Это придало духу юному слуге, и он чуть не плача сказал:

— Сегодня она весь день плакала...

— Кто плакал? Нвард?

— Да, господин.

— А в чем дело?

— Узнала, что я еду со своим господином.

— И горюет из-за этого?

— Нет, господин мой. Я обещал...

— Что обещал?

— Что как-раз на этих днях...

— Обвенчаетесь. Так, что ли?

— Да, господин мой.

— Так за чем дело стало? Хочешь остаться дома и жениться?

— Нет, господин мой. Мы даже еще не обручились.

Самвел на минуту задумался и потом успокоил верного слугу:

— Половину обещания можешь выполнить теперь же. Обручись сейчас же, а обвенчаетесь, когда вернемся. Не знаю, правда, когда вернемся... Но когда бы ни вернулись, непременно вас обвенчаю. Нвард прекрасная девушка, и в эти дни сослужила мне немалую службу. За это надо достойно наградить ее. Я велю Арбаку, чтобы все, что положено для обручения, выдали ей из моей сокровищницы.

Бедный юноша не знал, как выразить свою признательность. Со слезами на глазах он кинулся в ноги своему господину. Самвел поднял его.

— Встань. Нвард — хорошая девушка, а ты — превосходный слуга.

В это время дверь с треском распахнулась, и в комнату влетел юный князь Артавазд, двоюродный брат Самвела, сын Ваче Мамиконяна. Он обнял Самвела, прижался щекой к его щеке и воскликнул с воодушевлением:

— Ах, Самвел, представить себе не можешь, как я рад, как рад!.. Просто передать не могу!

— Чему это ты так обрадовался? — поинтересовался Самвел, с трудом высвободившись из пылких родственных объятий красивого юноши.

— Сядем, я все расскажу. Устал — мочи нет!

Оба сели. Юноша раскраснелся, как маков цвет. Видно было, что от самого своего дома он бежал, не переводя дыхания. Отдышавшись немного, Артавазд заговорил.

— Мне только сегодня сказали, что ты едешь встречать своего отца. Я сразу подумал: Самвел едет, а я что же? Тут же кинулся к Мушегу, поцеловал руку, кинулся в ноги — словом, вымолил согласие. Потом кинулся к твоей матери, ее тоже расцеловал с ног до головы — она тоже согласилась. Оставалась моя мама. Ну, ее поцелуями не очень-то убедишь. Одна надежда на язык. «Знаешь, — говорю, — Меружан возвращается, Ваган возвращается. С ними едут известные полководцы, приближенные персидского царя. Надо побывать среди них, показать себя. Там будут сыновья всех нахараров, а я чем хуже? Из лука стреляю — дай Бог каждому, копьем тоже владею не хуже других...» Словом, все сказал, что только мог. Сам знаешь, все матери честолюбивы, когда речь идет о сыновьях. Ей захотелось, чтобы ее сын отличился среди других нахарарских сыновей и удивил персов. Ничего все устроил, правда?

— Правда, — отозвался Самвел. — Только прилгнул больше, чем надо.

— Нет, ей-Богу, нет, не лгал я, — залился красной Артавазд. — Правда, прихвастнул лишнего. А что было делать? Тут хочется вырваться из дому, людей, посмотреть, себя показать, а они держат чуть не под замком, будто я девица на выданье. И же не маленький! Через год усы вырастут. Конечно, тогда все скажут, что я мужчина, а теперь?.. Сегодня глаз не сомкну, — перевел он разговор, — и ложиться не стану. Когда утром в дорогу, мне не спится. Все надо приготовить, за всем присмотреть...

Этот говорливый юноша, почти мальчик, с которым мы впервые встретились в саду князя Мушега, где он состязался в стрельбе из лука с юным Амазаспом, был полон жизни и огня и у него были все основания и полное право поехать с Самвелом. Самвела смущало другое: не помешает ли этот неопытный и простодушный отрок, не станет ли он обузой, не свяжет ли его по рукам и ногам... Поэтому Самвел колебался и медлил с ответом. Артавазд схватил его руки и поднес к своим губам.

— Все согласны, дорогой Самвел, ты один остался. Скажи скорее: ты согласен? Возьмешь меня?

Самвел все еще медлил с ответом. Тогда Артавазд добавил:

— Не согласишься — сам поеду!

Тут он, конечно, хватил через край, но Самвел хорошо знал его пылкий, безудержный нрав. Откажись Самвел взять его с собою, он, чего доброго, и впрямь, мог поехать сам.

