Мэри крепко зажмурила глаза. Она не хотела, чтобы вид толстого живота испортил ей то удовольствие, которое Грэхем ей доставлял. Хоть ей и казалось странным, что мужчина предпочитает заниматься такими вещами, пока она спит, она в любом случае не имела ни малейшего понятия, чем могут заниматься любовники.

Его палец проскальзывал внутрь ее снова и снова, и Мэри изо всех сил старалась лежать неподвижно и сдерживать крик. Она слышала, как дыхание Грэхема становится более тяжелым, его рука все быстрее движется по пенису, и затем, когда она уже собиралась потянуться к нему и попросить, чтобы он вошел в нее, он хрюкнул и замер.

Через несколько секунд он вернулся к ней в постель и снова крепко заснул. И опять Мэри лежала и не спала, взволнованная ощущениями, которые он вызвал в ней, и еще более удивленная его действиями. Грэхем просто вел себя осторожно и не хотел разбудить ее, когда решил сделать это? Было ли это ненормальным или обычным мужским поведением?

В конце концов она, вероятно, заснула, потому что почувствовала, как он трясет ее.

— Проснись, Мэри, — сказал он. — Тебе пора возвращаться.

Едва начало светать, когда она шла обратно, снова закованная в цепи. Небо на востоке слегка тронул нежно-розовый блеск. Грэхем шел перед ней, и, когда дошел до первой из двух дверей, ведущих в трюм, повернулся к ней.

— Не рассказывай об этом никому, — проговорил он с напряженным лицом. — Если тебя спросят, почему ты отсутствовала, скажи, что тебя заперли наверху на палубе в качестве наказания. В следующий раз я постараюсь достать тебе платье.

Он больше ничего не сказал, только отпер первую дверь, затем спустился ко второй и отпер ее тоже, мягко подталкивая Мэри и не сказав ни слова на прощание.

Если кто-то и видел или слышал, как она вошла, никто ничего не сказал. Мэри направилась к своей полке, оттолкнув Анну, занявшую ее место, и легла. После теплой и мягкой койки Грэхема доски казались очень жесткими и холодными. Но она заметила, что в трюме более свежий воздух, и была этим довольна. Все же последние слова Грэхема ее встревожили, потому что он явно не знал, как реагируют каторжницы, если одна из них уходит на всю ночь. Они не спросят ее, где она была, они просто отвернутся от нее.

К своему крайнему удивлению, Мэри не почувствовала враждебности к себе, когда проснулась в трюме. Наоборот, ее, похоже, возвели в героини.

— Тебя пороли? — спросила Анна первой, и тут все женщины, даже больные, поднялись, чтобы похвалить Мэри за ее смелое требование увидеть Грэхема. Только Сара понимающе взглянула на нее и хмыкнула, когда Мэри рассказала, что ее приковали наверху на палубе до рассвета.

Апатия, казалось, почти прошла у всех женщин теперь, когда трюм стал чище. В течение дня Мэри не смогла поговорить с Сарой, поскольку все они хвалили ее, задавали вопросы и замечали, что еще никто не осмеливался сделать что-либо подобное. Утром мужчин тоже вывели, чтобы почистить их трюм, и позже, когда они вернулись, Мэри снова осыпали похвалами.

Уилл Брайант крикнул ей через решетку:

— Ты смелая девчонка, сохрани тебя Господь за то, что ты сделала.

— Теперь ты должен на ней жениться, — закричал Джеймс Мартин, и Мэри рассмеялась вместе с остальными мужчинами. Ее развеселили их непристойные высказывания и похвалы в ее адрес.

— Я не буду настаивать, Уилл Брайант, — крикнула она в ответ. — Я знаю, какой ты пустомеля, и потому не захватила с собой свадебного наряда.

Хоть Мэри и было приятно, что ею восхищались, она также испытывала чувство вины. В следующий раз, когда Грэхем вызовет ее, она не только потеряет их уважение. Они могут возненавидеть ее за то, что она их обманула.

С наступлением темноты ей удалось проскользнуть на полку Сары и поговорить с ней.

— Я была с Грэхемом, — прошептала Мэри. — Что мне теперь со всем этим делать?

— Если бы не ты, было бы еще много смертей, — прошептала Сара в ответ. — Кроме того, если бы каторжницы знали, что наверху кто-то их хочет, они бы все до одной предлагали свою задницу. Да бог с ними. Как это было?

