На следующий день замок Вогакан был охвачен необычным и радостным оживлением. Слуги нарядились в праздничную одежду, на служанках разноцветными огоньками поблескивали украшения, и даже евнух Багос надел свое парадное пестрое одеяние.

В замке ждали высокого гостя — Саака Партева.

Саак был не чужой хозяевам замка. Его отец, Нерсес Великий, был зятем рода Мамиконянов: мать Саака Сандухт была дочерью дяди Самвела, Вардана Мамиконяна. Когда Нерсес учился в Кесарии, Сандухт уже была его женой, там же, в Кесарии, родился Саак. Через три года Сандухт умерла на чужбине, и ее отец, Вардан Мамиконян, привез останки дочери и Армению и похоронил в родовой усыпальнице патриаршего рода. Лишившись любимой супруги, Нерсес Великий недолго оставался в Кесарии; он отправился в Константинополь, с целью продолжить свое образование. Там же он женился второй раз — на Аспионэ, дочери одного знатного грека.

Самвел вернулся из Аштишатского монастыря рано утром и сразу же сообщил матери, что Саак посетит их замок. Это известие встревожило княгиню, однако она скрыла свое недовольство и велела приготовить гостю подобающую встречу. Княгиня испытывала острую неприязнь ко всей патриаршей фамилии, а Саака не любила особенно: он был слишком знатен, и это ее очень задевало. А на этот раз сын великого христианского пастыря Армении появился бы в замке на редкость некстати: ведь в доме Мамиконянов была в самом разгаре подготовка к тайному антиармянскому и антихристианскому заговору.

До обеда оставалось еще несколько часов.

Приемный зал на женской половине был уже совершенно готов к встрече гостей. Шелковые завесы па нишах и полках были убраны, чтобы можно было видеть всю стоящую там дорогую утварь. Золото, серебро, медь блистали во всей роскоши своей красоты. Там были блюда, тарелки, чаши, кубки тончайшей работы, украшенные росписью армянские кувшины из черной и красной глины. Все это великолепие стояло тут постоянно и служило скорее для украшения зала, чем для употребления за столом.

Зал благоухал ароматом роз. Сиденья, ковры, подушки — все было опрыскано розовой водой. На окнах, в больших вазах стояли букеты свежих роз.

Княгиня смдела на своем обычном месте — на мягкой тахте и смотрела вдаль, на открывающиеся из окна просторы. Отсюда можно было видеть часть тенистой дороги, ведущей из Аштишатского монастыря в замок. Озабоченные взоры княгини были устремлены именно туда. Она с глубокой тревогой ожидала появления Саака, который должен был приехать в замок по этой дороге. В мечтах перед нею вставал и тот счастливый день, когда на той же дороге покажется ее дорогой супруг и привезет с собой новое счастье и новое величие.

Рядом с княгиней сидела еще одна женщина, намного моложе и привлекательнее своей соседки. Невинностью и кротостью дышали ее розовые уста, огромные черные очи казались бездонными озерами нежности и доброты. На лбу сверкал знак персидских царей — полудиск солнца с золотыми лучами. И она, действительно, принадлежала к царскому роду — это была Ормиздухт, сестра всемогущего Шапуха.

Она была второй женой Вагана Мамиконяна и мачехой Самвела.

Эта прелестная женщина покорила сердце Вагана Мамиконяна, эта прелестная женщина привязала отца Самвела и к персидскому двору и к персидской религии и, наконец, через эту женщину Шапух нашел в нахарарском роду Мамихоня-нов преданного помощника.

Многоженство было тогда очень распространено среди армянских нахараров. Кроме законных жен они имели еще и многочисленных наложниц.

Отец Самвела женился на Ормиздухт как раз в то время, когда после трагических событий, приведших к падению и разорению города Аршакавана, патриарх Нерсес Великий помирил царя Аршака II с нахарарами. Однако отец Самвела и Меружан Арцруни отказались мириться с царем и, отвернувшись от него, обратили свои взоры к Тизбону и перешли на сторону царя Шапуха.

