Поиск
КНИГА ОДИННАДЦАТАЯ
Встала Аврора меж тем, Океана лоно покинув.
Благочестивый Эней, хоть его и торопит забота
Павших предать земле, хоть печаль мрачит ему душу,
Все же с рассветом спешит богам обеты исполнить. [941]
5Холм насыпав и дуб от ветвей очистив огромный,
Он воздвигает трофей в честь тебя, Владыка сражений, [942]
И одевает его с Мезенция снятым оружьем:
В брызгах кровавой росы косматый шлем и обломки
Копий вешает он и тяжелый панцирь, пробитый
10В дюжине мест; а слева к стволу он прочно приладил
Щит из меди и меч в ножнах из кости слоновой.
После к друзьям — ибо плотно его обступили, ликуя,
Тевкров и тусков вожди — обратился он с речью такою:
«Главный труд совершен! Пусть и то, что сделать осталось,
15Вас не страшит: вот первины войны, вот тирана доспехи,
Вот во что превращен моей рукою Мезенций.
Ныне поход предстоит на царя, на стены латинян.
Души свои и мечи с надеждой к битвам готовьте,
Чтобы, как только дадут всевышние нам изволенье
20Вновь знамена поднять и войска из лагеря двинуть,
Праздными мыслями страх к промедленью нас не принудил.
Прежде, однако, земле предадим соратников павших;
Ждут погребенья они: ведь для тех, кто ушел к Ахеронту,
Почести нету иной. Наградите последним подарком
25Храбрые души друзей, своею кровью добывших
Родину новую нам. Пусть в печальный город Эвандра
Будет отправлен Паллант, храбрейшим равный отвагой,
В черный день унесенный навек беспощадною смертью».
Так он в слезах произнес и назад направился к дому,
30Где положили в сенях бездыханное тело Палланта.
Старец Акет его охранял, который Эвандру
Оруженосцем служил, а потом с питомцем любимым
В бой паррасийцев [943]царем не в добрый час был отправлен.
Слуги теснятся вокруг, толпою сходятся тевкры,
35В горе троянки стоят, распустив по обычаю косы.
Чуть лишь родитель Эней вошел в высокие двери,
Горестный вопль поднимают они, ударяя руками
В грудь, и эхом чертог отвечает скорбным стенаньям.
Сам Эней, увидав Палланта лик побелевший
40И на гладкой груди от копья авзонийского рану,
Слез не мог удержать и промолвил: «Отрок несчастный!
Может ли быть, что, ко мне благосклонной явившись, Фортуна
Все же тебя отняла, не желая, чтоб новое царство
Наше ты сам увидал и к отцу вернулся с победой?
45Нет, не то обещал я Эвандру-отцу на прощанье
В час, когда он, посылая меня начальствовать мощным
Войском, нас обнимал и с тревогой твердил, что придется
Встретить нам храбрых мужей, с суровым народом сражаться.
Верно, он и сейчас надеждой тешится тщетной.
50Небу обеты творит, алтари отягчает дарами.
Мы же Палланта — ведь он небесам ничего уж не должен! [944]—
Грустно проводим к отцу, воздавая почесть пустую.
Горько будет ему погребенье сына увидеть!
Это ль победный возврат и триумф, которого ждал он?
55В том ли я клялся ему? Но Палланта раны, о старец,
Не опозорят тебя, призывать тебе не придется
Смерть оттого, что спасся твой сын. О, какую опору
Ты потерял, Авзонийский край, и ты, мой Асканий!»
Юношу так оплакал герой, и поднять повелел он
60На плечи прах и от всех отрядов тысячу выбрал
Лучших мужей, чтоб они проводили тело с почетом,
Чтоб разделили они и скорбь и слезы Эвандра,
Ибо возможно ль отцу отказать хоть в таком утешенье?
Тотчас из гибких ветвей дубов и дерев земляничных
65Тевкры усердно плести погребальные стали носилки.
Ложе простое они затеняют густою листвою,
После кладут на него отважного юноши тело.
Сам он подобен цветку, что рукою девичьей сорван, —
Нежной фиалке лесной, гиацинту, склоненному томно:
70Яркий цвет и красу до поры хранит он, но только
Мать-земля уж его не питает свежею силой
Два пурпурных плаща, золотою затканных нитью,
Вынес родитель Эней, — те плащи своими руками
Сделала, рада трудам, для него царица Дидона,
75Тонким утком золотым распещрив тяжелые ткани.
