Колин скрылся в темноте. Шерил вяло задвигала руками, которые окончательно онемели. Липкая лента, столь хорошо растягивающаяся в фильмах, даруя героям шанс на спасение, на деле оказалась не слабее стальных прутьев. Интересно, об этом-то Колин откуда узнал?.. Шерил устало вскинула голову, посмотрела на лампу, освещающую салон. И обречённо подумала: Я проиграла. Больше меня ничто не спасёт. Ничто.

Неудобство, невысказанность, так раздражавшие Колина, никуда не ушли, даже когда он ступил в тёмную прохладу туалета. Здесь никто давно не был, но кислый запах ещё не выветрился из стен. Вкупе с прогорклым ароматом затхлости и заброшенности это создавало странное ощущение, в чём-то возвращающее его в детские года.

Справив нужду, Колин подошёл к зеркалу, который в отсутствие света казался тёмным прямоугольником. Покрутил заржавевший кран над раковиной (тот пронзительно заскрипел, заставив его поморщиться), но, конечно, воды не было и в помине. Так что Колин просто стоял, глядя на место, где при лучшем освещении мог быть он сам, отражённый на пыльной поверхности. Может быть, оно и к лучшему. Может, ему не нужно видеть себя сейчас…

Он поднял руку и коснулся пальцами правой стороны шеи, словно желая убедиться в своем существовании. Горячая жилка артерии то появлялась, то исчезала.

Сегодня, подумал он. Сегодня Шерил станет его частью навека. И ему не нужно будет больше бояться потерять её. Как можно потерять то, что всегда с тобой?.. Предвкушение приносило трепет, смешанный со страхом. Приходилось глубоко вдыхать неприятно пахнущий воздух, чтобы сердце не выскочило из груди в сумасшедшем ударе.

Она будет моей.

Нет, сказал кто-то в голове с отвратительной убеждённостью. Всё выглядит не совсем так, дружище. Ты просто собираешься её убить, вот и всё.

Он отпрянул назад от зеркала.

Не убить. Всего лишь позволить слиться со мной. Чтобы мы всегда были вмес…

Ну да, все эти россказни. Ты талдычишь эту чушь каждую ночь.

В этом беспощадном голосе явственно проступали язвительно-ироничные интонации, которые появлялись иной раз у Шерил, когда она бывала особенно недовольна.

Я не сделаю ей больно. Всё будет лучшим образом. И потом, я же ДЕЙСТВИТЕЛЬНО люблю её. Ты знаешь.

Знаю уж, да. Будь уверен.

В глубине чёрных простор зеркала что-то мелькнуло; какое-то неощутимое, мимолётное движение. Колин, чьи нервы давно находились на острие, резко оглянулся, но не увидел ничего, кроме липкой темноты, заточенной между стенами туалета. Он опять посмотрел на зеркало. На этот раз там всё осталось спокойным, но облегчения это не принесло. Колин был уверен, что видел это шевеление. Будто в туалете был кто-то помимо него, кто-то, прятавшийся всё время, таясь и выжидая…

Глупости. Боже мой, какие глупости. Если дело и дальше пойдёт так, то всё кончится нервным срывом, и только. Ему нужно держать себя в руках. Ведь нынче великая ночь, и этот пустой город сегодня ночью его город. Вернее, их… с Шерил.

Но что-то было не так. Колин опять начал всеми порами тела чувствовать это. Дело не в нём. Дело во всём, что его окружает – в необычной, слишком тихой песне ночного леса, в озере, которое меланхолично плещется там, внизу, в Шерил, в чьих глазах он в какой-то момент увидел знание чего-то такого, о чём не знает он. Колин почти испугался, почти отступил, когда на её губах появилась эта пугающая усмешка, отдающая злобным торжеством. Всего лишь миг…

– Всё будет хорошо, – сообщил Колин невидимому двойнику в зеркале. – Слышишь, парень? Всё будет о’кей.

Словно насмехаясь над его словами, в тёмной глубине отражения снова что-то зашевелилось… и где-то далеко-далеко, за многими милями, раздался заунывный вой пожарной сирены.

Она не поверила. Их не могло здесь, им неоткуда было взяться. Если бы руки были свободны, она ущипнула себя за щёку или закрыла уши ладонями. Но она не могла этого сделать, и слух воспринимал всё до боли хорошо.

