— Ты должен делать вид, что согласен с нею.

— Значит, придется лицемерить? Это очень нелегко.

— Другого выхода у нас нет.

VII ПРЕДЛОГ

Утро давно наступило, а Самвел все еще не выходил из опочивальни: он вернулся от Мушега очень поздно и лег спать почти на заре. Юный Юсик не раз подходил к дверям и подолгу прислушивался к тяжелому, прерывистому дыханию и вздохам своего господина. «Уж не захворал ли?» — подумал он под конец, и на ясное, добродушное лицо юноши набежала тень печали.

Когда Юсик в очередной раз отлучился из зала, туда вошел старик, высокий и худой, словно живые мощи. Седые волосы и седая борода обрамляли холодное, обтянутое похожей на пергамент кожей лицо с крупными чертами, резкость которых говорила о твердости характера. Зачем пришел, старик и сам толком не знал, но тут же нашел себе дело: подошел к одной вещи, к другой, посмотрел их, обследовал, переставил одну на место другой, а ту на место первой; подошел к стоявшим в углу копьям и дротикам, взял одно копье, перенес в угол, оттуда принес другое, поставил на место первого, посмотрел, что получилось, увидел, что копье стоит чуть косо, поправил и снова стал смотреть, что из этого вышло. Этими перестановками он и был занят, когда снова вошел Юсик и схватил его за руку со словами:

— Ну, твое ли это дело? Опять ведь все перепутаешь!

— ЦыЦ. Щенок! — отозвался старик и отшвырнул Юсика с такой силой, что не будь тот наделен поистине кошачьей ловкостью, мог бы рассыпаться по полу, как комок сухой штукатурки.

— Потише, милый Арбак, — предупредил юноша, — наш господин еще спит.

— Спи-ит? — насмешливо переспросил старик. — Спит — разбудим. Где это видано — спать в такое время!

И правда, шум разбудил Самвела.

Арбак так звали старика — был в свое время дядькой Самвела; молодой князь вырос у него на руках, оттого-то старик и вел себя без особых церемоний. Это был старый воин с суровым и чистым сердцем. В свои преклонные лета он все еще сохранял юношескую свежесть мужественной души. Самвел уважал этого человека, уважал и его старость и его нестареющую доблесть. Несмотря на возраст Арбака, его стрелы никогда еще не пролетали мимо цели, и рука была крепка. С отроческих лет он наставлял Самвела в охоте и разнообразных воинских упражнениях: учил быстро бегать, учил прыгать через широкие расщелины, ездить верхом и укрощать норовистых скакунов, учил стрелять из лука и пробивать насквозь железные доспехи — этому он обучал своего питомца на больших медных плитах; учил одним ударом меча сносить голову с плеч или разрубать человека пополам — этому он обучал на животных; учил переносить голод и жажду, спать под открытым небом на голой земле — одним словом, обучал всем тем воинским навыкам, которые тогда были приняты в воспитании молодых феодалов и необходимы, чтобы считаться хорошим воином и хорошим человеком. Программа нравственного воспитания была у Арбака весьма лаконична и состояла всего из нескольких заповедей: не лгать; давши слово, держать его; проявлять милосердие к немощным; блюсти верность государю и родине; блюсти воздержанность в привычках и потребностях. Более основательное нравственное и умственное образование Самвела было поручено ученым монахам, которые наставляли молодого князя в богословии, языках, словесности и обучали письму. Этих пастырей приглашали из ближнего Аиггишатского монастыря.

Арбак был очень скромен и предпочитал, чтобы о его заслугах говорили другие, но порою, когда его выводили из себя, напоминав, как бы между прочим, что он потомственный дворянин. «Меня ведь не под забором нашли», — говаривал он в таких случаях. Старый воин имел обыкновение постоянно рассказывать одну и ту же историю о битве с персами, когда те захватили понтонный мост через Евфрат и не давали Юлиану ¹перебраться через реку, а армяне отбросили персов от переправы и открыли дорогу Юлиану. «Эх, знать бы тогда, что этот Юлиан такой дрянью окажется...» — этими словами неизменно заканчивал свою повесть.