Полный печали, надел он один из плащей на Палланта,
Плотно окутал вторым обреченные пламени кудри;
К этим последним дарам он прибавил долю добычи,
Взятой вчера лишь в бою, и послов нагрузил вереницу.
80Копья он шлет и коней, у врага захваченных в битве,
Руки связав за спиной, отправляет пленных для жертвы
Манам, чтоб кровью залить костра погребального пламя,
Также велит он к шестам имена прибить и доспехи
Всех побежденных врагов, чтобы сами вожди понесли их.
85Сзади влачится Акет, удрученный годами и горем,
В грудь ударяя себя и лицо ногтями терзая
Иль простираясь в пыли и к земле припадая всем телом.
Вот колесницы ведут, обагренные рутулов кровью,
Следом скакун боевой Этой шагает, невзнуздан,
90Голову низко склонив и роняя крупные слезы.
Шлем и копье Палланта несут, ибо прочим оружьем
Турн завладел. Выступают вослед печальной фалангой,
С копьями вниз острием, [945]аркадцы, туски и тевкры.
После того, как прошли они все вереницею долгой,
95Встал на месте Эней и промолвил со стоном глубоким:
«Рок суровый войны меня к слезам и потерям
Новым зовет. Прости же навек, Паллант мой отважный,
Вечная память тебе!» И умолк Эней, и направил
Шаг он к высоким стенам, возвращаясь к соратникам в лагерь.
100Ждали Энея меж тем послы из столицы латинской;
Ветви оливы держа, перевитые шерстью, молили,
Чтобы дозволил он взять тела, лежащие в поле,
Там, где меч их скосил, и курган насыпать над ними:
С теми, кто света лишен, с побежденными можно ль сражаться?
105Пусть ради дружбы былой пощадит он названого тестя.
Добрый Эней не презрел посланцев законную просьбу,
Все разрешил им, о чем умоляли они, и промолвил:
«Злою судьбиной какой вы, латиняне, ввергнуты были
В эту войну? Почему вы союза с нами бежите?
110Мира для мертвых, для тех, кто погублен жребием Марса,
Просите вы, — но мир и живым я дал бы охотно!
Я не пришел бы, когда б не назначил мне здесь поселиться
Рок, и войну я веду не с народом: царь ваш нарушил
Гостеприимства союз и доверился Турна оружью.
115Выйти на смерть одному справедливее было бы Турну:
Если своею рукой войну окончить он хочет,
Хочет тевкров изгнать, — пусть сразится со мной, чтобы выжил
Тот, кому жизнь сохранит или бог, или сила десницы.
Но поспешите к себе, чтоб огню сограждан несчастных
120Нынче предать». Промолвил Эней — и послы в изумленье
Замерли, только в глаза друг другу молча глядели.
Речью такой наконец ответил Дранк престарелый,
Турна юного враг, обвинитель его постоянный:
«О троянский герой, вознесен ты молвою, но выше
125Мощью в бою вознесен! Чему нам прежде дивиться,
Что прославлять: справедливость твою или подвиг твой трудный?
В город родной отнесем твое с благодарностью слово,
Снова с Латином тебя, если путь укажет Фортуна,
Мы примирим. Пусть рутул других союзников ищет!
130Стены с тобой возводить, возвещенные роком, и камни
Трои для вас на плечах подносить нам будет отрадно».
Так сказал он, и речь все одобрили криком согласным.
В дважды шесть дней установлен был срок и, хранимые миром,
Стали без страха бродить по нагорным лесам меж латинян
135Тевкры. Ясень звенит от ударов двуострой секиры,
Воины валят стволы до звезд поднявшихся сосен,
Клинья вгоняют в дубы и в смолистые кедры усердно,
Бревна кленовые вниз на скрипучих свозят телегах.
Той порою Молва, великого вестница горя,
140В дом Эвандра летит, наполняет город Эвандра,
Та молва, что досель возвещала победы Палланта.
Все к воротам спешат аркадцы; факел печальный
Каждый несет, как обычай велит; [946]на дороге пылает
Ряд бесконечных огней и поля вырывает из мрака.
