— Но, Анхен. У тебя радость такая. Принцесса наследника ждет. В честь того праздника и прости можно княгиню Долгорукую.

— Ладно! — согласилась царица. — В честь праздника жалую Наташку Долгорукую своей милостью. Пущай со чадами своими в Москву едет. Но в Петербурге ей бывать запрещаю! Заготовь мой указ. Я подпишу.

— Он уже готов, Анхен. Вот он.

— Ох, и хитер ты, герцог!

Во время маскарада и фейерверка императрица много смеялась. Она сама пила вино и требовала того от других. В тот день при дворе, кто желание имел государыне угодить, должен быть пьян. Ибо радость была великая. Наследник престолу зачат!

Императрица сорила деньгами. Шуты в тот день такоже были немало награждены.

Лакоста кувыркался с карлами. Буженинова тузила Новокшенову. Квасник ободрал хвост любимому попугаю императрицы и птица стала смешно кувыркаться при этом. Анна не наказала шута за то, но швырнула ему кошель. Квасник как всегда не согнулся даже чтобы подобрать подарок царицы и быть бы ему за то битым. Не любила Анна гордецов особенно ежели на них были шутовские чулки. Но кошель ловко подобрал Кульковский и опустил себе в карман. Это вызвало новый взрыв смеха.

Шут Апраксин подошел с жалобой на сеньора Миру к царице. Она была в настроении хорошем.

— Матушка всемилостивая. Позволь мне получить мое с Адамки Педрилло.

— Свое? А он тебе должен, дурак?

— Двух попугаев он у меня взял на время, матушка. А попугаи те дороги. Один в 20 рублев, а иной в 35 рублев!

— И он тебе их не отдал? Эй! — Анна хлопнула в ладоши. — Где Адамка?

— Да здесь я, матушка. А Апраксин все врет. Я ему птиц его отдал через месяц.

— Отдал? А чего же дурак мой на тебя жалуется? — Анна посмотрела на Апраксина.

— Дак он их ощипал матушка, и все перья с них пооборвал, отчего оба попугая и околели.

— Да на кой тебе их перья, Адамка? — засмеялась царица.

— Но они месяц гостили в моем доме и ели мою еду, матушка. Вот я взял в возмещение за прокорм месячный с них верхнее платье!

Все, кто это слышал, залились смехом и первой была императрица. Он долго хохотала и на радостях швырнула Апраксину перстень с большим бриллиантом в возмещение убытка.

Услыхал сие и истопник придворный Олсуфьев и такоже с жалобой на Пьетро Миру полез. Он пал на колени и подполз к трону. Императрица прекратила смеяться и спросила милостиво:

— А тебе чего, Олсуфьев?

— Дак мне всемилостивая государыня-царица Педрилло нос разбил. Ни с того ни с сего по роже моей заехал.

— И чего желаешь?

— Да пусть мне за то 100 рублев пожалует, — попросил истопник.

— Что скажешь на сие, Адамка? — императрица ожидал новой шутки.

Пьтеро посмотрел на герцога Бирона и тот его понял. Он вытащил из кармана своего кафтана кошелек и бросил его шуту.

— Здесь 200 монет золотом! — сказал Бирон.

Адамка кошель ловко поймал и швырнул его истопнику. Тот схватил его жадно и сунул себе за пазуху. Мира сразу подошел к нему и еще раз ударил его в лицо, отчего истопник покатился кубарем по полу.

— Ну, теперь мы с тобой квиты! — проговорил Мира.

— Снова озоруешь? — спросила Миру Анна.

— Нет, матушка. Я ему за бесчестие был сто монет должен, но отдал, двести и потому еще раз в рожу ему дал.

Императрица снова засмеялась.

— Ох, и умен, Адамка. Держи от щедрот моих! — и, сняв с пальца перстень, бросила его шуту.

Он стоил 5 тысяч монет! Вот так зарабатывались большие деньги при веселом дворе императрицы Анны Ивановны!

Год 1739, сентябрь, 14 дня. Санкт-Петербург. Волынский за работой.

Артемий Петрович Волынский посетил Анну Леопольдовну в её покоях и поклонился принцессе. Та охотно приняла кабинет-министра. Принцесса снова нуждалась в деньгах. А банкир Бирона Либман категорически ей в средствах отказал.

