— Ты должен остановиться, — прошептала я в ответ, сердце так сильно забилось, казалось, вот-вот выскочит из груди. Грудь, в которой разлилось тепло, стала гореть от жары.

— Я не перестану, пока не буду уверен, что ты понимаешь то, что я хочу тебе сказать и не отбросишь мои слова в сторону, все же веря в то, во что хотела эта сука, чтобы ты верила.

— Ты должен прекратить, — повторила я шепотом.

— Мара, нет…

Я убрала руку с его плеча и прижала пальцы к его губам.

Затем тихо сказала:

— Я не отбрасываю твои слова в сторону. — Я скользнула пальцами по его щеке, затем перебралась в волосы, подняла голову и прошептала: — Я понимаю, что ты мне говоришь.— Прижалась губами к его губам, продолжая шептать: — Теперь ты должен сварить мне овсянку. Потому что, по моим подсчетам, у тебя имеется восемь часов убедить меня, что я — Мара твоего мира, прежде чем снова на нас что-нибудь обрушится, я испугаюсь и/или сойду с ума, и/или запаникую, и/или еще что-нибудь произойдет, уверена, если бы была одна, наверное, не смогла бы всего этого пережить. Но с твоей помощью мне легче, и очевидно, все, что ты сейчас сказал, мне все равно не так легко поверить.

Я замолчала (наконец-то), излив свою душу (наконец-то) и затаила дыхание, бездонные глаза Митча уставились в мои.

Затем он спросил:

— Восемь часов?

— Пока не нужно будет ехать за детьми в школу, — пояснила я.

Он повернул голову, взглянув на будильник, потом снова перевел на меня взгляд, и когда он снова на меня посмотрел, мне понравились смешинки в его глазах, потому что его смешинки были с сексуальным подтекстом.

— Потребуется потрудиться и приложить силы, — прошептал он.

Господи, как же я на это надеялась!

Я улыбнулась, снова приподнялась и прикоснулась губами к его губам, прежде чем тихо произнесла:

— И для этого мне нужна овсянка.

Он рухнул на меня, моя голова ударилась о подушки, Митч пробормотал мне в рот:

— Я сварю ее через минутку.

— Мне потребуется выносливость, — пробормотала я в ответ.

Его руки скользнули вверх по моим ребрам, приподнимая ночнушку, он продолжал бормотать:

— Через минутку я все сделаю, детка.

— Но... — он передвинулся бедрами между моих ног, и я поняла, почему ему нужна минутка, что означало, что мне тоже нужна эта минутка, поэтому я сдалась.

— Ладно, через минутку.

Он улыбнулся мне в губы. Я улыбнулась ему в ответ.

А потом он меня поцеловал.

А потом он делал со мной многое другое, а я — с ним.

В конце концов на ланч у нас была овсянка.

23

Доброе утро

Прошло шесть недель…

Я сильно кончила, так сильно, что спина выгнулась дугой, руки взлетели, чтобы обхватить за бедра Митча, пока я с трудом переводила дыхание, двигая бедрами, толкая вглубь его твердый как камень член.

Я все еще продолжала кончать, когда его большой палец покинул мое сладкое местечко, сначала одна рука переместилась на мое бедро, затем и вторая. Потом его руки продвинулись вверх, обхватив грудную клетку, притянув мое тело к нему. Его губы накрыли мои, язык проник ко мне в рот, руки обхватили, он перевернул нас, начав с силой и глубоко входить. Я приподняла ноги в коленях вместе с бедрами, чтобы предоставить ему больший доступ, держась за его плечи.

Прижимаясь к нему, мои пальцы прошлись по его густым, мягким волосам, я принимала его толчки языком в рот и между своих ног. Он что-то пробубнил мне в рот, затем, наконец, его глубокие жесткие движения между моими ногами, вырвали у него рваный стон, который проник мне в самое горло.

Приходя в себя, я ощутила его губы, заскользившие по моей шее, куда он уткнулся носом, его член, мягко двигающийся внутри, свои пальцы, перебирающие его волосы, пока другая моя рука передвигалась по его теплой коже спины.

Моя душа вздохнула свободно, но сердце улетело.

Затем он приподнял голову, его насытившиеся, сексуальные глаза встретились с моими, он пробормотал:

— Доброе утро.

Секунду я смотрела на него, лежа на подушке, обхватив его ногами за бедра, а руками вокруг и вдруг расхохоталась.

Потому, что он сначала разбудил меня руками, потом ртом, и до тех пор, пока он не произнес это слово, никто из нас ничего не сказал.

Когда я перестала смеяться, наклонила голову и открыла глаза, взглянув на него, он перестал двигаться внутри, глубоко погрузившись, а его рука поднялась, и кончиками пальцев он провел по моему виску и линии волос, Митч улыбался, глядя на меня.

— Доброе утро, — прошептала я и почувствовала, как улыбка сползла с моих губ, когда ко мне вернулось воспоминание.

Митч увидел, как пропала моя улыбка, потому что его улыбка тоже пропала, выражение лицо стало нежным, он смотрел с интересом, и его потрясающие губы прошептали:

— Что?

— Помнишь ту ночь, когда заболела Билли? — Тихо спросила я.

Его пальцы скользнули вниз по линии моих волос, обвившись вокруг моей шеи, большой палец приподнялся и погладил подбородок, когда он ответил:

— Ага.

