись.

Я моргнула.

Затем спросила:

— Что?

— Заткнись.

— Заткнуться?!

— Ага.

Я почувствовала, как мои брови сошлись вместе.

— Я говорю тебе важные вещи, а ты говоришь мне заткнуться?

— Ага.

Я открыла рот, но ничего не сказала, потому что Митч наконец зашевелился. И зашевелился он — обе его руки сомкнулись вокруг меня, он перекатился на спину вместе со мной, я выпрямилась и села на него сверху, мне снова пришлось его оседлать. Его руки разжались вокруг меня, одной он с силой ухватил меня за бедро, другая потянулась вверх, обвившись вокруг моей шеи, и три пальца оказались в моих волосах, он наклонил мою голову к себе.

Затем заговорил:

— Хорошо, я должен объяснить все правильно, чтобы моя мысль дошла до тебя, и ты не переврала ее и не додумала, как ты каким-то образом умудрилась решить, что я подумал на одну гребаную секунду, что ты такая, так что слушай.

Ой-ой.

Теперь я поняла, что он решил, что это для меня было важно.

Прежде чем я успела полностью отдаться растущей паники и додумыванию, Митч продолжил:

— Учитывая время, что я наблюдал за тобой, пока ты была с этим придурком, и хотел тебя, мы говорим о двух годах, Мара, двух ... чертовых... годах, которые мне потребовались, чтобы раздеть тебя и уложить в свою постель. Милая, я думаю, ты можешь быть абсолютно уверена, что это в значительной степени означает, что ты «не такая».

Я уставилась на него, думая, что это правда.

Вроде бы.

— Но мы же...

Он покачал головой, и его рука сжалась так же, как и пальцы в волосах, и я замолчала.

— Ты сбежала от меня на нашем первом свидании. Ты продинамила меня во второй раз. Ты дала мне понять, что ты не такая в первый раз, когда твоя задница сидела в моем внедорожнике. Ты дала мне отворот поворот в коридоре еще до того, как я только попытался. Билли прервала нас, когда я в первые добрался до второй базы. Я спал в своей постели с тобой и шестилетним ребенком дважды, прежде чем вытащил тебя на свидание. И я вынужден был пообещать своей сестре, что она сможет обставить твою квартиру, когда ты получишь страховку, чтобы она смогла оторваться по дизайну в твоей квартире, чтобы я действительно смог, бл*дь, повести тебя на свидание, — говорил он, а затем закончил: — дорогая, поверь мне, это не так просто.

Я моргнула.

— Ты обещал Пенни, что она сможет обставить мою квартиру?

— Да, в этом вопросе ей лучше не противостоять. Она выслушает тебя, и она хороша в декоре и полна решимости все это осуществить. Сделай себе и мне одолжение, просто позволь ей обставить твою квартиру.

— Но, Митч, ее мебель стоит дорого…

Он притянул мою голову еще ближе и ухмыльнулся, прежде чем ответить:

— Детка, ее наценка неслыханная. Оптом у нее все стоит столько же, сколько и обычная мебель.

Вау.

Это означало, что я смогу позволить себе мебель из «Фьюжен Дизайн».

Это было круто!

— Мара, — позвал Митч, отрывая меня от мысли, на которой я полностью сосредоточилась, а вернее на диване, который заметила в витрине магазина Пенни, представляя, как он будет смотреться у меня в гостиной, но я посмотрела на Митча, он больше не улыбался, а выглядел очень серьезным.

Поэтому я собралась с духом.

Это было хорошо, потому что в ту же секунду, как только я сосредоточилась на нем, он заговорил низким голосом, медленно, чтобы я осознала весь смысл сказанного, даже его пальцы на моей шеи напряглись, чтобы я прислушалась к тому, что он говорил:

— Ты — не Мелбама Ганновер. Ты не шлюха. И ты не такая. Ты так далека от Близнецов Одни Неприятности, что это даже не смешно. Ты совсем не та, за кого тебя принимали в школе, родители школьников и те трахающиеся приятели твоей матери. Ты — Мара, ты милая, ты прекрасная, и я не забуду до самой смерти, как прекрасно было оказаться в тебе, когда ты обнимала меня, смотреть в твои глаза, которые увлажнились, и чувствовать своим нутром, что ты чувствовала, как и я, насколько это прекрасно.

Мои глаза сразу же увлажнились, как только я услышала его слова, руки провели по его плечам, его слова просачивались в меня глубоко, прямые и правдивые, даже я, обладающая особым талантом все домысливать и искажать, не смогла их исказить, даже если бы попыталась.

Но я и не собиралась пытаться.

— Митч, — прошептала я и замолчала, потому что у меня перехватило горло, а еще потому, что я не знала, что сказать.

Он еще не закончил, и я поняла это, когда он притянул меня к себе, откинулся назад и перекатился так, что оказался сверху, его бедра были между моими ногами, а лицо было так близко, когда он прошептал:

— Твои волосы мягче, чем я ожидал, и красивее, когда распущены. Ты слаще, чем я ожидал, смешнее, преданнее, я и так ожидал, что ты будешь феноменальной, но должен сказать, детка, мне чертовски приятно узнать, что реальность просто зашкаливает. А еще лучше то, когда ты злишься, мне приходится бороться с собой, чтобы не сорваться. Когда ты улыбаешься, мне приходится бороться с собой еще сильнее. И когда ты заглядываешь мне в глаза и видишь все, что ты там видишь, и я знаю, что тебе нравится то, что ты видишь в моих глазах, потому что это написано у тебя на лице, я борюсь с собой что есть сил. Но даже наконец-то заполучив тебя — это еще одна реальность, которая находится за пределами всего, что я представлял. Улавливаешь ход моих мыслей? — спросил он, не став дожидаться ответа. — Твоя мать ненавидела тебя, потому что знала, что ты лучше ее, и каждый день ты напоминала ей об этом, что ты станешь той, кем ты стала теперь. Поэтому она пыталась всеми средствами в тебе это убить. Сводя тебя с ума своими высказываниями, что ты чертовая сука, и, честное слово, я много чего повидал, а сколько уже выслушал, твоя мать, по-моему мнению, претендует на самую худшую чертовую мать в истории. И все же ты ее побила, потому что ты — это та, кем стала сейчас. И, милая, есть много всего в тебе, и не только я говорю и вижу это, сколько в тебе хорошего. И теперь я прикоснулся к твоей прекрасной стороне после стольких лет ожидания, и сказать, что это не доставляет мне никакого гребаного удовольствия — одно из серьезных гребаных преуменьшений.