145Скорбной фригийцы толпой приближались навстречу аркадцам;
Соединились ряды, и, едва вошли они в город,
Матери, их увидав, огласили улицы воплем.
Силой нельзя никакой удержать Эвандра: выходит
Он в середину, и лишь поставили наземь носилки,
150Старец упал и к Палланту приник, стеная и плача;
Вырвался голос с трудом из горла, сжатого горем:
«Нет, не это, Паллант, обещал ты отцу, уезжая!
О, если б ты осторожнее был, когда вверился Марсу!
Знал я, как сильно влечет к неизведанной славе отважных,
155Знал, как отрадно хвалу стяжать, сражаясь впервые!
Битвы приблизились к нам — и вот он, горестный опыт,
Вот награда твоя, вот обеты мои и молитвы, —
Им ни один не внял из богов! О супруга святая,
Счастье, что ты умерла, не дожив до этого горя.
160Я же, судьбу победив долголетьем, живу, переживший
Сына отец. О, если бы сам я за войском союзным
Тевкров пошел, чтоб в меня вонзились рутулов копья,
Если б меня, не Палланта домой принесли бездыханным!
Тевкры, я вас не виню, не каюсь в том, что пожатьем
165Рук мы скрепили союз: уготован был старости нашей
Этот удел, и если Паллант преждевременной смерти
Был обречен, то одно мне отрадно: пал он, сразивши
Тысячи вольсков и вам пролагая в Лаций дорогу.
С тем же твой прах схороню я почетом, с каким провожали
170Благочестивый Эней тебя, Паллант, и фригийцы,
И тирренцев вожди, и все тирренское войско.
Вижу: доспехи несут врагов, тобою убитых.
Турн, тут стоял бы и ты — трофей, одетый оружьем,
Если б тебе был равен Паллант и годами и силой.
175Но для чего не даю я троянцам вернуться в сраженье?
Тевкры, ступайте к царю и слова мои передайте:
Если постылую жизнь я влачу после смерти Палланта,
То лишь затем, что долг за мечом твоим остается.
Турна ты должен отцу и сыну. Платы лишь этой
180Жду от тебя и судьбы. Не ищу я радостей в жизни, —
Сыну лишь в царство теней принести я хочу эту радость».
Встала Аврора меж тем, и несчастным смертным явила
Благостный свет, и с собой принесла труды и заботы.
У побережья Тархон и родитель Эней разложили
185Утром костры и, блюдя старинный обычай, собрали
Воинов павших тела. Запылало черное пламя,
Дым непроглядной застлал пеленой высокое небо.
Трижды вокруг горящих костров бойцы обежали
В блещущих латах своих, и конные воины трижды
190Вкруг погребальных огней проскакали с горестным воплем.
Слезы обильной струей орошают доспехи и землю.
Крики мужей и клики труб взлетают к светилам.
Воины мечут в огонь доспехи убитых латинян,
Пышные шлемы, мечи, с раскаленной осью колеса, [947]
195Конские сбруи; летят и дары знакомые в пламя:
Копья убитых друзей и щиты, несчастливые в битве.
В жертву Смерти быков приносят тут же без счета,
Кровью свиней и овец, что со всех похищены пастбищ,
Угли костров кропят. И глядят тирренцы и тевкры,
200Как на кострах сгорают друзья по всему побережью,
И от обугленных тел отойти не смеют, доколе
Влажная ночь небосвод не украсила звездным убором.
Также в другой стороне у несчастных латинян не меньше
Ярких пылало костров. Зарывают многих убитых
205Тут же на поле друзья; а других, собрав по равнине,
В ближние земли везут, в города возвращают родные.
Прочих же там, где лежали они беспорядочной грудой,
Всех италийцы сожгли без почета и счета, — повсюду
Пламенем частых костров озарилось просторное поле.
210Третий рассвет прогнал с небосвода сумрак холодный.
Утром в глубокой золе авзониды собрали с печалью
Кости неведомо чьи и землей засыпали теплой.
Полнится скорбью меж тем Латина богатого город:
Стонут здесь горше всего, всего сильнее горюют.
215Души любимых сестер, [948]молодые несчастные жены,
Матери павших бойцов и отцов лишенные дети, —
Все проклинают войну и злосчастную Турнову свадьбу,
Требуют все, чтобы тяжбу мечом решил в поединке
Тот, кто на власть над страной и на высшую честь притязает.
