— Я думал, это мой папа.

Посмотрев с несчастным видом на мать, Дилан побрел наверх.

Смирившись со случившимся, Дебора впустила пришедшего. Он был высоким, с такими же, как у брата, черными волосами и глазами. Вчерашний темный костюм он сменил на брюки и голубую рубашку с расстегнутым воротом и закатанными рукавами.

— Простите, — сказал мужчина, посмотрев на опустевшие ступеньки.

Дебора подняла подбородок.

— Это не ваша вина.

— Я не вовремя?

— Зависит от того, зачем вы пришли, — предупредила она и, зная, что терять нечего, добавила: — Это была нелегкая неделя. Честно говоря, я чувствую себя разбитой. Поэтому если вы пришли, чтобы сказать, что мне не следовало приходить на похороны, пожалуйста, не надо. Я поняла это еще в пятницу.

— Это было грубо с моей стороны. Я пришел извиниться.

От неожиданности Дебора сменила тон.

— Это я должна извиниться. Именно это я и пыталась сказать вам на похоронах.

— Да.

— Я действительно очень сожалею об аварии. Это был не лучший вечер для вождения. — На какое-то мгновение она забыла унижение, которое испытала в пятницу, и обрадовалась, что он пришел. — Я сожалею о вашей утрате. И приношу свои соболезнования жене Кельвина. — Это были слова, которые ей так и не удалось произнести в пятницу. — Как она?

— Нормально. Расстроена. Сердита.

Слово «сердита» напомнило Деборе о судебном иске, что в свою очередь напомнило о Холе. Если он запретил ей разговаривать с Джоном, то точно не хотел бы, чтобы она беседовала с этим человеком.

Но Хола здесь не было. А Дебора была не такой уж наивной.

— Это она прислала вас?

— Селена? Нет.

— Она знает, что вы здесь?

— Нет. И не очень обрадуется, если узнает. Я пришел, потому что пытаюсь понять, что произошло. — Нужно отдать ему должное, его озабоченность казалась искренней. — Я читал отчет полиции. Вы совсем не видели Кельвина?

— Только за секунду до удара. Было темно, и лило как из ведра.

— Но он бежал. Вы должны были заметить движение. Вы с вашей дочерью в этот момент разговаривали? Вас что-то отвлекло?

— Вы хотите спросить, не красила ли я губы? — произнесла Дебора, вспомнив его слова на кладбище. Она указала пальцем на свой рот. — Вы видите здесь помаду?

Он слегка улыбнулся.

— Сегодня воскресенье, утро. Вы дома.

— А тогда был понедельник, вечер и я ехала домой, — ответила Дебора. — Зачем мне красить губы? Извините, но здесь я вам ничем не смогу помочь. Мы смотрели на дорогу, обе, как и поступают обычно в такую погоду. Кельвин бегал без светоотражателей, и мы не увидели его из-за дождя. Все просто.

Брат Кельвина МакКенны не сдавался.

— Вы разговаривали с ним, когда он лежал там в лесу?

— Я все время звала его по имени, просила открыть глаза, говорила, чтобы он потерпел, что помощь уже едет.

— Он как-то реагировал?

— Вы говорите, что читали полицейский отчет.

— В отчетах бывают ошибки.

Его глаза были очень темными. Деборе так же трудно было оторвать от них взгляд, как и промолчать.

— Только если тот, кто их заполняет, обманывает. А зачем мне обманывать?

— Хороший вопрос.

— А вот еще один, — сказала Дебора, задетая этим замечанием. — Почему он бегал в тот вечер? В такой ливень?

И снова легкая улыбка.

— Это уже два вопроса.

Его ответ вывел ее из себя.

— А вот и третий. Вы знали, что ваш брат принимает коумадин?

Улыбка исчезла.

— Нет. Похоже, Кельвин решил ничего мне об этом не говорить.

— Почему на нем не было браслета с предупреждением?

— Он ведь не предполагал, что его собьют.

Она приложила руку к груди.

— Я тоже этого не предполагала. Именно поэтому люди всегда носят при себе такие предупреждения. Мы могли бы его спасти. Его жена должна была знать, что он принимает коумадин. Почему она ничего не сказала?

— Я не могу говорить за Селену.