Сегодня рядом, на одной тахте, сидели две хозяйки одного дома: Ормиздухт — мачеха Самвела и Тачатуи — его родная мать. Это были две непримиримые соперницы: соперницы, ибо это были две ревнивые женщины, делящие любовь одного мужа; соперницы, ибо это были две представительницы двух высоких по знатности родов. В сущности, мать Самвела обязана была склониться перед дочерью персидских царей: она была не более как сестра нахарара Меружана Арцруни, в то время как Ормиздухт была сестра могучего персидского царя. Но обстоятельства сложились так, что из подобных посылок последовало прямо обратное следствие. Мать Самвела, властная и надменная Арцруни, воспользовалась мягким и податливым характером Ормиздухт и не только сумела сохранить положение и почести главной жены, «госпожи над госпожами», но даже подчинить Ормиздухт своему влиянию. И сегодня она могла себе позволить почти забыть о присутствии высокородной персиянки и не отрывать взгляда от Аштишатской дороги, не обращая внимания на свою царственную гостью.

Все внимание княгини было сосредоточено на одной не дававшей ей покоя мысли. Неожиданное появление Саака в Тароне повергло ее в пучину сомнений и опасений. «Приехал осмотреть свои владения... — размышляла она. — Что бы это могло значить? Эти баловни судьбы сумели без меча и без кровопролития отхватить себе такие необъятные владения, что не всегда помнят даже, где у них что есть, и случается, что за всю жизнь так ни разу и не успевают побывать на своих землях. Нет, за этим приездом что-то кроется...».

Ормиздухт все больше скучала. На какое-то время она нашла себе развлечение, наблюдая за веселой ласточкой, которая влетела в открытое окно, с щебетом сделала несколько кругов по залу и села на голову большому медному бюсту воина, стоявшему на мраморном пьедестале. Это был Мамгун, основатель рода Мамиконянов. С высоты безыскусное дитя природы с особым вниманием оглядело и роскошное убранство зала и двух погруженных в свои думы женщин. Не найдя в этом ничего интересного, птичка вспорхнула, сделала еще несколько кругов по залу и вылетела в окно.

Ормиздухт была сегодня к гостях у матери Самвела; обычно она находилась в своем отдельном дворце. Почти четверть замка была отведена для ее служанок, евнухов и слуг (все они были, конечно, персы). Снаряжая сестру в Армению, Шапух отправил с нею, помимо всевозможных богатств, еще и целый караван слуг. В приданое она получила также доходные владения, деревни и поселения на правом берегу Титра, близ сирийской границы.

Чтобы как-то рассеять скуку, Ормиздухт время от времени брала лежавшее рядом великолепное опахало из павлиньих перьев и слоновой кости и обмахивала свое раскрасневшееся от скрытого недовольства лицо. При этом красные нитки кораллов на ее обнаженных запястьях мелодично постукивали. Мать Самвела все глядела в окно. Ормиздухт решила напомнить о своем присутствии.

— Саак приедет один?

— С ним будет Месроп, секретарь его отца, — ответила княгиня, поворачиваясь к забытой гостье.

— Я Месропа никогда не видела.

— Скоро увидишь. Красивый, приятный юноша.

Последние слова княгиня произнесла с особым выражением. Ормиздухт это задело.

Разговор шел по-персидски.

— Саак тоже красив, — заметила персиянка,

— Красив. Даже красивее Месропа, — недобро усмехнулась княгиня.

Вошел Самвел.

— Здравствуй, Ормиздухт, здравствуй, матушка, — сказал он и поцеловал руку матери и затем руку мачехи.

Появление Самвела разогнало скуку Ормиздухт, и ее прекрасное лицо озарилось радостью.

— Ну, где же твои гости? — спросила княгиня с особой интонацией.

Самвел выглянул в окно, кинул взгляд на сторожевую башню, на которой были высечены каменные солнечные часы, и сказал:

— Что-то опаздывают. Наверно, вот-вот подъедут. Вот теперь я вижу, как сильно ты любишь Саака, — переменил он разговор.

— Как это понимать? — спросила мать, сдерживая недовольство.

— Зал украсила совсем по-новому и так сетуешь, что Саак запаздывает...

Княгиня рассмеялась.

— Видишь ли, Самвел, у нас скоро будут, я думаю, и другие гости. Но почему ты не присядешь?