С того дня, как свет христианской веры был принесен в Армению, прошло уже без малого сто лет. Но и по сей день в наших храмах Священное писание читают по-гречески и по-сирийски, и поныне в наших храмах молятся на чужих языках. Какой горожанин, какой поселянин, какой армянин вообще понимает хоть что-нибудь на этих языках? А коль скоро это так, какой же свет, какое нравственное направление может дать церковь народу, который всего лишь созерцает ритуал и внимает непонятным ему сочетаниям звуков!

— Так ты полагаешь, что народ не извлек из всего этого никакой пользы?

— Пользу извлекли мы, но не народ. Мы — ты, я и вот этот милый юноша, который сидит рядом с нами и молчит, — он показал на Самвела. — Мы все — плоды с древа греческой или сирийской культуры. Да, да, мы все — следствие византийского влияния, а оно растлевает и убивает любое национальное чувство. А что же злосчастный наш народ? Он лишился старого и не приобрел взамен ничего нового.

— Многое приобрел, Месроп!

— Ровно ничего, Саак! Ты забыл, как твой дед, блаженной памяти патриарх Вртанес, как раз здесь, в Аштишатском храме отправлял богослужение на греческом языке, и вдруг двухтысячная толпа осадила монастырь и порывалась побить его камнями. Только крепость монастырских стен спасла его тогда от ярости толпы. Ты забыл, как твои предки Пап и Атанагинес ¹, опять же в этой самой Аштишатской обители, сидели за пиршественным столом и вдруг некто с мечом ворвался к ним, словно ангел смерти, и уложил обоих на месте? Несколько месяцев трупы их оставались непогребенными, ибо никто не осмеливался подступиться к ним из страха перед чернью. Вот и та комната, где совершилось это всем памятное злодеяние.

Он показал рукой в сторону соседнего помещения (то был приемный зал аштишатского епископа).

'Пап и Атанагинес были близнецы, сыновья католикоса Юсика и после его гибели один из них должен был наследовать патриарший престол. Однако братья вели жизнь настолько далекую от предписываемой духовным лицам, что царю и духовенству пришлось отказаться от этой мыс-ли. Историю их гибели Фавстос Бюзанд в религиозном рвении объясняет божьей карой за осквернение храма, ибо «оба брата вошли в епископские покои, пили там вино с блудницами, певицами, танцовщицами, гусанами и скоморохами» (кн. III, гл. XIX) и тогда «внезапно появился ангел Господень подобно молнии и сразил обоих братьев». Раффи, скрупулезно следуя за Фавстосом в деталях, дает событию реалистическую мотивировку.

— После этого прискорбного события прошло уже тридцать лет. И что изменилось? Народ по-прежнему прозябает в варварстве.

— За тридцать лет не вытравить то, что сложилось за много веков.

— Я знаю, Саак. Но это не опровергает несомненной истины: дело просвещения нашего народа заложено на крайне ложных и, смею утверждать, крайне вредных основах.

Самвел вмешался, ибо спор приобретал все более острый характер.

— Что толку в препирательствах, Месроп! Что было, то прошло, думать надо о сегодняшнем дне, о том, как предотвратить надвигающуюся опасность.

На бледном лице Месропа мелькнула горькая усмешка. Он поглядел на Самвела, как на несмышленыша.

— Ты слишком спешишь, милый Самвел, — возразил он ласково. — Наши сегодняшние беды — следствие наших прежних ошибок. Не разобравшись в них, мы не сумеем найти средства против нынешних напастей, гибельных для нашей родины... Я уверен, что твой отец отнюдь не глупец. Уверен, что дядю твоего, Меружана Арцруни, тоже не назовешь недоумком. И уж совсем я уверен, что персидский царь Шапух, обласкавший этих двух изменников, не отличается избытком благочестия. Он посылает твоего отца и твоего дядю искоренить в Армении христианство и предать наши церкви и наши школы в руки персидских жрецов. Можешь быть уверен, дорогой мой, что Шапух затеял это не во спасение своей души и не в угоду своим богам. Он хочет раз и навсегда решить трудную политическую проблему, которая давно не дает ему покоя.