— Не так уж плохо, — ответила Мэри. Как бы она ни хотела поделиться с подругой всем, что пережила, она не могла этого сделать из-за уважения к Грэхему. В конце концов, он был добр к ней.

Через четыре дня Мэри снова вызвал лейтенант Грэхем. На этот раз ее вызвали одну, чтобы вычистить камбуз, и, когда она закончила грязную работу, появился Грэхем и велел ей идти к нему в каюту. Близился вечер, и через пару секунд после того, как за ней закрылась дверь, она услышала, как с работы возвращаются мужчины-заключенные.

Грэхем снова снял с нее кандалы, и для нее снова была приготовлена ванна. Но он не тратил времени на раздевание и овладел ею быстро, прежде чем она успела вытереться, и когда он кончил, то ткнул ей платье и нижнюю юбку.

— Ты не можешь оставаться здесь, — сказал он. — Нас заметят. Одевай это и убирайся.

— Можно мне чего-нибудь поесть? — спросила она, надевая нижнюю юбку.

— Я думал, ты украдешь что-нибудь, пока будешь на камбузе, — произнес Грэхем с ухмылкой.

— Мы не договаривались, что я буду красть то, что мне нужно, — ответила Мэри резко. Почти все время, что она провела на камбузе, за ней следил один из охранников, и, к ее разочарованию, единственным, что она смогла стащить, был кусочек сыра. — Я держу свое слово, держи и ты свое.

Когда Мэри надела новое платье, он отвернулся и достал продукты.

— Хорошо, — произнес Грэхем, все еще не поворачиваясь. — Но держи свой рот на замке обо всем этом. Если ты произнесешь хоть слово, я велю тебя выпороть.

Он вручил ей холодный мясной пирог и яблоко.

— Спасибо, сэр, — сказала она и сделала нахальный реверанс. — Я не буду этим хвастаться. Моя гордость не позволяет мне опуститься так низко.

Когда он наклонился застегнуть замок на кандалах, Мэри почувствовала его обиду. Она могла бы добавить что-нибудь полюбезнее, но была слишком занята мясным пирогом.

Недели и месяцы медленно тянулись длинной чередой. Пришла осень, а за нею зима, и вместе с ней перспектива замерзнуть насмерть. У женщин было лишь по одеялу на каждую, и они еще теснее сбивались в кучки по ночам. Умерло еще несколько женщин постарше, но их место заняли новоприбывшие, а новостей о высылке по-прежнему не поступало.

Уилл Брайант находился на «Дюнкирке» уже два года, и он часто со смехом говорил Мэри, что его семилетний срок истечет, прежде чем они поднимут парус.

Мэри по-прежнему отчаянно думала о побеге. Она подробно изучила расположение верхних палуб, кто в какое время дня патрулировал и когда было меньше охранников. Но ей еще не представилось ни одной реальной возможности сбежать, несмотря на всю ее бдительность. Мэри, безусловно, не собиралась предпринимать что-либо, не обдумав все как следует, ведь в случае поимки ее ожидала, как минимум, сотня ударов кнутом.

Поэтому, как и Уилл, она научилась смиряться со своим заключением, концентрируя свою энергию на поисках путей, как облегчить свои страдания, оставшись при этом живой и здоровой. Хотя ее отменное здоровье и постоянная работа на верхней палубе вызывали некоторую зависть у других женщин, она все же сохранила их уважение к себе, всегда отстаивая их интересы в случае необходимости. Мэри также брала все, что попадалось ей под руку и могло быть полезным: тряпки, которые женщины могли использовать во время менструации, мыло и небольшое количество еды, когда она могла достать ее, — и раздавала тем, кто нуждался больше всего.

Мэри Хейден и Кэтрин Фрайер вместе с Эджи в качестве громогласного рупора пытались сделать все, что в их силах, чтобы настроить женщин против Мэри, но ее могли обвинить только в том, что она была гордой и держалась особняком. Мэри не возражала, когда так говорили о ней, — она не считала гордость пороком. И когда ее называли одиночкой, она предполагала, что это так, поскольку она сама себе голова и стоит выше тех мелких сплетен, которые кое-кто распускал о ней. Но никто никогда не называл ее шлюхой, хоть она и понимала, что стала ею, несмотря на то что была близка только с лейтенантом Грэхемом.