Всех, кто заходил Тиффани заваливала разговорами и собственными предположениями о том, что им делать на месте преступления, об ужасной системе безопасности в офисе и на менее острые темы. К концу дня каждая женщина в офисе знала, где можно взять баллончик с перцовым аэрозолем, и даже было несколько человек, успевших выучить пару приемов самообороны.

Но ничего полезного сделано не было и Лора уже успела отчаяться. Ведь завтра Джереми вернется на работу, а подготовка к показу и с места не сдвинулась. Когда она закончила жакет, вокруг стола Тиффани уже собралась толпа. Звучали разговоры о ленивом ночном стороже, обычном бездомном парне, который утром открывал дверь для работников, о ценных вещах, оставленных в офисе, и о жутком чувстве, которое, как каждый утверждал, появлялось когда они проходили рядом с кабинетом директора.

Никто не проронил и доброго слова о Грейси Померанц, кроме обыденного «Я бы никому не желал такой смерти». Мало кто любил её. Никто не мог припомнить хотя бы чего–то хорошего о неё. Грейси была известным филантропом. Этаким экспертом по разрезанию ленточек на открытиях школьных площадок и дополнительных корпусах больниц. Как–то раз даже рассказывала душещипательную историю о том, как ездила вместе с мэром в бедные районы Корнелла отстаивать права «сирых и убогих», как она выражалась. Эта поездка с мэром принесла её немалый успех и теперь она могла купаться в лучах слава.

Но сама она ни о ком не заботилась.

Никто из присутствующих не допускал и мысли, что это Джереми задушил её куском шермеза. Он был нахалом, нетерпеливым и абсурдным перфекционистом, но он не убийцей. Порешив на этом, все начали расходиться. Ведь босс завтра вернётся, и разумеется, надерет всем задницы за неизвестно на что потраченное время.

Когда в 11:30 прозвучали вечерние новости, все срочные дела были завершены, и офис вновь опустел.

Лора снова осталась одна в кабинете и начала задумываться о приобретении перцового баллончика. Стены давили на неё, но она боялась надеть наушники, потому что в них может не услышать, убийцу, подкрадывающегося сзади. Каждый шум увеличивался в десятки раз. Каждый шелест бумаги, каждый щелчок ножниц, каждый скрип карандаша. Она накинула муслин на юбку Эмили, заколола ткань, обернула ее вокруг и приколола на талии. Ткань легла большими полукруглыми складками. Когда боковые швы были подогнаны, она отколола его. Скрип манекена эхом отдавался стенам пустого офиса. Когда она выложила ткань на стол, чтобы перенести, щелчок карандаша стал последней каплей для расшатанных за день нервов Лоры. Макет был сделан полностью, а лекала еще могли подождать. Решив, что на сегодня она сделала достаточно, девушка принялась собираться домой.

Ожидая лифт, Лора размышляла о том, как убийца попал в здание. Офис Джереми Сент–Джеймс находился на четвертом этаже. Как раз на том этаже, где трудно определиться воспользоваться ли тебе лифтом или же потренировать свою задницу. Как правило, Лора выбирала второе. Возникал вопрос, а не сделал ли убийца то же самое. И как сама Грейси Померанц поднялся наверх? А главное, зачем?

Девушка посмотрела на коридор. Офис располагался в старом здании. Между этажами до сих пор были проложены медные и стеклянные почтовые трубки, а на покрашенных еще старой краской стенах висели бра. На другой стороне холла были стеклянные перегородки с именем Джереми, а сразу рядом с лифтом располагались деревянные массивные двери заднего выхода, выходящие на улицу.

Лифт остановился, и Лора вошла. Она находилась в одной из двух лифтовых кабин. Вспоминая то, что Тиффани говорила о камерах, она поискала одну на потолке и наткнулась на стеклянную сфера замазанную маркером. Оставалась надежда, что эта камера полиции не понадобится для поиска убийцы.

В вестибюле не было ничего интересного, кроме мраморных полов с розой ветров в центре. Она понятия не имела, для чего она была здесь нужна, ведь все знали, что седьмая авеню уходит на юг. Чтобы узнать направление, вам просто нужно было выйти на улицу и посмотреть в какую сторону движутся машины.

