Вокруг было очень красиво, настолько далеко от суеты, что никакой свет и шум из внешнего мира не нарушали этот покой. На мили вокруг стояли высокие деревья, а далеко впереди виднелись стоявшие стеной снежные горы.

— Здесь действительно очень красиво, — не смогла удержаться я.

Натан улыбнулся мне в ответ, нос его покраснел от мороза:

— Да, это так. Здесь чувствуешь себя совсем маленьким в этом огромном мире, но зато более… спокойным, в каком-то смысле.

Я отлично понимала, что он имел в виду, потому что сама это ощущала.

Под ногами хрустел снег, мы двигались дальше, пока холод не проник под пальто и пальцы не замёрзли в перчатках. Мы, должно быть, были в полумиле от дома, когда ярдах в двадцати впереди я увидела край озера.

Когда Натан говорил об озере, я представляла себе, что отец вырыл его как украшение при поместье. Но, увидев его сейчас, я поняла, что не человеческие руки сотворили это место.

— Оно… вау! — вдохнула я, потому что представшее передо мной озеро будто сошло со страниц журнала Нэшнл Географик.

Особенно в ту погоду, когда снег и лёд покрывали всю поверхность воды, казалось, будто мы стояли на снежном глобусе. Озеро занимало огромное пространство, как минимум шесть или семь миль вдаль; вокруг него поднимались холмы и горы, и небольшая пристань вела к его середине. Летом, наверное, это было идеальным местом, куда можно прийти почитать книгу, намазавшись солнцезащитным кремом.

— Отец как-то рассказывал, что твои родители однажды устроили себе ужин при свечах прямо посреди пристани.

Снег и холод растаяли напрочь, я представила родителей, как они сидели там и смеялись, держась за руки через весь стол. Я улыбнулась — они так сильно любили друг друга, в отличие от других пар в наших кругах.

— Они любили друг друга даже спустя столько лет, — я смахнула слезу; пейзаж, словно бальзам, согревал мне душу.

— Давай присядем, — Натан разложил одеяла в несколько слоёв на снегу, чтобы защитить нас от влажности.

Я присоединилась к нему, сев лицом к озеру и сложив ноги. Он открыл термос, и до меня донёсся восхитительный аромат шоколада.

— Горячий какао? — он протянул мне чашку какао, и я с благодарностью взяла её, наслаждаясь исходящим от неё теплом.

— Ммм… спасибо, просто идеально, — я сделала глоток, позволяя вкусному напитку согреть моё горло.

Несколько минут мы сидели молча, согреваясь горячими напитками и впитывая спокойствие озера.

— Хочешь сказать пару слов вслух? Или, может быть, просто посидеть здесь и думать о них?

Несмотря на то что мне было необходимо высказать вслух всё, что чувствовала, я была не готова к этому в тот момент. Мне нужно было просто молча пообщаться с родителями, поговорить с ними от сердца.

— Спасибо тебе за всё, что ты сделал для меня, Натан. Ты представить не можешь, как сильно помог мне, просто спас меня. Но сейчас… Если ты просто посидишь тут рядом со мной, пока я буду думать о них, я буду тебе очень благодарна.

Он понимающе кивнул.

Я опустила чашку на землю и сложила ладони, но не в молитве, а просто согреваясь. И мысленно я заговорила с ними, сказала, как сильно люблю их. Я пыталась выразить, как сильно сожалею, что всё так сложилось, я бы сделала всё что угодно, чтобы вернуть наши жизни. Я поклялась, что проживу жизнь, соблюдая их ценности и стандарты, чтобы они мною гордились.

Я подробно описывала все чувства, о которых хотела бы им рассказать. После чего я долго ещё сидела в полной тишине, стараясь оценить то, что было у меня на тот момент и будучи благодарной за такого доброго человека, как Натан, который был рядом со мной и, казалось, помогал мне вернуться к жизни.

Я не могла вспомнить, когда в первый раз надела коньки. Отец хранил у себя в кабинете в нашем доме в Чикаго фотографию, на которой я стояла на льду в возрасте не более трёх лет. Я тонула в коньках, они доходили мне почти до бёдер.