О каких бы чудесах воинской доблести не заводили речь при Арбаке, старик всегда отвечал одно и то же: «А вот когда мы бились у Евфрата...» и принимался за свою историю. Он никак не мог простить Юлиану Отступнику его низкого поступка с царем Тираном, что привело к гибели выдающегося армянского первосвященника.

Самвел вышел из опочивальни и, увидев Арбака, приветливо поздоровался:

— Здравствуй, Арбак. Как дела?

— Хорошо, раз ты здоров, — ответил старик и сел на ковер. Он не любил высоких тахт и кресел, почитая, смехот-

'Император Юлиан (правил с 361 по 363 годы) был убежденным сторонником язычества в его греко-римском варианте и презирал христианство за проповедь смирения и покорности. Пытался возродить величие Римской империи. Формальных гонений на христиан при Юлиане не было, но к власти он старался их не допускать. Когда во время войны с персами Юлиан подошел к Евфрату, персидские войска, охранявшие переправу, перерезали веревки понтонного моста, но царь Тиран обратил их в бегство и переправил Юлиана и его конницу. (См. Мовсес Хоренаци, «История Армении», кн. III, гл. XIII). Далее Хоренаци рассказывает, что Юлиан взял, у царя Тирана, заложников, а самого его отпустил домой, вручив ему свой портрет для помещения в церкви рядом с иконами (что было вполне в духе традиций Древнего Рима с его обожествлением императоров); когда Тиран попытался повесить портрет Юлиана в дворцовом храме, католикос Юсик вырвал его из рук царя и растоптал ногами, за что и был забит до смерти но приказу Тирана: Фавс-тос Бюзанд, а за ним и Раффи называют другую причину гибели Юсика.

ворным обычай сидеть на них. «Садятся на деревянного коня, который стоит на месте» — форму такой загадки обретал этот обычай в его устах.

— Хорошо, что ты зашел, Арбак, — сказал Самвел. — Я решил поехать на охоту.

Старик усмехнулся:

— Ничего себе охотничек! Разве охотники так поздно встают? Солнце-то джид на пять уже поднялось.

Это значило, что солнце поднялось над горизонтом на высоту пяти копий. Копье было для Арбака той всеобщей мерой, которой он оценивал любое расстояние.

Упрек старого дядьки был справедлив. Самвел никогда не позволял себе нежиться в постели допоздна, да и на охоту принято было выезжать еще до рассвета.

В свое оправдание Самвел сказал, что лег очень поздно, долго не мог уснуть и забылся сном только на рассвете. Но все это нисколько не убедило Арбака. Он остался при своем мнении: если юноша не может ночью уснуть, значит, на душе или на уме у него какая-то чертовщина. Арбак привык смотреть на Самвела, как на несмышленыша, который все еще забывает, как когда-то, вытирать нос маминым платочком, и никак не мог смириться с мыслью, что ребенок вырос, стал взрослым, что у него есть своя воля и свои желания. Самвел же, хотя и вышел давно из-под попечения, обращался иной раз к нему за советом, дабы не умалять достоинства своего старого дядьки. Но уж если у Арбака спрашивали совета, тот становился требовательным сверх всякой меры.

В конце концов он уступил просьбам своего питомца:

— Раз едешь, велю оседлать гнедого.

Зачем же гнедого, Арбак? Знаешь ведь, что я больше люблю белого, — возразил Самвел.

— Белый пока не объезжен, — отрезал Арбак тоном знатока. Этот негодник все никак не образумится, как я погляжу. Не довел бы он тебя до беды!

Самвел не стал спорить со стариком, только попросил, чтобы с ним отрядили всего двух слуг и двух борзых. Это желание показалось Арбаку весьма странным (в том, что касалось охоты, старый воин был строгим ревнителем всех законов и ритуалов). Обычно, когда Самвел отправлялся на охоту, его сопровождало человек десять-двадцать верховых и столько же собак; за несколько дней сыновьям окрестных дворян рассылались приглашения участвовать в княжеской охоте; наконец, заранее определялись место и время, дабы приготовить там все, что надо.

И вдруг его воспитаннику ни с того ни с сего приходит в голову сорваться на охоту, да вдобавок всего с двумя слугами! Что люди скажут? Прилично ли этакое княжескому сыну?! Но Самвел успокоил старика: он подумывает скорее о небольшой прогулке, чем об охоте: что-то нездоровится, хочется развеяться.