220Ропщущим сил придает свидетельство гневного Дранка:
Турна Эней вызывает на бой, одного только Турна.
Но и за Турна речей раздается немало повсюду:
Служит защитой ему царицы великое имя,
Прежних признанье заслуг и слава подвигов громких.
225В эту пору, в разгар смятенных споров, вернулись
От Диомеда послы, и великого города греков;
Грустный ответ они привезли: понапрасну потратив
Столько трудов, ничего не добились они, и бессильны
Ценные были дары. У других пусть латиняне ищут
230Помощи в этой войне или мира просят у тевкров.
Сил от горя совсем у царя Латина не стало.
Рок Энея привел и боги с ним, — убеждают
В том небожителей гнев и могилы свежие павших.
Тотчас Латин у себя великий совет собирает,
235Первых из граждан призвав приказом в дом свой высокий.
Быстро сошелся совет, и толпой по улицам полным
Хлынул народ ко дворцу. Старше всех и годами и властью,
Царь Латин посредине сидит с челом омраченным.
В самом начале послам, пришедшим от стен этолийских,
240С чем воротились они, рассказать он велит по порядку,
Что отвечал Диомед. И когда воцарилось молчанье,
Венул начал рассказ, повинуясь царскому слову.
«Граждане! Видели мы Диомеда и лагерь аргосцев;
Долгий измерили путь и тяготы все одолели,
245Жали мы руку, что в прах Илионское царство повергла.
Город, названный им Аргирипой в честь города предков, [949]
Он возводил на Япигской земле у подножья Гаргана [950].
После того, как ввели нас к царю и дали нам слово,
Мы дары поднесли и сказали, откуда и кто мы,
250С кем воюем и что побудило нас в Арпы явиться.
Выслушав нас, Диомед в ответ нам сказал благосклонно:
«Вы, счастливый народ Сатурнова древнего царства,
Что за судьба не дает, авзонийцы, вам жить безмятежно,
Гонит вас затевать с врагом неведомым войны?
255Всем, кто оружьем своим осквернил поля Илиона
(Я говорю не о тех, кто погиб, под стенами сражаясь,
Кто поглощен Симоента струей), несказанные казни
Рок за злодейство послал, по всему преследуя миру
Нас, кого и Приам пожалел бы. Знают об этом
260Злая Минервы звезда, Кафарей и утесы Эвбеи. [951]
В разные страны судьба занесла возвращавшихся греков:
Бродит Атрид Менелай за Столбами Протея [952]в изгнанье,
Видел скиталец Улисс этнейских циклопов пещеры.
266Сам властитель Микен, [953]предводитель могучих ахейцев,
Пал на пороге родном от руки жены нечестивой:
268Прелюбодей [954]заманил победителя Азии в сети.
264Локров [955]ли я назову, заселивших берег Ливийский?
265Идоменея ль очаг разоренный? Пирра ли царство?
269Не дали боги и мне в Каледон возвратиться прекрасный,
270Отчих пенатов алтарь и жену желанную видеть.
Даже и ныне меня виденья страшные мучат:
Спутников вижу моих, [956]как они на крыльях взлетают,
В птиц — о, страшная казнь! — превратившись, как над рекою
Вьются и скалы вокруг оглашают жалобным криком.
275Впрочем, иного и ждать с той поры не мог я, безумец,
Как дерзновенным копьем небожителей плоти коснулся,
Руку Венеры благой осквернил кровавою раной.
Нет, не вовлечь вам меня, не вовлечь в такие сраженья!
После того, как сожжен был Пергам, войны не веду я
280С тевкрами: радости нет вспоминать и о прежних невзгодах.
Вижу, дары принесли вы мне из отчего края, —
Все дарданцев вождю отдайте! Острые копья
С ним я не раз преломил. Так поверьте опыту: грозен
Он, поднимает ли щит иль заносит летучую пику.
285Если бы двое еще родилось на пашнях Идейских
Равных Энею мужей, то к стенам инахийским [957]пошло бы
Племя Дардана войной, и оплакать судьбы перемену
Грекам пришлось бы. Коль мы под Троей медлили долго
И на десятый лишь год пришла к ахейцам победа,
290То задержала ее Энея и Гектора сила:
Оба отвагой равны и оружьем — но благочестьем
Выше Эней. Пусть лучше рука сойдется с рукою,
Мир заключая, чем щит со щитом в поединке столкнется».
