Возможно, будут говорить, что ночь перед казнью Белояннис провел спокойно, и такое упрощение принесет свою пользу: кто-то ведь должен ждать смерти спокойно, это поможет умирать другим. Кто-то, но не Белояннис. Ему было больно и горько думать, что это его последняя ночь.

Какая ночь? Всего лишь несколько часов. Всего лишь несколько часов — и Белоянниса Николаоса, тридцати семи лет, больше не будет. Что останется после него? Речи, статьи? Все они конкретны, привязаны к времени. Книги? Никос не был уверен, что они будут когда-нибудь напечатаны.

Счастливой смертью умирает командир, когда его батальон в наступлении, когда, приподнявшись на локте, он может бросить последний взгляд на удаляющиеся в атаке цепи. Но если по всему фронту идут тяжелые арьергардные бои, и неизвестно, сколько они продлятся, и никогда он об этом не узнает — горький привкус имеет смерть. В особенно тяжелые минуты Никос мог сравнить себя с человеком, которого связали по рукам и ногам, в то время как его любимую мучит и позорит у него на глазах банда подонков… В такие минуты Никос вставал и начинал нервно, быстрыми шагами ходить по камере и, стиснув кулаки, ударять ими друг о друга. Он верил, что поруганная его любовь останется жива, испытание не сломит ее, она поднимется и, гордо вскинув голову, плюнет в лицо своим мучителям. Но когда это будет — он уже не узнает.

Они тешат себя мыслью, что схватили главаря, обезглавили подполье, выплеснули на землю трепещущий мозг… Пусть тешатся. Он начинал перебирать в памяти имена товарищей, которые надежно законспирированы, спокойно и неутомимо делают свое дело, — начинал вспоминать то несложные, то остроумные и тонкие хитрости, с помощью которых он отводил от них нить допросов, — сколько раз эти господа из политической полиции оказывались одураченными в своей уверенности, что имеют дело с самым-самым… Нет, товарищи еще не раз вспомнят добрым словом Никоса Белоянниса. Начинать им не на пустом месте. Кое-что Никос успел сделать за полгода 1950-го и многое сумел уберечь даже после ареста. Для бессмертия, конечно, маловато, но для пользы дела сойдет.

Если же много думать о смерти, да еще припомнить, что каждую минуту в Греции кто-нибудь умирает — в концлагере ли, в тюремной больнице или на домашнем смертном одре, — вся жизнь может представиться сплошным предсмертным хрипом. Совсем не обязательно смотреть на жизнь с этой точки зрения. С противоположной — ежеминутно рождаются дети, и над землей стоит их непрерывный комариный писк. Для Никоса жизнь — постоянный бой, вечный, как рождение, как любовь, как смерть.

И все же умирать горько. Многие из товарищей тешат себя мыслью, что ждать осталось недолго: день еще, месяц — и народ не выдержит, народ поставит на место зарвавшихся подлецов. Никос и сам так думал в изгнании. Но сейчас он знает: нужны годы и годы…

Самым тяжелым днем в своей жизни Никос считал 14 августа 1949 года. Шел третий год гражданской войны. За плечами бойцов Демократической армии был 1947-й, когда один за другим провалились четыре правительственных плана «расчленения, окружения и ликвидации». Афинские правители крайне болезненно реагировали на военные неудачи. Истерические жалобы на «вторжение из Албании», «вмешательство крупной интернациональной бригады» сменялись категорическими заявлениями о том, что партизанам остается только сдаться и что судьба Демократической армии практически уже решена. Но ни объявление «национального похода против партизан», ни десятикратный численный перевес правительственных войск[8] не принесли монархо-фашистам победы. В феврале 1948 года американскую военную группу при генштабе возглавил генерал Ван Флит. Восемьдесят американских офицеров взяли в свои руки командование правительственной армией. В греческие порты стали один за другим прибывать транспорты с оружием, военной амуницией и боеприпасами. Эскадрильи «спитфайров» круглосуточно бомбили и обстреливали ракетами позиции партизан. Ван Флит обещал разгромить Демократическую армию за четыре недели. Главный свой удар правительственные войска направили на горный район Граммос в Западной Македонии, где Демократическая армия создала систему мощных оборонительных укреплений. Сорок пять дней монархо-фашисты штурмовали хребет Клефтис, где, по замыслу Ван Флита, должны были сомкнуться две наступающих группировки правительственных войск. «Для поднятия боевого духа солдат» на позиции несколько раз выезжали премьер-министр Софулис, король Павел, королева Фридерика и, разумеется, сам генерал Ван Флит. Бывали дни, когда солдат по восемь раз подряд поднимали в атаку, предварительно напоив допьяна, но всякий раз атака захлебывалась. Только 5 августа северо-восточная и юго-западная группировки монархо-фашистов соединились на вершинах Клефтиса.