— Ваше высочество я рад видеть вас, и могу засвидетельствовать, что вы отлично выглядите.

— Спасибо вам, Артемий Петрович, — произнесла принцесса по-русски с легким акцентом.

— Вы нуждаетесь в деньгах, ваше высочество. Я услышал про это и принес вам пять тысяч золотых.

Артемий Петрович положил на тол кошель с золотом. При виде его глаза принцессы крови заблестели.

— Спасибо, вам и моя блягодарность принесет вам плод, господин кабинэт-министр. Моя тетушка, императрица, раздает средства для шут, но мне жалеет и тысячи. Я ношу под сердцэм дитя. Дитя для русский престол.

— Ваше высочество может всегда рассчитывать на меня. Я готов стать для вас опорой.

— Я не забуду про сие, господин кабинэт-министр.

Артемий Петрович откланялся и покинул покои принцессы. Его следующий визит к самой императрице. Анна ждала его. Императрица нуждалась в Волынском в последнее время все больше и больше. И эту перемену заметил первым банкир Либман.

Царица Анна была в халате и обычном платке, которым повязала голову. Так она обычно одевалась утром, не желая втискивать свое полное тело в корсеты и робы, придворных платьев.

— Артемий Петрович? — Анна приветливо кивнула кабинет-министру.

— Ваше величество! — Волынский низко поклонился. — Вы сегодня прекрасны…

— Оставь, Артемий! Не люблю я этого. Знаю я как выгляжу. Больна я. Говори, с чем пришел?

— Проекты мои утверждения высочайшего требуют.

— Проекты, Петрович?

— Проекты об устроении дел государственных, ваше величество.

— А вот ты скажи мне, Петрович. Ты чего до племянницы мой таскался вперед меня? Али думаешь что стара стала Анна и не знает ничего? Мне все доносят чего надобно.

Волынский был поражен тем, что соглядатаи уже донести Анне о его визите к принцессе Анне Леопольдовне.

— Ваше величество! Да я был у её высочества принцессы. И дал ей денег. Ея высочество нуждается в средствах.

— А ты добрый у нас? Либман не дал, так ты расстарался? Смори, Волынский, коли интриги плести станешь, не помилую. Мне слуги верные надобны, а не интриганы поганые.

— Но её высочество нуждается в средствах, ваше величество. И что такого, что я из собственных средств помог ей?

— Не лукавь, Артемий. Коли помочь желаешь то народу помоги. Народу нищему, коих в Петербурге много. А Анне ты моей помогаешь не просто так. Думаешь, коли помру я, то она в силу войдет? Эх, Артемий.

— Ваше величество!

— Мне надобен друг верный. Ведь Анну поддержать надобно будет когда помру я.

— Ваше величество еще проживет много лет на благо подданных, и на благо России.

— На благо ли, Артемий? — уже спокойно сказала императрица. — Перед смертью много думаю про царствование свое, Петрович. И думаю чем помянут меня потомки мои? Добром али нет?

— Ваше царствование….

— Не нежно лести, Петрович. Лучше говори чего надобно, а потом я тебе расскажу чего надобно мне от тебя.

Волынский представил императрице свой проект об устроении дел государственных в коем указал на необходимость исправления образования в империи российкой, воспитания юношества, об исправлении дел коммерческих и прибавления через оные доходов государственных. Императрица его выслушала, но внимания словам кабинет-министра уделила мало. Её все это уже интересовало мало. Она была одержима одной мыслью — утверждения престола государства Российского за потомками Ивана, а не Петра.

— Погляжу проект твой, Петрович. Погляжу. А сейчас ты меня послушай. Надеюсь, я дожить до того, как родит моя племянница и родит мальчика. Наследника.

— Я уверен в том, ваше величество и безопасность трона и империи будет тем обеспечена.

— Но мне надобно знать, что дворянство российское, того наследника поддержит и признает! Мне новый переворот не надобен. Я поганые роды Голицыных да Долгоруких произвела немало. Но они еще копошатся по углам темным и шипят и ядовитые жала свои высовывают. Ох, много вреда России от тех родов было и будет. Много смуты и много потрясений.

Императрица искренне ненавидела Долгоруких и Голицыных и считала что извести эти роды дело для государства благое. И изводила их как могла, но росли они как трава сорная и поднимались снова и снова.