– На машине были какие-нибудь отметины? Вмятины, царапины, что-нибудь?

– Как с выставки. Красотка.

– Номера запомнил?

– Не-а.

– Ладно, Черри. Выстрелы, потом что?

– Эмили отпрянула. Вернее, я так думал. Теперь-то мы знаем, что было иначе, верно?

Темные глаза Черри изучали лицо Паркер. Она не ответила ему ничем, совершенно ничем.

Черри еще больше развалился на стуле.

– Что случилось дальше? Ничего особенного. Черная тачка отчалила. Полицейские подвалили. Кто-нибудь из соседей позвонил?

– Обеспокоенный гражданин.

– Да? Я думал, такие вымерли.

Паркер сказала:

– Твою девушку застрелили, а ты шутишь.

Черри Нго уставился на потолок. Закинул ногу на ногу и опять стал играть молнией. Паркер стиснула зубы, спросила:

– В чем дело, ты ее не любишь?

Черри ответил:

– Смех – лучшее лекарство. А ей влепили, я слышал, по меньшей мере три выстрела. Умерла прямо на ногах. Вот бы мне так. Быстро и легко. – Он усмехнулся. – Звучит как реклама, верно?

– Сколько лет было Эмили?

– Да, наверное, мало для смерти. Ну, а если бы выжила? Вся в шрамах, уродина, несчастная и одинокая. Так что, может, оно и к лучшему, верно?

Паркер сказала:

– Низ живота у нее был покрыт синяками. Ты ее бил?

Черри улыбнулся.

– Низ чего?

– Ты ее бил?

– Она вечно на все натыкалась. Неловкая. С чего мне ее бить?

Паркер сказала:

– Сиди, где сидишь. Я через минуту вернусь. Не двигайся с места.

– Не примите на свой счет, детектив, только в этом хреновом городе и так слишком много страхолюдин. Ну стало одной меньше, было бы из-за чего хай поднимать.

Паркер вышла в смежную комнату, затворив за собой дверь. Нечеловеческим усилием воли сдержалась, чтобы не захлопнуть ее с треском. Джек Уиллоус сидел за низким столом, на котором помещались цветной телевизор «Хитачи», двухкассетный магнитофон и два видеомагнитофона. Экран телевизора был комбинированный: большая картинка представляла Нго от талии вверх, лицо крупным планом было заключено в рамку в правом верхнем углу. Оператор мог наблюдать за мельчайшими оттенками чувств, которые отражались на лице подозреваемого во время допроса.

Сложность заключалась в том, что Нго был не живее кирпичной стены. Все, что Уиллоус записал на пленку, можно было снять фотоаппаратом. Нго видел черную «хонду» – и все. Больше ничего. Врагов у него не было, никого, кто желал бы его смерти. У Эмили тоже. Чего ради кому-то вздумалось выпустить в них целую обойму пуль 45-го калибра, он представления не имел. Ни малейшего. Что до Паркер, раз Черри сказал: автомобиль был маленький и черный, она готова была поставить кругленькую сумму на длинный белый лимузин.

Паркер прислонилась бедром к столу.

– И что?

– Ты на высоте.

– Он смеется над нами, этот паршивец.

– Но не вслух, – улыбнулся Уиллоус.

– Есть соображения?

– Отпусти мальчика. Пусть его боссы с ним побеседуют. Может, и нам что перепадет.

– Бандиты. – Паркер произнесла это слово так, будто речь шла о чем-то, что надо соскребать с башмака.

Уиллоус вынул кассету, убедился, что пленки еще вдоволь. Он не доверял счетчику. Профессиональная болезнь. Всю свою сознательную жизнь он служил в полиции. Доверие, к людям ли, к машинам, никогда не было ему свойственно.

Паркер отрегулировала изображение, гладкое лицо Черри Нго и его пустые глаза заполнили рамку в углу экрана. Черри играл с волосами, с молнией на куртке.

Уиллоус убрал звук.

– Девушка, – сказал он, – Эмили. Может, его сводить в морг, проститься… по-твоему, будет какой-нибудь толк?

– Да ему на нее плевать. Счастлив небось: не надо беспокоиться о том, чтобы держала рот на замке.

Уиллоус взглянул на большие электрические часы, висевшие на стене над телевизором. Было 4.37. Черри Нго потянулся и отвернул микрофон в сторону. Еще ниже сполз на стуле и закрыл глаза. Уиллоус сказал:

– Можно отпускать его домой, пусть себе дырки в стенах конопатит.

