Я знала, что вопросы сейчас задавать не следует. Когда Проповедник был предельно серьезен по поводу чего-то, он никогда не валял дурака, а именно сейчас он был серьезен — и не важно, насколько странным казался вопрос.

— Нет, сэр, я никогда не пропускаю ни одного утра. Никогда.

Тем не менее, внутри себя я кричала. Нафиг тебе это нужно знать? Я благоразумно держала комментарий при себе.

— Я знаю тебя, девочка, — мягко говорил Проповедник, — и тебя убивает то, что приходится держать этот красивый рот на замке. Тебе хочется знать, что же мы тут делаем, и как эти люди могут помочь твоему брату — я знаю. Ты хочешь знать, почему твой брат изменился, и как он выпрыгнул и удрал. Но сейчас я тебе вот что скажу — не надо тут трепать языком, даже если очень захочется. Держи рот на замке и не делай много движений, и во имя всего святого не бей никого, если они дотронутся до тебя. Что ты тут увидишь и услышишь? Сразу же это не уложится в твоей голове и сердце, и я прошу тебя просто принять это. — Он положил мне на плечо свою руку, и она была сильной и теплой.

— Обещаешь мне это, Райли По?

Если до этого момента я не была потрясена, то теперь была. Не думаю, что я когда-либо в своей жизни слышала, чтобы мой сводный дедушка говорил столько много слов во время одного разговора. Но Проповедник сделал бы всё для меня и Сета, и всё ради чего это затевалось — Сет.

— Да, сэр, — тихо ответила я.

Сам факт того, что Проповедник предупредил меня, что кто-то может дотронуться до меня, немедленно обострил мою бдительность. Он знал, что у меня был пунктик по поводу людей — незнакомцев — дотрагивающихся до меня. У меня были рефлексы, которые я не в силах изменить. Кроме того. С чего бы кому-то в доме Дюпре дотрагиваться до меня? Я глубоко вдохнула и медленно выдохнула.

— Я обещаю, — ответила я, и, черт возьми, надеялась, что смогу сдержать своё обещание.

Проповедник кивнул и повернулся к двери. Ему не надо было стучать или звонить в звонок. В тот момент, когда я шагнула на освещённую веранду вслед за ним, двойные двери из дуба и меди открылись, и на пороге появился старик в сшитом на заказ сером костюме. Высокий и жилистый, с коротко остриженными седыми волосами, он взглянул на меня, а затем обратился к Проповеднику.

— Они ожидают Вас в кабинете, мсье, — сказал он с сильным французским акцентом.

Не сказав ни слова, старик осмотрел моих драконов, ангельские крылья и костюм: тонкую короткую юбку с цветочным рисунком, разорванную белую рубашку, чёрные кожаные ботинки и широкий чёрный вельветовый воротник.

— Сюда, — сказал он, склонив голову.

Он прошёл через фойе, затем повернул в последнюю комнату на первом этаже. Мы проследовали за ним. Мои каблуки громко цокали по паркетному полу, нарушая тишину этого дома.

Античные вазы, старинные масляные портреты, и нетронутая мебель прошлого века — это лишь небольшая часть дома, которую мне удалось рассмотреть. Войдя в комнату, я остолбенела. Там находилось не меньше 15 человек, и все разом посмотрели на нас, как только мы вошли. Только 6 из них не были Галла. Молодая девушка, на вид ровесница Сета, стояла возле элегантной пожилой пары — женщины и мужчины.

Мои глаза внимательно изучали комнату. Я заметила двух молодых парней моего возраста. Затем я увидела парня, внимательно смотрящего на меня. Он находился от меня дальше всех и был почти окружён людьми Галла. По-видимому, это его не беспокоило, потому что он непринуждённо стоял у стены, скрестив руки на груди. Его коричневые волосы падали ему на глаза, которые, можно сказать, внимательно меня изучали.

На нём были выцветшие джинсы с дырой на бедре, кожаный ремень и аккуратная белая рубашка на худом, хорошо сложенном теле. Затем я обратила внимание на его челюсти, его профиль, и что-то знакомое мелькнуло в его облике.

Я удивлённо посмотрела назад, когда другой профиль, стоявший у стены, бросился мне в глаза. Это был он. Что за чёрт? Но прежде, чем я успела понять, что, чёрт возьми, происходит, моё внимание привлёк человеческий голос. Он был мягкий, завораживающий, французский.

— Bonsoir, ma chиre (Добрый вечер, дорогая), — произнес пожилой мужчина, медленно вставая с мягкого, обитого бордовой материей роскошного кресла с подголовником, стоявшего возле камина. Он приблизился, его пронзительный взор был направлен прямо на меня, и мне было сложно думать о чем-то или ком-то еще, кроме него и его голоса. Он передвигался весьма грациозно, почти казалось, что он парит над огромной комнатой. Остановившись в нескольких шагах, он быстро и изыскано поклонился и улыбнулся. — Accueillir а la maison de Duprи (Добро пожаловать в дом Дюпре).