Самвела била дрожь, и он почти не слышал последних слов Месропа: итак, над ним насмехаются, в лицо говорят, что отец его — изменник! И кто говорит? Захудалый дворянин, который «подушкой и почестью», то есть по знатности и месту в иерархии родов, неизмеримо ниже него! Он с горечью воскликнул:

— Если бы ты, Месроп, соразмерял длину языка со своим низким ростом, ты говорил бы куда вежливее!

Месроп встал, прошелся остановившись перед князем Ма-миконяном, невозмутимо ответил:

— Не стоит обижаться, Самвел. Твой дядя Васак тоже был маленького роста, но насколько же он велик рядом с твоим отцом! А ведь тому стати не занимать...

— Грехи отца искупит сын!

— Тогда я буду любить тебя еще больше.

— Хватит! — громыхнул могучий голос Саака. — Нашли время для шуток и перепалки... Сядь, Месроп!

«Шапух хочет раз и навсегда решить трудную политическую проблему, которая давно не дает ему покоя»...

Чтобы до конца понять весь смысл этих слов Месропа Маш-тоца, имеет смысл восстановить в памяти политическое положение Армении за последние сто лет до описываемых событий — от царя Трдата до Аршака II, то есть от принятия христианства до гонений на него, предпринятых царем Шапухом.

До принятия Арменией христианства армяне и персы лучше уживались друг с другом, ибо религии их были очень схожи, да и цари, правившие и в Армении и в Персии, принадлежали к одному и тому же парфянскому роду Аршакидов. Армянские и персидские цари жили в братском родственном согласии.

Когда Армения приняла христианство, к востоку и к западу от нее произошли крупные перемены, которые произвели подлинный переворот в политическом положении Армении. На западе образовалась Византийская империя со столицей в Константинополе, на востоке — государство Сасанидов со столицей в Тизбоне. Династия персидских Аршакидов пала. Армяне лишились верных союзников.

Армения, словно камень преткновения, застряла между этими двумя новыми, могучими и непримиримо враждебными государствами.

Она не имела достаточно сил, чтобы сохранить полную независимость, и вынуждена была склоняться то в одну, то в другую сторону.

Интересы Византии и Персии тоже требовали склонить Армению на свою сторону, ибо эта страна была как бы мостом, который им надо было перейти, прежде чем схватиться друг с другом. А столкновениям и войнам не было конца. Притом же, на чью сторону переходила Армения, на ту сторону склонялась и победа.

Христианство отдалило армян от персов и приблизило к коварным византийцам. С тех пор персы преисполнились вражды к армянам.

Армения оказалась меж двух огней и обжигалась, приближаясь к любому из них.

Это положение и было причиною той двойственной роли, которую играли армянские цари, причем от этой двойственности страдали в первую очередь они сами. По обстоятельствам они обращались лицом то к Византии, то к Персии. И стоило обратить лицо в одну сторону, как тут же следовал удар в спину...

Трдат, первый христианский государь Армении, был первым, кто заключил дружеский союз с Константином, первым христианским императором ромеев (так называли себя византийцы). Жертвами этой политики стали все преемники Трдата, да и сам он был убит персами.

Сын Трдата Хосров II получил корону от византийского императора и вызвал тем гнев персидского царя Шапуха. Тот послал брата своего Нерсеса убрать армянина с престола и сесть на его место.

Сын Хосрова, царь Тиран, помог императору Юлиану в войне против персов — и царь Шапух, заманив его обманом в Персию, лишил света дня — приказал выколоть оба глаза.

Сын Тирана, Аршак II, умудренный горьким опытом на ошибках своих предшественников, отошел от Византии и стал искать дружбы тизбонского двора. Тогда император Валент приказал убить его брата Трдата, который содержался в Константинополе в качестве заложника.

Аршак вынужден был искать мира с Византией и вступил в брак с родственницей императора Олимпиадой. Эти узы союза и родства вызвали неистовый гнев Шапуха, он сравнял с землей город Тигранакерт, захватил крепость Ани, разграбил сокровищницу армянских царей и даже, разорив могилы Аршакидов, увез в плен их останки. В конце концов, после многих битв, а которых попеременно то Шапух побеждал армян, то они побеждали его, этот персидский владыка обманом завлек царя Аршака в свою столицу, якобы для заключения мирного договора, и заточил в крепости Ануш.