После этого мимолетного обмена шутками, не доставившего княгине особого удовольствия, разговор вновь перекинулся на поездку Самвела. Поводом послужило то, что княгиня заметила, как угрюм ее сын; она подошла к Самвелу и ласково пригладила его густые кудри:

Что с тобой, сынок? После обеда ты что-то приуныл. Ничего особенного, — отозвался Самвел, поднимая голову. — Со мной бывает... особенно после бурной радости... За обедом я выпил лишнего.

Княгиня заметила бледность сына и ужаснулась:

— По лицу видно, что тебе нехорошо, Самвел, — сказала она дрожащим голосом. — Заболел, наверно... ты такой бледный... Глаза лихорадочно блестят... да на тебя просто страшно смотреть!

— Говорю же, со мною так бывает, — отозвался Самвел и встал.

Он задумчиво прошелся несколько раз по залу, потом остановился рядом с Месропом, который все еще любовался древними кубками. Княгиня снова заняла свое обычное место.

— С юношами такое случается, — сказал ей Саак. — Мало ли о чем он мог загрустить. Может быть, о любимой девушке...

При этих словах тревога за сына сменилась в княгине вспышкой гнева. Она вскричала с негодованием:

— Прошу тебя, Саак, не произноси при мне этого слова! Мне ненавистен весь род Рштуни и самый Рштуник, в котором они живут!

Собеседник княгини не ожидал такого ответа. Ее слова не только отравленной стрелой вонзились в сердце Самвела, но покоробили даже Саака, и он пожалел, что так неосторожно коснулся этого предмета.

— Чем же все-таки Рштуник — эта родина храбрых горцев — и Рштуни — эти храбрые князья — так ненавистны тебе, княгиня? — холодно осведомился он.

— Не знаю, — отозвалась княгиня с прежним пылом. — Но дочь этих диких, неотесанных, кровожадных горцев не может быть женой моего сына! Я Арцруни, и из того же рода выбрала и невесту, достойную моего сына. Самвел знает, я ему сто раз говорила.

Самвел услышал эти слова. Он подошел к матери и сказал не без насмешки:

— Знаю, как не знать... не сто, а тысячу раз ты мне об этом говорила. Но и ответов моих, надеюсь, не забыла!

— А если то же самое скажет тебе отец, Самвел? — воскликнула княгиня, желая дать понять сыну, как неуместно его упрямство. — Полагаю, ты не пойдешь против воли отца?!

— Пока мне еще не известно, какова воля отца! — холодно отрезал Самвел.

— Зато мне известно! — уже всерьез разгневалась княгиня. Саак понял, что из-за его невинной шутки между матерью и сыном вот-вот разгорится серьезная и неуместная ссора, и поспешил вмешаться:

— Ну, не будем об этом. Конечно же, в таком деле воля отца — самое главное. Дождемся приезда князя-отца. Я уверен, что Самвел не пойдет против желания родителей.

И, желая окончательно перевести разговор на предметы более важные, повернулся к Самвелу.

— А ты, дорогой друг, готовься, скоро поедешь встречать отца.

Самвел ничего не ответил. Княгине пришлись очень по

душе слова Саака. Она взяла сына за руку и усадила рядом с собою, не спуская с него любящего взгляда.

— Сегодня же велю начать приготовления к твоему отъезду, сынок. Я уже забыла все, что ты тут наговорил. Ты не знаешь, что такое сердце матери, не знаешь, с какой готовностью оно отдает каждое свое биение счастью своего ребенка. Я сегодня же прикажу, чтобы готовили коней к твоему путешествию. Прикажу убрать их серебряной сбруей и дорогими попонами. Пятьдесят всадников будут сопровождать тебя на встречу с отцом. С тобой поедет большой отряд твоих сверстников, богато одетых и вооруженных. И всякий, кто увидит это великолепие, позавидует твоим родителям!

Возвращение главы семьи, о котором княгиня до сих пор упоминала только вскользь, стараясь скорее скрыть его, нежели сделать известным, теперь, вопреки ее желанию, стало предметом разговора, и притом со всей определенностью. Впрочем княгиня не видела особого вреда, если ее гости узнают о приезде князя — но не о целях этого приезда. О них, по ее мнению, гостям не было известно ничего: будь иначе, они бы не удержались и как-нибудь да проговорились. Именно с этой целью она приказала подать к столу самое крепкое вино: быть может, хмель развяжет языки гостям, и станет ясно, что у них на уме. Ничего интересного она не услышала. Однако подозрения, что Саак и этот скрытный Месроп, секретарь его отца, появились в Тароне не случайно, все-таки рассеялись не до конца.

