- Дорогой подарок.

- А ему что? Дорого ли, дешево… Что ему деньги.

- Где же он достал такой сервиз?

- В Усть-Курт летал. На самолете… - Она позабылась, и снова глаза ее стали грустными. - Чайник, молочник, полоскательница, сахарница, шесть блюдец, шесть чашек было… Одна разбилась…

- На счастье.

- Нет. В пути разбилась. Когда обратно летел. Вынужденная посадка была.

- Далеко?

- Километров семьдесят отсюда сели. Лоб разбил, чашку кокнул. Пешком шел, принес…

- Ну вот, видите…

- А чего - видите? - проговорила Арина, раздражаясь.

Она достала большой чайник от сервиза и поставила его передо мной. На боку чайника было выведено:

Любимой Арине от любимого Коли.

- Это как понимать? - спросила Арина. - Всерьез или в насмешку? Что это обозначает? Бывают же люди… Не угадаешь за улыбочкой, что сотворят… Может, ракету выдумают, а может - человека убьют…

Она открыла створку буфета и стала аккуратно составлять сервиз на полку, чайник посередине - к стене надписью, а чашечки полукругом возле него, ручками в одну сторону - так ей казалось «красивей. Она долго стояла ко мне спиной, составляя сервиз, и фарфор нежно щебетал под ее руками.

Внезапно мне стало пронзительно жалко эту девушку. И желание выведать у нее что-то плохое о человеке, которого она любит, показалось до того подлым, что я вскочил со стула, торопливо попрощался и вышел.

Пурга не утихала. Ветер свистел в ушах и забивался за воротник. Мимо неслись машины с зажженными фарами.

За спиной послышались торопливые шаги. Я обернулся. Простоволосая в полушубке, из-под которого виднелся цветастый халатик, осыпанная снегом, -бежала Арина.

- Послушайте, вы!.. - закричала она издали. - Вы чего приходили? Зачем?

- Как зачем? Я не только к вам… и к другим ходил… Собираю материал о Хромове…

Ода смотрела на меня подозрительно.

- Вы что хотите выведать? - спросила она требовательно.- Чего в пряталки играете?

Я собрался возражать, но она перебила меня:

- Так вы учтите! Ничего про него не знаю! Понятно вам? Ничего не знаю. Не знаю - и все!..

Глупая девушка! Если бы она не погналась за мной, может быть, я и уехал бы ни с чем и не стал бы писать о Хромове. Но теперь все было ясно.

Не стану подробно рассказывать, как в течение всей следующей недели распутывалось это грязное дело. Вот страница блокнота, на которой технорук Аким Севастьянович собственноручно изобразил схему подъездных путей. Между сопками извиваются дороги, огибая заболоченные пади. Пересекая многочисленные дороги, уверенно прочерчена красным карандашом дуга. Это зимник - зимняя трасса, разведанная и проложенная в прошлом году Николаем Хромовым напрямик через распадки и застывшие болота.

Расстояние от «клеток» лесного массива до нижнего склада по зимнику Хромова сокращалось почти в два раза. Рассказывая о заслугах Николая, технорук не забывал и эту дорогу. По беглым подсчетам получалось, что экономия на перевозках зимой ежемесячно достигала нескольких десятков тысяч рублей.

Правда, в плохую погоду, которая здесь не редкость, рискованным путем Николая отваживались ездить далеко не все. Снежные обвалы, заносы, затяжные подъемы и спуски требовали от водителей опыта, недюжинной выносливости и физической силы. Большинство шоферов боялись зимника и предпочитали спокойную, проверенную длинную трассу.

В моем блокноте сохранился список «патриотов зимника», которые пробивались к нижнему складу в любую погоду. Это был сам Хромов, два дружка, недавно выпущенные по амнистии, странный, стиляжеских повадок парень по имени Эрик, окончивший десятилетку и зарабатывающий право поступления в институт, и тихий, безучастный ко всему дядя Леша.

В первом варианте очерка про дорогу Хромова и ее «патриотов» я писал много доброго и хорошего.