Сколько себя помню, я каталась по шесть часов в день пять дней в неделю. Моя повседневная жизнь состояла в том, что полдня я проводила в частной школе, затем возвращалась домой к катку, который отец построил в нашем чикагском поместье, после чего следовали частные двухчасовые уроки в семь вечера. Когда мне исполнилось восемнадцать, родители стали настаивать, что мне не нужно идти в колледж, по крайней мере, не на тот момент. Я была восходящей звездой в мире фигурного катания, нацеленной на Олимпийские игры и всё ещё влюблённой в спорт. И у меня было больше денег, чем у самого Господа Бога. Зачем бы мне понадобилось когда-либо работать?

Они не понимали, что в глубине души мне хотелось сделать что-то своё. Но, всего спустя год, не выиграв медаль на Зимних играх, я была готова уйти. Готовая следовать за своей мечтой жить нормальной жизнью, ходить в колледж и стать обычной девушкой, может, даже приобщиться к какому-нибудь женскому клубу, используя другое имя, и завести настоящих друзей.

Но, когда я пришла к отцу, чтобы поделиться с ним своими мыслями… он едва не расплакался. «Ты моя Ледовая принцесса, мой ангел, скользящий по льду. Не сомневайся в себе, ты можешь попытаться ещё раз. В этот раз ты победишь», — сказал он.

Я почувствовала такую гордость в отцовской любви ко мне, в том, как он любил наблюдать за мной на катке, что я решила продолжать катание. Родители всегда поддерживали меня, даже подталкивали. Они никогда не заставляли меня делать что-либо, мы были крепкой семьёй. Но развитие любых моих взаимоотношений с кем-либо было в корне испорчено. У меня никогда не было друзей, которые научили бы меня социально адаптироваться, поэтому это делали мои родители. Они были моей семьёй и стали моими друзьями, и всё, что они говорили, я принимала как завет.

Поэтому, если отец хотел, чтобы я продолжала заниматься фигурным катанием, я продолжала, ведь это делало его счастливым, а, видя, что счастлив отец, счастливой была и мама. Я не собиралась ничего менять и разрушать счастье в нашей семье.

Я бы никогда не сказала, что смерть родителей стала для меня в какой-то степени облегчением. Это стало самым страшным событием в моей жизни, и мне не хватало их так, словно с их уходом мне вырвали сердце из груди.

Но последние события позволили мне взять перерыв. Не то чтобы я планировала бросить спорт или разлюбить его, но он больше не будет всем для меня. Для целого мира я была Камиллой Валон — богатой чемпионкой по фигурному катанию. Этот титул стал моим ярлыком, и я носила его всю жизнь. Но я была более чем чемпионкой, у меня были и другие мечты: колледж, карьера, переезд от родителей. Они могли бы купить мне всё это, что бы я ни пожелала… но не так я хотела этого добиться.

Я не хотела показаться неблагодарной, потому что я любила деньги и всё то, что они мне давали, я это понимала. Я полагала, что все желали то, чего не имели. Люди смотрели на меня и думали, что у меня было всё, что счастье можно купить за деньги. Это чёртово клише, так не бывает.

Прожив полтора месяца в Холлис Хаус, я, наконец, стала готова самостоятельно выйти на каток.

Был полдень среды, я толкнула деревянные двойные двери коньками, перекинутыми через правое плечо — коньками, которые купил для меня Натан ещё до моего приезда сюда. По правде говоря, Натан, или кто-то по его указаниям, составил и купил весь мой гардероб и средства личной гигиены для меня. Я потеряла в пожаре всё — моё детское одеяло, любимые джинсы, золотые браслеты, перешедшие к нам с мамой от бабушки. Это были всего лишь вещи, но для меня они были бесценными воспоминаниями. И всё пропало.

Я смахнула нахлынувшие слёзы и оглядела каток. Будь проклят Натан Раш, он не последовал моему приказу. Каток выглядел так, словно его поддерживали в порядке все последние две недели, хоть я и просила Натана растопить его. Теперь мне хотелось поцеловать своего друга, снова.