— Тогда почему не сказал ваш брат? Врачи говорят, он был в сознании. У меня есть пациенты, которые принимают коумадин, и поверьте мне, это было бы первым, о чем бы они сообщили. А если нет, то я подумала бы, что они хотят покончить жизнь самоубийством. — Дебора пожалела об этих словах сразу, как только они слетели с губ. — Простите. Мне не следовало этого говорить.

— Тогда зачем сказали? — резко спросил мужчина.

— Потому что я тоже ничего не понимаю и из-за этого в моей семье хаос. — Убрав волосы назад, она попыталась найти слова для примирения. Ничего не приходило в голову, и когда гость ничего не сказал, чтобы нарушить молчание, Дебора продолжила: — Я все еще несу ответственность за аварию, но только ли моя в этом вина? Почему ваш брат не побеспокоился о том, чтобы его хорошо было видно на дороге? Почему не сказал врачам, что принимает коумадин? Почему не сказала его жена, если он сам не мог? Почему вы ничего не знали об этом препарате?

— Ответом будет еще один вопрос. Должен ли я нести ответственность за знание? Есть ли пределы ответственности? — Он выжидающе посмотрел на нее.

Дебора подняла руку.

— Если вы думаете, что у меня есть ответы, то ошибаетесь. В любом случае, моему адвокату не понравилось бы, что я с вами разговариваю.

— Зачем вы наняли адвоката?

— Я не нанимала. Он мой друг. Как бы там ни было, адвокат советовал мне не ходить на похороны. Он сказал, что мое появление может расстроить вдову. В конечном счете, так и случилось.

Мужчина жестом остановил ее.

— Селена была расстроена еще до похорон.

— Оно и понятно.

Дебора не была уверена, что смерть мужа хуже, чем внезапный уход, но в смерти определенно была безвозвратность.

— Она останется в нашем городе? — Не дождавшись ответа, Дебора спросила: — Они здесь недолго прожили, я имею в виду, по меркам Лейланда. У нее есть друзья где-то еще?

— Вообще-то я не знаю.

— У нее есть родственники?

— Я… не знаю.

— А у вас есть родственники кроме Кельвина?

Брат покачал головой.

Все это делало смерть Кельвина МакКенны еще более трагичной.

— Он прекрасно преподавал историю, — сказала Дебора. — Моей дочери он нравился. Он был умным. Такая утрата для нашего города…

— Если честно, он был гением. Это ужасная потеря. И да, я думаю, Селена останется в городе, пока все не решится.

Опять намек на судебный иск. Дебора осознавала, что Хол был бы категорически против того, чтобы она разговаривала с этим человеком, и уже собиралась попросить гостя уйти, как услышала шаги на лестнице. Спускался Дилан, держась одной рукой за перила и осторожно ступая на каждую ступеньку. Что-то явно было не так.

— Дорогой?

Он поднял глаза.

— Я не могу пошевелить рукой.

Сохраняя спокойствие, Дебора подождала, пока он спустится, и начала ощупывать его локоть.

Мальчик вскрикнул.

— Вывих, — сказала она, обеспокоившись.

— Снова? — Его глаза, казавшиеся огромными за стеклами очков, блестели от слез. — Почему это постоянно со мной происходит?

— Потому что у тебя гибкие суставы. В большинстве случаев это даже хорошо.

— Только не вправляй, — скомандовал Дилан. — Больно.

— Лишь на долю секунды. Ну же, давай.

Дебора посмотрела на брата Кельвина МакКенны. Она не знала, как сказать ему, чтобы он ушел, поэтому просто отвела Дилана в кухню, усадила на стул и ловко вправила локоть на место. Мальчик вскрикнул, а потом хныкал, пока боль утихала. Согнувшись над ним, Дебора прижимала к себе его голову, чтобы он успокоился. Затем обхватила его лицо ладонями и поцеловала в лоб.

— Лучше?

Он обиженно проворчал:

— Я бы терпел, если бы это папа ждал в прихожей. Он когда-нибудь к нам приедет?

— Приедет. Ты увидишься с ним на следующих выходных.

— Только у него. Потому что там щенки. Но я хочу, чтобы он был здесь.

С тех пор как две недели назад у золотого ретривера Ребекки родились щенки, Дилан только о них и говорил, и его последняя фраза означала, что ему очень больно.