Самвел разгадал замысел Саака, так искусно заставившего княгиню рассказать все об его поездке. И своим ответом, имеющим, по обыкновению, еще и второй смысл, он решил прояснить для гостей все то, что еще оставалось неясным.

— Все это необходимо, чтобы достойно встретить отца, дорогая матушка, но ты умолчала о том, как собираешься принять его высокочтимых спутников.

При этих словах он повернулся к Сааку и сидевшему теперь рядом с ним Месропу.

— С моим отцом прибудут видные персидские полководцы — Зик и Карен. Они идут защищать нашу страну: ведь главы государства нет, главы церкви тоже... Для этих гостей тоже нужны подобающие приготовления.

Княгиня перепугалась. Что собирается сказать Самвел? Неужели выболтает Сааку и Месропу тайны своей семьи?

От Самвела не ускользнуло замешательство матери. Он продолжал:

— Да, с моим отцом прибудут военачальники Зик и Карен. Когда они ступят на землю Тарона и достигнут берегов Арацани, ты, дорогая матушка, должна устлать всю дорогу от священной реки до нашего замка дорогими коврами. И персидские полководцы войдут в наш замок, ступая по этому торжественному красному пути. И тогда мы зададим пир на весь мир... Только не забудь, чтобы на пути к нашему замку им, по персидским обычаям, приносились многочисленные жертвы... Пусть кровью омоется и очистится их путь... И пусть по трупам жертв войдут к нам эти высокочтимые гости...

Княгиня вздохнула спокойнее, когда Самвел оборвал свою полную горьких намеков речь.

Он замолчал, потому что Саак и Месроп поднялись, выразили благодарность хозяйке дома за радушный прием и сказали, что теперь пойдут навестить князя Мушега. Это известие не очень-то обрадовало княгиню, особенно когда она узнала, что ужинать они будут тоже у Мушега и даже заночуют там.

— Отчего же именно у него? — то пеняла, то упрашивала княгиня. — Зачем так обижать меня? Прошу вас, хоть на ночлег пожалуйте в наш дом.

— Ты так обременена делами, милая тетушка, — сказал Саак, — ни я, ни Месроп не хотели бы добавлять тебе новых забот. Мушег — куда менее занятой человек.

Княгиня с самыми ласковыми напутствиями проводила гостей до выхода и заставила дать слово, что до отъезда они повидаются с нею еще раз.

Вернувшись в обезлюдевший зал, она опустилась на тахту и, обхватив руками отяжелевшую голову, стала отчитываться сама перед собою, как сыграла свою роль. Итоги выглядели неутешительно. Роль не удалась в том, как она собиралась сообщить гостям о возвращении мужа: они узнали гораздо больше, чем следовало. Провалился и злой замысел против Мушега... Она решила вызвать и расспросить главного евнуха, но не прошло и четверти часа, как он явился сам, такой же угрюмый и озабоченный, как и его госпожа.

Самвел пошел проводить Саака и Месропа. Они долго петляли меж двориков, дворов и построек, пока вышли из этого запутанного лабиринта и оказались перед величественным порталом дворца Мушега. Над каменным сводом выступали два высеченных из камня орла с распростертыми крыльями, которые, словно недремлющие духи-хранители, стерегли вход в княжескую цитадель. Князь Васак, отец Мушега, был самым богатым из братьев, и дворец его выделялся в родовом гнезде Мамиконянов своею роскошью. (Кроме Тарона, вотчины всего рода, Васаку принадлежала еще часть обширной области Екегяц, где он основал город, названный по имени своего хозяина Васакакерт).

Гости вошли через главные ворота, прошли по длинной улице, и их взору открылся просторный двор, весь в цветущих кустах и вечнозеленых растениях. Посреди двора бил фонтан; струи воды возносились от мраморного подножия высоко в небо и низвергались обратно, кропя жемчужиной россыпью завитки на голове диковинного обитателя морских пучин, из пасти которого и взлетали они к небесам. Вокруг прозрачного трепещущего зеркала бассейна грациозно расхаживали два павлина. Лепестки цветов осыпались в воду, и легкие всплески струй, относя их к краям бассейна, окаймили его пестрым цветочным венком. Палящие лучи солнца утрачивали свою жгучую силу в этом благоуханном и тенистом эдеме, и круглый год здесь царила вечно цветущая, вечно юная весна.