«И потом — он может быть полезен», — мелькнуло у Самвела.

Он обнял юношу.

— Не горюй, Артавазд, ты будешь лучшим украшением моего отряда. Я без тебя шагу не сделаю. Иди готовься.

Артавазд вскочил и, забыв даже попрощаться, вылетел из зала. В прихожей его ждал слуга с факелом. Он обогнал слугу и понесся домой. Слуга шел следом, еле поспевая за своим господином.

Три дня прошло с той ночи, когда два гонца прибыли в замок Вогакан и привезли дурные вести из Тизбона.

Три дня спустя из замка Вогакан выехали два сына двух братьев.

Самвел — утром, торжественно, с пышной свитой.

Мушег — ночью, тайно, всего с двумя оруженосцами.

I ПРИРОДА АРМЕНИИ, УДЕЛЬНЫЕ КНЯЗЬЯ И ЦАРЬ

Армения — страна гор.

Бесконечные горные хребты и их многочисленные отроги изрезали всю поверхность страны, как бы накрыли ее огромной сетью. В тесных ячейках этой густой сети были стиснуты глубокие ущелья, сумрачные лощины и узкие долины. Каждое ущелье, лощина или долина представляли собой самостоятельную область, отделенную от остальных естественными границами.

Областей было столько, на сколько ячеек разделила страну горная сеть. Насколько изрезана была страна географически, настолько же раздроблена политически. Армения принадлежала к тем немногим странам, которые при небольшой территории распадаются на множество самостоятельных провинций.

Эти провинции были практически отрезаны друг от друга и почти не сообщались. Горы встали вокруг них неприступными крепостными стенами, ущелья пролегли непроходимыми рвами.

Очень нелегко приходилось человеку в борьбе с суровой природой.

Только исконный горец, рожденный и вскормленный горами, только он один, соперничая с горными козами, мог прокладывать себе дорогу сквозь это ужасающее буйство природы, по скалистым, горным кряжам, где под ногами бездонная пропасть, из которой едва доносится глухой рев горной реки, а над головой нависают скалы, постоянно готовые сорваться, обрушиться вниз и все похоронить под своими чудовищными обломками.

Местами путь преграждали сумрачные чащи непроходимых лесов. Люди, жившие в них, росли под сенью исполинских дерев и вместе с ними питались тем, что дает лес, и не подозревали о существовании иного мира за пределами своего густолиственного обиталища.

Входя в эти леса, путники страшились не столько диких зверей, сколько затаившихся в лесных чащобах людей.

В трудности передвижения, созданные горами и лесами, вносили свою лепту и реки. Они бурлили в своем глубоком каменном русле меж утесистых, обрывистых и высоких, как крепостные стены, берегов. Стиснутые скалами, они ревели, грохотали, рычали и в бешеной пене бились о недвижные, несокрушимые скалы, чтобы хоть немного раздвинуть их. Грозные пороги Аракса наводили ужас на каждого, кто к ним приближался.

Зажатые в тисках гор и ущелий, реки Армении были несудоходны. Они соглашались нести на себе суда, лишь вырвавшись из тесных объятий скал, когда вольно текли через луга и долины, мирно и неторопливо приближаясь к морю.

Пять великих патриархов армянских рек — Тигр, Евфрат, Кура, Араке и Фазис — не отличались кротостью и терпением, и человек был еще не в силах смирить их, скрепив арками мостов. Вот почему мост через Араке, сооруженный императором Августом, почитался истинным чудом, и Вергилий воспел его в стихах, а мост, сооруженный через ту же реку персидским царем Киром, считали делом рук богов. Древний мост близ города Арташата, называемый Таперакан, первоначально представлял собою цепь связанных между собой плотов, и пользоваться им можно было только тогда, когда на реке нет волнения.

Не меньше препон путешественнику ставила зима, долгая армянская зима.

Уже в октябре во многих местах, особенно гористых, глубокий снег покрывал долины, засыпал ущелья, заметал без следа все дороги, и всякое сообщение начисто прерывалось. Путники отправлялись в дорогу с длинными шестами в руках: если бы их застиг снежный обвал, верхушки шестов оказались бы снаружи, и посланные на помощь догадались бы, что под снегом есть люди. Эти шесты имели и другое преимущество: на них опирались, перепрыгивая через глубокие расщелины, а оказавшись под снегом, пробивали в нем отверстия, чтобы не задохнуться.