— Помнишь, как на следующее утро ты пришел на кухню и обнял меня? — Спросила я, и его большой палец замер у меня на подбородке, а взгляд стал напряженным.

— Ага, — прошептал он.

— Тогда ты сказал: «Доброе утро», прижался к моей шее, обнял меня, и я подумала, что хотела бы, чтобы ты каждое утро всегда говорил мне «Доброе утро».

Его пальцы напряглись у меня на шее, он приблизил голову, взгляд стал более напряженным, а голос хриплым, когда пробормотал:

— Мара.

Я ухмыльнулась ему, а затем сообщила:

— Но сейчас все было намного лучше.

И его тело затряслось, рука оставила мою шею, обе его руки обхватили меня, и он поцеловал с открытым ртом (смеясь, кстати, что делало его просто потрясающим), потом он нас перевернул, к сожалению, выйдя из меня, но к счастью, перевернув меня с собой, целуя и устраиваясь на спине со мной сверху.

Когда он закончил целоваться, я подняла голову и посмотрела вниз на своего мужчину, который обнимал, смех все еще присутствовал в его глазах, и снова моя душа свободно вздохнула.

Затем он заговорил:

— Ну ладно, детка, сегодня утром действуем так: я иду в ванную, потом поднимаю Билли, который принимает душ, ты тоже принимаешь душ, а я пока готовлю кофе и завтрак. Ты выходишь из душа, будишь Билле, мы позавтракаем, ты ведешь Билле в душ, вы там делаете все свои дела, пока я буду принимать душ, а дальше мы выезжаем. Согласна?

— Ага, — ответила я.

— Готова? — спросил он.

— Ага, — сказала я с усмешкой, привыкшая уже к его плану, и мне это нравилось, поскольку каждое утро мы совершали именно такой ритуал.

— Погнали, — прошептал он, поднял голову, быстро поцеловал меня, потом перекатился с меня на другую сторону кровати, одновременно откидывая одеяло.

Я наблюдала, как он отправился в мою ванную комнату.

Моя душа снова вздохнула, и это был хороший вздох.

Митч закрыл дверь, и я перекатилась на спину, натянув одеяло до груди.

Был июнь, лето обрушилось на Скалистые горы с удивительной силой. Обычно в мае и июне можно было ожидать чего угодно, даже снежных бурь, но сейчас стояла теплая, солнечная погода, были почти каждый день послеполуденные грозы в течение вот уже нескольких недель, опуская жару и оставляя ночи прохладными и свежими.

Прошло уже шесть недель с тех пор, как Митч вытащил меня в реальный мир, и эти шесть недель были лучшими неделями в моей жизни, ни один день, что я прожила в мире Мары, даже близко не походил на них.

* * *

Для начала я разобралась с противозачаточными. Митч сказал, что это первоочередная задача, и я была с ним согласна.

Я не хотела, чтобы между мной и Митчем что-то стояло, поэтому без промедления отправилась к врачу и стала принимать таблетки.

* * *

Второе, что произошло мама и тетя Луламэй пропали. Я позвонила Линетт, она произвела разведмиссию, сообщив, что они вернулись домой. Скорее всего потому, что у них кончились деньги, чтобы превратить мою жизнь в ад, и они не обзавелись в этом городе тем обычным набором пьяниц и придурков, которые у них были там, чьи бумажники они могли бы подчистить, украв деньги, когда пьяницы и придурки отключались.

Между прочим, я все рассказала Линетт во время очень длинного телефонного разговора, такого длинного, как марафонская дистанция, пока моя задница сидела в шезлонге у бассейна. Но в середине нашего марафонского телефонного разговора мне было все труднее сосредоточиться на всех важных событиях, о которых я ей рассказывала, потому что появился потный Митч после тренировки в тренажерном зале, и потный он выглядел таким сексуальным. Мне стало еще труднее сосредоточиться, когда я наблюдала за выражением его лица, пока он шел ко мне, отчего поняла, что ему всерьез нравится мое бикини. Еще труднее мне было сосредоточиться (по вполне понятным причинам), когда я слушала Линетт, он стал меня целовать, сильно, но без языка. А потом ему было трудно сосредоточиться на мне, когда его увидели Билли и Билле, и ему пришлось следующие десять минут поднимать и кидать их в воду. Они вылезали из бассейна, а он снова и снова бросал их туда. И наконец, мне было совсем трудно сосредоточиться на разговоре, наблюдая за ним, заметив насколько он выглядел безумно сексуальным, его сексуальность возросла сверх всякой меры, потому что он был весь потный, много улыбался и смеялся, заставляя Билли улыбаться и смеяться, а Билле улыбаться и визжать. Я была не единственной, кто заметил его безумную сексуальность, мне пришлось оторвать свой взгляд в солнцезащитных очках от моего мужчины и моих детей, когда женский радар собственницы пропищал, отчего я более пристально стала разглядывать в бикини женщин, которые пускали слюни и бросали на Митча пристальные взгляды.

Но мне все же удавалось при этом слушать мою подругу.

Линетт была вне себя от радости, сообщая (неоднократно), что она все время мне говорила, что я была явно Десять и Пять Десятых.

— Может ты даже Одиннадцать! — пронзительно закричала она.