— Но кто тогда твоя жена? — спросила императрица Миру.

Пьетро склонил голову и произнес виновато:

— Она дочь придворного и сама придворная. Ибо при дворе состоит императорском.

— Но кто она, Адамка? Чего язык проглотил? Не томи свою царицу!

— Она дочь придворного…, - Мира сделал паузу, — придворного козла.

— Чего? — не сразу все поняла императрица. — Ты про что?

— Она придворная коза, вашего императорского величества, — снова выпалил Мира. — А раз она коза, то козел её отец. И раз она на скотном дворе состоит императорском, то и козел её отец придворный вашего величества.

На этот раз стали смеяться все. И даже Буженинова. Императрица Анна едва со стула не свалилась. Её граф Бирен поддержал. Но шутка только начиналась. Все еще было впереди.

— И потому я сегодня опоздал, матушка-государыня. Первая брачная ночь затянулась. И моя жена наверняка понесла от меня. Столько страсти было, что она не могла не понести.

— Вот как? — Анна утерла глаза. — И чего же ты просишь? Дать тебе время с молодой женой миловаться?

— Нет матушка. Мне был по обычаю….

— Чего по обычаю?

— Да одарили бы жену мою, чем кто может. Младенчику на зубок. Так в России повелось. Или ошибся я в том?

— Дак представил бы жену свою мне, и я бы одарила тебя, Адамка.

— К тому все готово матушка-государыня. Сегодня вечером я готов представить ко двору мою жену. Она горит желанием увидеть тебя, матушка. И желает почерпнуть от милости твоей, которая всем известна.

— Одарю жену твою, Адамка. И не только я. Все жену твою одарят. Такой даме грех не подарить.

Императрица снова засмеялась….

Вечером Пьетро Мира устроил с одобрения императрицы шутовской прием и впервые предстал перед публикой смешным. Он бы никогда на сие не пошел, если бы не громадная сумма, которую он собирался заработать.

Сам граф Бирен, который сильно шутовство не жаловал, на этот раз от своих принципов отступил. Обыграть в пари самого Либмана дело не простое. Этот Пьетро Мира был не просто хитер и умен, но и необычайно находчив.

В большом зале, где императрица принимала послов иноземных держав, слуги поставили большую кровать, и на ней расположился Педрилло с козой. Вид этого зрелища необычайно насмешил императрицу Анну и многих придворных.

Анна была так довольна, что сняла с шеи новое ожерелье и бросила его на кровать.

— Это тебе и твоей жене, Адамка! Пусть будет здорово ваше потомство.

— Думаю, что и другие по щедрости не уступят государыне.

— Пусть только посмеет кто не проявить щедрость, — шутливо, но со строгостью в голосе произнесла Анна.

Бирен стащил с пальца большой алмаз и бросил вслед за императрицей. Они с Мира договорились, что стоимость камня Пьетро потом вернет Эрнесту. Главное было подать пример щедрости придворным.

— Пусть сегодня щедрости русского двора прольются на сего счастливого отца будущего семейства, — произнес Бирен. — И моего нового алмаза для того не жаль.

Князь Черкасский сдернул со своих пальцев два перстня и бросил на кровать. За ним последовал Куракин и также подарил алмаз, правда, гораздо меньший чем Бирен.

И пошло и поехало. Большая толпа придворных бросала на кровать к Пьетро и его "спутнице" драгоценности и набитые золотом кошели с гербами семейств знатнейших. Шли мимо камергеры, гвардии офицеры, шталмейстеры, чиновники, послы иноземные. Барон Остейн, посланник Австрии подарил Мира тысячу рублей золотом. Барон Брюль, посланник саксонский перстень с сапфиром….

К вечеру Либман прислал Мире проигранную суму пари — 50 тысяч рублей серебром. Почти месяц после этого все обсуждали только выходку Педрилло, а придворные шуты просто сгорали от зависти. Адамка заполучил за одну шутку, пусть грубую, такую сумму, какую никогда до него не зарабатывал ни один шут в истории. Было чему позавидовать…..

Год 1736, март, 22 дня. Санкт-Петербург. Дом Франческо Арайя.