Слышал ты, славный наш царь, что ответил нам царь этолийцев,
295Слышал сужденье его о войне великой и грозной».
Речь закончил посол, по устам авзонийцев тотчас же
Смутный ропот прошел; так в местах, где порог каменистый
Путь преграждает реки, стесненные быстрые струи
Ропщут, и рокоту волн отвечает обрывистый берег.
300Только лишь смолкли уста и в сердцах утихло волненье,
Царь, к бессмертным воззвав, с престола высокого молвил:
«Как бы хотел я, чтоб мы о важнейшем деле решенье
Раньше успели принять! И совет полезнее было б
Нам собрать не тогда, когда враг стоит под стенами.
305Против потомков богов мы ведем безысходную битву:
Непобедимы они и в сраженьях неутомимы,
Мы их не сломим вовек и сложить не заставим оружье.
Вы этолийцев призвать надеялись; замысел этот
Рухнул. Лишь на себя остается надежда, — но сами
310Видите вы, как ничтожна она и в каком разрушенье
Все, что осталось у нас. Убедитесь воочию в этом!
Я не виню никого: все, что может высшая доблесть,
Сделано было, и сил не щадило в борьбе государство.
Ныне о том, к чему средь сомнений склоняется разум,
315Вам я поведать хочу; так внемлите речи короткой.
Есть близ Этрусской реки у меня родовое владенье,
Что далеко на закат в пределы сиканцев простерлось.
Пашут рутулы там и аврунки лемехом острым
Склон каменистых холмов и пасут стада на стремнинах.
320Весь этот край и хребет, одетый лесом сосновым,
Тевкрам уступим в залог грядущей дружбы и в царство
Наше их призовем, договор заключив справедливый.
Если уж так желают они — пусть город свой строят,
Если ж к пределам иным, к другим племенам пожелают
325Тевкры отплыть и решат Авзонийскую землю покинуть,
Сколько они кораблей снарядить сумеют гребцами, —
Двадцать ли, больше ли, — все италийским оденем мы дубом.
Лес у берега есть. Пусть укажут нам вид и размеры
Всех кораблей, — мы дадим работников, медь и оснастку.
330С тем, чтобы наши слова передать и добиться союза,
Пусть послами пойдут из числа знатнейших латинян
Сто человек, протянув оливы мирные ветви,
Золота в дар понесут и слоновой кости таланты,
Также и кресло и плащ — достоинства царского знаки.
335Между собой совещайтесь теперь — и спасите отчизну!»
Тут поднимается Дранк, озлоблен, как всегда, ибо Турна
Слава язвила его стрекалом зависти тайной.
Был он богат и красно говорил, но пылок в сраженье
Не был; считался зато советчиком дельным и ловко
340Сеял раздор. От матери Дранк унаследовал знатность,
Хоть и неведомым был рожден отцом. И сегодня
Так он сказал, громоздя обвиненья тяжкие в гневе:
«То, что советуешь ты, очевидно всем, и не нужны
Наши речи, о царь. Что сулит народу Фортуна, —
345Спору нет, — понимает любой, да сказать не решится,
Если не даст говорить свободно и спесь не умерит
Тот, чье водительство нам, и кичливый нрав, и жестокость —
Все я скажу, хоть мне он мечом угрожает смертельным! —
Столько потерь принесли, по чьей вине закатилась
350Многих знатных звезда и город в скорбь погрузился.
Он же, хоть небу грозит, лишь на бегство надеется в битвах.
К щедрым дарам, которые ты отправить дарданцам,
Царь наш добрый, хотел, однако прибавь порученье,
С тем чтобы волю твою насилье ничье не сломило:
355Тевкрам вели передать, что дочь благородному зятю
Ты как отец отдаешь и навечно мир заключаешь.
Если же страх перед Турном сковал нам сердце и разум,
Будем его самого молить о милости слезно:
Пусть соизволит вернуть права царю и отчизне.
360Ради чего бросаешь ты в бой на верную гибель
Стольких латинян, о Турн, наших бедствий исток и причина?
Нет спасенья в войне; у тебя мы требуем мира,
Мира залог уступи единственный и нерушимый!