На входе был турникет, а так же сидел швейцар, который не работал по воскресеньям. Мониторы камер наблюдения работали круглосуточно. Лора быстро пробежала глазами по залу и нашла камеру. К счастью, она была в лучшем состоянии, чем в лифте. Понадеявшись, что это поможет найти убийцу и отпустить Джереми до завтра, Лора покинула офис.

Уже у себя дома, воодушевлённая, она включила стиральную машину и пообещала себе забыть все до начала цикла отжима.

Несмотря на то, что мать Лоры не отличалась хозяйственностью, Лора и ее сестра Руби проезжали в отчий дом еженедельно. Еда здесь была горячей и соленой, а иногда и подгорелой, но всегда той, какую хотелось. Вечно работающая стиралка с сушилкой Wirpool и старая оловянная коробка с игрушечной кухней Hello Kitty всегда навевали на девушек ностальгию. 

Лора вспомнила о худшем стыде ее юности – шахте для белья, которую хозяин дома, Моше, не красил десятилетку. Мама отскребла старую краску, обновила внутренности шахты и приспособила её несанкционированную прачечную. Среди жильцов дома она получила название «Чудесная евро химчистка». И хоть стирка чужого белья и приносила дополнительный доход, она же могла и послужить причиной выселения. Дело было в том, что Моше, платил строго определенный тариф на воду, предназначенный только для бытовых нужд. Прачечная к бытовым нуждам, разумеется, не относилась. Повзрослев, Лора заподозрила, что шахта служила и как своеобразный лифт для неё и её сестры, чтобы подниматься в квартиру, не мешая матери флиртовать с другими постояльцами. 

Руби только подтвердила это предположение в свой последний визит в «евро химчистку». Все вновь вертелось вокруг мужчин. И хотя, сама Руби выглядела не привлекательнее сушёной воблы, вокруг нее всегда кто–нибудь да крутился. Лору это всегда поражало. С разницей в возрасте всего в девять месяцев, две сестры были похожи друг на друга как близнецы, но при этом диаметрально различны во взгляде на жизнь. 

Например, сразу же после окончания школы Руби переехала в незаконную арендуемую квартиру в Сохо, которая требовала только небольшого косметического ремонта и внимательного прочтения договора ренты, составленный юристом по недвижимости в Парсиппани, штат Нью–Джерси. А Лора тем временем ютилась в лофт–студии на Lower East Side с двумя соседками и кроватью, висевшей над дверью. Руби конечно предложила свою вторую спальню сестре, как милостыню, но Лора отказалась, предложив сестре поцеловать свою плоскую задницу. И никто не смог бы описать того удовлетворения, когда Лора узнала, что спустя три года, арендодатель вышвырнул Руби как мусор, предварительно разорив её. 

К тому времени Лора смирилась с этой несправедливостью, переехала из Манхэттена в более дешёвый Восточный Вильямсбург в Бруклине, и была в состоянии уже сама предложить Руби место. Но мама возразила, что Руби переговорила с хозяином дома на Салливан–стрит и договорилась о хорошей цене на ренту. 

– Ну серьезно, Лора, – спросила мама, – что Руби сделала бы в Бруклине, Христа ради? Встречалась бы с итальянцами да ела равиоли с моцареллой? 

– А я, мам? Почему тебе все равно где буду жить я? 

Мама только пожала плечами. Только спустя много лет Лора узнала, что есть естественный порядок вещей, и только те, кто это понимал, могут любить двух совершенно разных дочерей. Но тогда Лора и слышала об этом не хотела. Она была обижена и раздражена. Её новые соседи вовсе не выглядели как итальянские мафиози из начала 80–х. Это были ухоженные художники и художницы, у которых была, казалось бы, бесконечная коллекция аксессуаров и знания о том, как их носить. Даже леди за прилавком на корейском рынке носила браслеты и серьги, которые не совпадали, но отлично сочетались. Равиоли с моцареллой, мать его. 

Лора, коренная уроженка Манхэттэна, продержалась на Бруклине целый год, прежде чем нашла дорогую квартиру в Восточном Бродвее. И пусть это стоило ей поездок на метро и лапши быстрого приготовления в виде основного источника питания, зато ей не приходилось каждый день добираться на работу на пароме.