На следующий день после выходки Пьетро Мира сеньор Франческо Арайя заболел. Больше всего на свете придворный капельмейстер любил золото и славу. И вот бедный скрипач, которого он когда-то из милости принял в капеллу, заработал за день больше чем он за все время пребывания в России. И все разговоры были только о его шутке, а про кантату Арайя все словно забыли.

Сеньора Дорио даже пожалела капельмейстера.

— Вы больны, сеньор. И вам не стоит так переживать. В сущности ничего не случилось.

— Не случилось? — Арайя дал волю своему гневу. — Этот проходимец, место которому на виселице, заграбастал больше 100 тысяч! Ты хоть понимаешь дура, что такое 100 тысяч? И он так же опозорил меня с ожерельем, который ты, шлюха, нацепила себе на шею. Я подарил за 2 тысячи, а он за 10 тысяч. Богач!

— Снова вы несносны и грубы, сеньор. Неужели вас так мучает ревность? Я не думаю, что вы столь влюблены в меня.

— Нет. Меня мучает этот шут! Я бы сам заплатил 10 тысяч за то чтобы видеть его на плахе. Он пригласил сюда нового тенора Деера! И пригласил без согласования со мной. Но я же придворный капельмейстер! Я, а не Мира!

— Но он позвал сего музыканта по просьбе императрицы. Да и голос у Деера просто божественный.

— Проклятый кастрат!

— Он заплатил за свой голос большую цену, но этот голос стоит того.

Франческо выругался и сказал Дорио:

— Я бы перегрыз и тебе глотку, но ты мне нужна. Без тебя упадут и мои доходы. Ты должна заставить императрицу своим голосом забыть про Деера, который приехал сюда благодаря негодяю Мира!

— Возможности моего таланта не безграничны, сеньор! Вы слишком многое просите.

— Змея! — прошипел он. — Пошла прочь! Я не желаю тебе видеть!

Дорио поняла, что в этот момент капельмейстера лучше не трогать. Его грызла зависть, самый большой его порок. Потому она оделась и потихоньку вскочила из дома….

Год 1736, март, 22 дня. Санкт-Петербург. Дом Артемия Петровича Волынского.

Волынский просмотрел бумаги и счета и отбросил их в строну. Его управляющий стоял рядом и смотрел на барина. Он не понимал, отчего тот сердиться. Ведь он привез ему хорошую сумму.

— Две с половиной тысячи! — проговорил Волынский. — Доходы с моих имений в коих 16 000 крепостных душ! И сие за год! Ты понимаешь, Василий?

— Понимаю, барин. В сей год удалось собрать даже недоимки. Ваши имения дают много больше чем имения соседей. В том могу поручиться. У князя Щербатова и тысячи нет. Я его управляющего хорошо знаю.

— Отчего я не шут, Василий? — неожиданно спросил Волынский слугу.

— Не понял вас, Артемий Петрович.

— Слыхал, историю про Адамку Педрилло?

— Дак многие про то говорят в Петербурге. Но думаю что большинство тех баек брехня.

— Он заработал около 120 тысяч рублей всего за день! И то не брехня. Сам видел. Тенор императорский новый, кастрат Деер, всего несколько дней как в Россию приехал. А жалования уже ему положили в год — 40 тысяч. Ванька Балакирев дом получше моего имеет. А Кульковский? А Лакоста? При нашем дворе хорошо быть шутом. И я завтра поеду Лакосте кланяться.

— Отчего так, барин? — не понял управляющий.

— Да от того, что шуты в нашем государстве при императрице нынешней сила большая. Бирен не гнушается Адамкой Педрилло. И императрица им не нарадуется. Только и говорит про шутку с женитьбой на козе. Думать надобно, как карьеру придворную далее продвигать.

— Дак и ты не последний человек при дворе императрицы, барин.

— Не последний, но и далеко не первый. Я пока обер-егермейстер, а хочу скоро в кабинет-министры выскочить. Слишком много прожектов в голове моей. Слишком много…..

Год 1736, март, 22 дня. Санкт-Петербург. Дом Пьетро Мира.

Сеньор Пьетро Мира недавно нанял собственный дом и нанял слуг, число коих было теперь не меньше чем у Франческо Арайя. И сеньора Дорио посетила его уже во второй раз в новых апартаментах.