– А ты тем временем пообедаешь где-нибудь и спокойно успеешь на игру.

– Какую игру?

– На бейсбол. Инспектор Бредли дал тебе два бесплатных билета.

– Кто тебе сказал?

– Он.

– А ты хочешь пойти?

– Может быть.

– Может быть что?

– Может быть, да, может быть, нет. Ты собирался пригласить меня, если бы я не заговорила сама?

Уиллоус улыбнулся. Он отлично выглядел в сером костюме и белоснежной рубашке с галстуком.

– Да, я собирался пригласить тебя, – сказал он. – Но я не собирался говорить тебе, что билеты бесплатные.

– Ты собирался продатьмне билет?

– Предложил бы, чтобы ты заплатила за обед.

– Отлично, Джек. Первый класс.

Часы на стене показывали 4.39. На то, чтобы доехать домой, принять душ и переодеться, ей понадобится час. Еще часа полтора на обед плюс минут тридцать на дорогу до стадиона. Она сказала:

– Поработаем с ним до пяти, потом отпустим.

– Мы ничего от него не добьемся, Клер. Ты не хуже меня это знаешь.

Паркер подумала, пожала плечами. Вышла, чтобы сообщить Черри хорошие новости. Он, похоже, решил вздремнуть. Она присела рядом. Дышит ровно и глубоко. Вена на шее надувается и опадает.

Паркер вернулась за пленками и Уиллоусом. Они заперли дверь видеоотсека и тихо проскользнули мимо Черри Нго, оставив дверь нараспашку.

Не один Черри спал под этой крышей.

Рука детектива Эдди Оруэлла сжимала сандвич с сыром, из которого был выкушен большой полумесяц. Эдди развалился на стуле с широко разинутым ртом. Словно сон сразил его, когда он собирался откусить следующий кусок.

– Молодожены, – сказал Ферли Спирс, мотнув головой в сторону сопящего Оруэлла. Стальными ножницами он осторожно отрезал полоску от бумажного пакета.

Паркер спросила:

– А ты, Ферли? Ты давно женат?

– Давненько, так что ночью отлично высыпаюсь.

Ножницы блеснули в воздухе. Спирс трудился не покладая рук. Взглянув на Дэна Оикаву, который на цыпочках обходил окна с пластиковой коробочкой наготове, он спросил:

– Как дела, Дэнни?

– Пока никак.

Паркер поинтересовалась:

– Что это вы затеяли, ребята?

– Дэн охотится на мух. – Ферли положил на свой стол еще несколько бумажных полосок.

Дэн Оикава сказал:

– Почему в этом чертовом доме нет мух?

Уиллоус отозвался:

– Может, Эдди уже их слопал?

Оикава улыбнулся.

– Ты все на лету схватываешь, Джек. Как дела с главным свидетелем?

– Толку как от козла молока. К несчастью, он, оказывается, глух и слеп.

Спирс сказал:

– Потише, ладно?

Зазвонил телефон. Уиллоус снял трубку. Прикрыл рукой микрофон.

– Это Джудит. Она хочет поговорить с Эдди.

– Погоди минуточку, – сказал Спирс. – Дэн, как дела?

– В этой конторе ни одной мухи, что живой, что мертвой. Пауков я тоже не нашел.

– Ладно, придется, видно, обходиться подручными материалами. – Спирс подкрался к столу Оруэлла, раскрыл сандвич и засунул в него дюжину бумажных полосок. Потом мягко потряс Оруэлла за могучее плечо. – Эдди, проснись. Тебя к телефону.

Уиллоус сказал:

– Третья линия.

Оруэлл широко зевнул, протер глаза.

Спирс нажал кнопку на аппарате Эдди и протянул ему трубку.

– Это твоя жена, Джудит.

– Я знаю, кто моя жена, – буркнул Оруэлл. Откусил кусок сандвича и медленно стал жевать. Полоска бумаги свисала у него изо рта. Он втянул ее, как отставшую макаронину, и произнес в трубку:

– Привет, детка, это я.

Оикава заморгал Спирсу.

Оруэлл сказал:

– Нет, я никогдатакого не делаю!

Еще одна огромная порция сандвича исчезла в его пасти.

– Потрясающе, – восхитился Оикава.

Спирс сказал:

– Потрясающе, но факт. С тебя десятка, Дэнни. Плати, плати. Оруэлл запихнул остаток сандвича в рот, облизнул пальцы. Уиллоус откинулся на своем стуле. Джудит так вопила, что ее слова почти можно было расслышать.