А позже вся схема была перечеркнута одним только словом: «Туфта».

Слово это означало вот что: несмотря на» то что расстояние по зимней дороге было вдвое короче, дальность возки в путевках «патриотов» показывалась по летнему километражу, то есть в два раза больше действительной.

Как только я внимательно просмотрел и сверил путевки, дело выяснилось окончательно. Шофер ехал короткой дорогой, накручивал на спидометре фиктивные километры, сливал лишний бензин у Горячего ручья и отправлялся получать премию за перевыполнение плана.

Трудности зимника служили шоферам некоторой лазейкой для совести, однако, как ни верти, налицо было преступление. Это для меня было ясно. Однако удовлетворения я не испытывал. Иногда данные достаточные для следователя, недостаточны для журналиста. Мне было непонятно главное: по какой причине умный, сильный, по-своему честный парень втянулся в грязную авантюру, длившуюся вот уже около двух месяцев.

Может быть, когда-нибудь я разобрался бы и в этом, но срок поездки давно истек, нужно было возвращаться домой.

И когда я в последний раз толкнул знакомую, обитую, как матрац, дверь кабинета Акима Севастьяновича, настроение у меня было неважное.

За письменным столом в неизменной кожаной тужурке сидел технорук Аким Севастьянович и чистил перочинным ножом свои красивые ногти. Ему не было еще и тридцати лет, но поседевшие, аккуратно зачесанные виски на приятном, покрытом гладким зимним загаром лице несколько старили его.

- Скоро едешь? - спросил он и улыбнулся.

У него была такая привычка - невпопад улыбаться. И когда он улыбался, во рту у него блестел зуб из нержавеющей стали.

- Садись. - Он кивнул на стул и некоторое время, сглатывая слюну, продолжал чистить ногти. - Садись, садись,- повторил он, хотя я уже давно сидел против него.- А то один сидит, другой стоит. Неловко получается. Чего ты там у завгара скандалил?

- Мне нужны были путевки, а он не давал.

- Небось матерком пустил?

- Нет, не пускал.

- Некрасиво получается. Солидный товарищ, прибыл из Москвы, а пускает матерком в присутствии подчиненных.

О своих подозрениях я рассказывал Акиму Севастьяновичу и раньше. Сначала он не верил, изумлялся, потом похвалил меня и посоветовал действовать аккуратней и никому ни о чем не говорить, чтобы раньше времени не спугнуть преступников. И последние подробности, о которых я рассказал, не были для него неожиданностью.

Он спокойно дочистил ногти, защелкнул ножик, аккуратно сдул обрезки ногтей со стола и спросил:

- У тебя все?

Потом вышел из-за стола и стал молча шагать по скрипучим половицам.

- Писать будешь? - спросил он наконец и улыбнулся.

- Собираюсь.

- Не рекомендую.

- Чего не рекомендуете?

- Замкни-ка дверь, чтобы рабочий класс не мешал… Тебе известно, какие задачи поставлены перед лесной промышленностью? Громадные задачи поставлены. Молодых нужно в лес загонять - холостежь в основном. Такая установка. Теперь лагерей нет: часовых ликвидировали, проволоку поснимали. Теперь, если что не так, рабочий класс и тросом в лесу не удержишь. Так и сверкают отсюда и вербованные и коренные. Две тыщи ему не выведешь - никакие воспоминания детства его тут не удержат. А ты, вместо того чтобы отобразить нашу работу, собираешься перемазать всех подряд дегтем. К нам и так народ не загонишь, а после твоей заметки сюда и собака добровольно не забежит. Ты что, мне план сорвать хочешь?

- Какой? Бумажный?

- Конечно, в газете сидят проверенные люди. Они хорошее решето прошли, пока их на газету поставили. Они тебе не позволят леспромхоз марать. Кому от этого польза? Никому, кроме врага. При нынешнем международном положении…

- А как вы думаете, бензин можно выливать в овраг при нынешнем положении?