Сирены начали свою песнь неспешно, набирая обороты с расстановкой, как голодные волки, которым после многодневного молчания дали шанс повыть на луну. Сначала один голос, потом два, и наконец, целый хор, жаждущий крови.

– Нет, – прошептала она в темноту окна. – Нет, нет, нет.

Но какая-то её часть была охвачена ликованием при этих жутких металлических звуках, возвещающих пришествие иного мира в позднелетнюю ночь – та самая, что усмехнулась и прошептала: «Так ты хочешь в Тихий Холм? Хорошо. Поедем в Тихий Холм».

На лобовое стекло «доджа» попала первая тяжёлая капля дождя. Шерил вздрогнула и повернула голову. Воды озера Толука уже не мерцали за балюстрадой. Только сплошная чернь.

Колин выскочил из туалета, пинком распахнув дверь. Она с превеликим удовольствием увидела на его лице неприкрытый страх. Одним прыжком он достиг машины и открыл дверцу. К тому времени дождь уже сменился мелким градом. Прогрохотал гром, как пустая бочка, катящаяся по небосводу.

– Что случилось? – спросил Колин срывающимся голосом, стараясь перекричать приближающийся вой сирен. – Что, чёрт возьми, происходит, Ше…

Шквальный порыв ветра не дал ему договорить. Машину, не поставленную на ручник, слегка отнесло назад под чудовищным напором. Колин осёкся, отступил назад, схватившись за дверцу. Крупная градинка ударила его по лицу, заставив вскрикнуть от боли.

Похоже, кто-то в ярости, подумала Шерил.

– Шерил? – Колин рассеянно потирал ушибленную щёку. Глаза неотрывно смотрели на неё – большие, округлые, испуганные. Ещё один раскат грома. И ни одной молнии.

– Добро пожаловать, – буднично отозвалась она, решив, что игра в молчанку больше ни к чему. – Добро пожаловать в мой родной город… ублюдок.

– Что… – Колин снова не сумел закончить; слова иссякли, когда лампа в салоне автомобиля затухла, словно кто-то выворачивает газовый кран. Ещё мгновение Шерил видела в неверном подрагивающем свете побледневшее лицо бывшего возлюбленного, потом всё погрузилось во тьму, раскидываемую на осколки ударами града. Она рассмеялась, громко и хрипло, чувствуя, как в тёмных глубинах души распускает лепестки чёрный цветок. Приступы смеха лезли один на другого, не давая дышать, и она никак не могла остановиться.

Колин в молчаливом изумлении наблюдал за ней, потом она услышала, как он резко обернулся, не сходя с места. Градинка невероятных размеров отскочила от окна, пустив по стеклу паутину трещин.

– Кто здесь? – спросил Колин дрожащим голосом. Шерил прямо-таки видела, как он в паническом ужасе смотрит в хлещущий холодный ливень, и вода стекает по его волосам, щекам и одежде; и по мере того, как он понимает, что это не плод воображения и в темноте кто-то действительно прячется, глаза становятся шире, и ноги начинают трястись. Шерил упала лбом на бардачок, заходясь в очередной волне хохота. Ну ни в какую не могла перестать.

Кого ты там видишь, Колин? Неужто себя самого? То, чем ты являешься на самом деле?

– Спроси ещё раз! – выдавила она сквозь истерические слёзы. – Спроси ещё раз, может, тебе ответят!

Колин ничего не говорил – продолжал стоять, впиваясь взором во тьму, где (теперь это слышала и Шерил), что-то неспешно двигалось, издавая влажное чавканье. Дыхание Колина теряло ритм; она почти физически ощущала его желание убежать… вот только убегать было некуда.

Колин закричал.

Его крик – страшный, совершенно нечеловеческий – окатил Шерил ледяным душем. Смеяться мгновенно расхотелось; она сжала руками подлокотники и рванула локти вверх в отчаянной попытке вырваться. Ничего не получилось. Сукин сын привязал её крепко.

Колин вломился в машину, плюхнулся на водительское кресло. Непослушными пальцами попытался повернуть ключ в замке зажигания, но мотор не издал свой характерный рокот. Минуту назад Шерил бы нашла это невероятно смешной, но теперь она вместе с Колином страстно желала, чтобы «додж» ожил. Чавканье становится ближе. К нему примешивался какой-то хрустящий звук, не менее омерзительный.