Я беспомощно посмотрела на него и, когда уже было собиралась сказать ему, что совершенно не понимаю, о чем, черт возьми, он говорит, почувствовала руку Проповедника у себя на спине. Я приняла это как призыв хранить молчание.

— О, Жиль, — произнесла маленькая женщина, всё с тем же французским акцентом, — по-английски, любимый, — и посмотрела на меня.

— Ah, oui—pardon (Ах, да - пардон), — мужчина – очевидно Жиль – обратился ко мне, перейдя на английский: — Прошу меня простить, юная леди, от этой старой привычки, боюсь, сложно отказаться, - он сдержано кивнул в мою сторону. — Добро пожаловать в дом Дюпре, — пронзительные небесно-голубые глаза встретились с моими и задержались на мне. — Мы ждали тебя.

Я хотела уже сказать: «Это прекрасно, ей-богу, но чем вы можете помочь моему брату? И что насчет вон того парня, который преследовал меня?»Крепкая рука Проповедника на моей спине удержала меня от вопроса. Впрочем, глаза мои так и кричали: «Что происходит? Почему вы ждали меня?»

В тот же момент Проповедник заговорил с Жилем Дюпре на чистом французском языке. Ошеломленная, я ждала, выхватив одно-единственной слово из быстрой речи: Сет. Молчать становилось все сложнее и сложнее, мне уже было невыносимо от всех этих молчаливых пристальных и испытующих взглядов. Но в тот момент, когда я уже начала терять самообладание, Жиль снова повернулся ко мне. Он взял меня за руки, и я застыла. Проповедник стоял неподвижно рядом со мной, но я оставалось спокойной. Ну, спокойной для меня, так или иначе. По крайней мере, я не оттолкнула старика.

Жиль взглянул на наши сцепленные руки, а я наблюдала за тем, как его глаза скользят по хвосту татуированного дракона вверх по моей руке, пока мы не повстречались взглядами. И, когда он заговорил, меня снова охватило ощущение полного очарования.

— Райли По. Расписная, — почти с восхищением произнес он. — Ты очень любима своими темными братьями, как и твой брат. Вы... семья. — Он отпустил мои руки и величественно поклонился. — Я понимаю, что такое семья, ma chиre (моя дорогая), — протяжным, элегантным жестом он указал на других. — Это моя семья, мисс По. Вот моя возлюбленная, Элиза, моя прекрасная дочь, Жозефина, и мои мальчики, — он протянул свою руку еще дальше, — Серафим, Жан-Люк, а вон там, в углу, задумчивый, мой старший, Элигий.

Я молча окинула взглядом семью Дюпре. Элиза, маленькая, с превосходно убранными темными волосами, хвостиком откинутым назад, была как минимум на пятнадцать лет младше своего мужа. Она тепло мне улыбнулась и отвесила короткий изящный поклон. Их дочь, Жозефина, стояла подле кресла матери, с любопытством наблюдая за мной, и смотрела так, будто хотела сказать что-то так же сильно, как и я. Её светло-каштановые волосы свисали естественными локонами почти до самой талии и посередине разбегались по телу, длинная челка была заколота шпильками сзади, как у хиппи, а широкие небесно-голубые глаза, как у родителей, нарочито уставились на меня. Зауженные темные джинсы, ярко-розовые высокие сапожки и черная футболка с пацификой на груди - она была похожа на обыкновенного подростка. Она окинула взглядом мои ноги, потом встретилась со мной глазами.

— Мне нравятся твои ботинки. И меня зовут Джози, — едко ухмыльнулась она.

Проповедник снова сильно надавил мне на спину, молча говоря, чтобы я не разговаривала. Я посмотрела на Джози, не произнеся ни слова, и ее ротик скривился в улыбке — так, как если бы она читала мои мысли. Серафим и Жан-Люк изучали меня, так же, не проронив ни единого слова, и были настолько похожи, что можно было подумать, что они близнецы. Оба атлетичного телосложения и с темно-русыми волосами, у Серафима коротко стриженные, а у Жан-Люка длинные и беспорядочные. Они молча взирали на меня, но выражения их лиц выдавали серьезный интерес и что-то ещё, что в тот момент я не могла описать словами. Затем Жан-Люк изобразил мне пальцами знак мира и усмехнулся. Единственное, что было ясно, это то, что не важно, сколько глаз в комнате рассматривало меня в ту минуту. Элигий был тем, кто волновал меня больше остальных. И это раздражало сильнее всего.