Тяжелым ударом для Демократической армии было поражение ее третьей дивизии на Пелопоннесе. В январе 1949 года пали последние опорные пункты партизан в центральной части Пелопоннеса, и монархо-фашисты получили возможность перебросить все свои силы на север Греции, где Демократическая армия прочно удерживала лишь два района: Граммос и Вичи (Вици). К августу 1949 года правительственные войска стянули кольцо вокруг этих районов и приготовились к решающему штурму.

В то время Никос был политкомиссаром десятой дивизии ДАГ. Мнения партизанских командиров разделились: одни считали, что враг начнет свое наступление на Граммос как на главную опорную базу Демократической армии, другие же полагали, что удар будет нанесен сначала по Вичи, чтобы закрыть албанскую границу и лишить партизан возможности вывести в случае крайней необходимости свои основные отряды в страны народной демократии. Никос считал, что делать основной упор на оборону Вичи — значит заранее настраиваться на возможность ухода с территории Греции, а это при теперешнем тяжелом положении было бы ошибкой: с таким настроением бойцам будет трудно сдерживать натиск противника. Кроме того, район Вичи, хотя многие и считали его неприступным, имел одно слабое с точки зрения обороны место: его сравнительно нетрудно было отрезать от Граммоса, и тогда позиции Демократической армии окажутся разрезанными на две части. Возможно, говорил Никос, будет разумнее покинуть Вичи до начала монархо-фашистского наступления и сосредоточить все силы на Граммосе. Но поддержки это предложение не встретило. Генеральный секретарь ЦК Коммунистической партии Захариадис был убежден, что монархо-фашисты «решили начать великую битву этого года с Граммоса». Граммос же был хорошо укреплен, штурм этой партизанской твердыни потребовал бы от монархо-фашистов всех сил, и наличие восьмитысячного гарнизона Вичи в стороне от района основных боев (на Граммосе было около семи тысяч бойцов) сковало бы действия правительственных войск при штурме Граммоса.

Но у монархо-фашистов был иной план. В первых числах августа они двинули на Граммос свою девятую дивизию и создали у командования Демократической армии впечатление, что основной удар будет нанесен именно здесь. А 10 августа монархо-фашисты бросили на район Вичи сразу пять пехотных дивизий, почти все танковые соединения и всю свою авиацию. «Долгожданное наступление», которое с начала года обещал генштаб, началось именно здесь. Защитники Вичи держались стойко, они сумели преодолеть замешательство и даже приостановили наступление врага, но 12 августа на Вичи был сброшен парашютный десант (как выяснилось позднее, ложный — чучела парашютистов), и небольшими группами бойцы Демократической армии стали покидать свои позиции и с тяжелыми боями пробиваться к Граммосу.

Первый отряд из Вичи добрался до Граммоса 14 августа. Связь между двумя районами была перерезана, и защитники Граммоса еще не знали о катастрофе, которая произошла в Вичи. Измученные, израненные бойцы неохотно отвечали на вопросы своих товарищей. Никос слышал такие разговоры:

— Теперь — все. Теперь конец.

— «Неприступная крепость, оплот, твердыня…» Слов-то сколько говорилось!