Мнишь меня ты врагом, и без спора я в этом признаюсь, —
365Первым, однако, к тебе прихожу с мольбой о пощаде:
Гордый свой дух усмири и уйди, побежденный. Довольно
Видели мы похорон и просторных полей разорили.
Если же слава влечет, и в груди великую силу
Чувствуешь ты, и невеста тебе и царство желанны,
370Будь смелей и грудью ступай навстречу Энею.
Нет, для того, чтоб тебе царевна в жены досталась,
Мы, ничтожный народ, неоплаканный, непогребенный,
Гибнуть должны на полях. Но коль есть в тебе сила и в сердце
Предков отвага жива, то врагу, что тебя вызывает,
375Сам в лицо погляди».
Эти упреки зажгли неистовой яростью Турна,
С тяжким стоном слова из груди у него излетели:
«Дранк, я знаю, всегда тороват ты на речи бываешь
В час, когда руки нужны для войны. Ты в собранье старейшин
380Первым спешишь, но чертог наполнять словами не время,
Хоть разглагольствуешь ты, не зная меры, покуда
На стену враг не взошел и рвы не наполнились кровью.
Что же, речами бряцай, как привык ты, и в трусости Турна,
Дранк, обвиняй: ты ведь сам истребил огромные толпы
385Тевкров своею рукой, и по всей равнине трофеи
Ты водрузил. Между тем испытать нам нетрудно, что может
Доблесть живая свершить; далеко искать не придется
Нам врагов: отовсюду они к стенам подступают.
Вместе навстречу пойдем! Почему же ты медлишь? Иль знаться
390С Марсом лишь твой болтливый язык и резвые ноги
Будут всегда?
Я побежден? Неужели меня назовет побежденным
Тот, кто увидит, как Тибр берега наводнил, переполнен
Кровью троянских бойцов, как Эвандра дом погубил я,
395Корень его истребив, как совлек с аркадцев доспехи?
Нет, разбитым меня не видали ни Битий, ни Пандар
В день, когда сотни мужей я отправил в Орк, победитель,
Запертый в стенах врага и от вас отрезанный валом.
«Нет спасенья в войне». Для вождя дарданцев, безумный,
400И для себя береги прорицанья свои! Продолжай же,
Страхом смущая сердца, восхвалять побежденного дважды
Племени мощь и втаптывать в грязь оружье латинян.
Ныне дрожат, мол, вожди мирмидонцев пред силой фригийской,
Ныне испуган Тидид и Ахилл трепещет ларисский,
405От Адриатики вспять текут и Авфида [958]струи.
Дранк притворился хитро, что моей опасается мести,
Страхом своим клевету отягчая преступно. Не бойся!
Низкую душу твою я своей рукой не исторгну,
Пусть остается с тобой и в твоей груди обитает.
410Ныне к твоим я, отец, перейду высоким сужденьям.
Если ты все потерял на оружье наши надежды,
Если покинуты мы, если враг, потеснив нас однажды,
Силы наши сломил и Фортуна не может вернуться, —
Будем мира просить, простирая праздные руки.
415Но когда бы хоть след в нас остался доблести прежней!
Всех счастливей в трудах, всех выше духом отважным
Тот для меня, кто смерть предпочтет такому исходу
И, чтоб не видеть его, будет землю грызть, умирая.
Есть еще силы у нас, и немало воинов цело,
420Есть в Италийской земле города, что помочь нам готовы,
Славу и тевкры в бою обильной кровью купили,
Много потерь и у них, одинаково буря косила
Обе рати. Так что ж мы бежим от порога с позором?
Что от страха дрожим до того, как трубы пропели?
425Многое времени труд изменяет, многое может
День исправить один, и Фортуны нрав переменчив:
То посмеется она, то дела наши снова упрочит.
Помощи пусть из Арп не пришлет нам царь этолийцев, —
С нами будет Мессап, и счастливый Толумний, и с нами
430Многих народов вожди. Не минует великая слава
Лация лучших бойцов и воителей с пашен Лаврентских.
С нами Камилла, чей род средь вольсков издавна чтится,
Конных бойцов она привела, блистающих медью.
Если же тевкры на бой одного меня вызывают,
435Если один только Турн — помеха общему благу,
Если угодно вам, — что ж! Я не столь ненавистен Победе,
Чтоб не решиться на все во имя великой надежды.
Смело пойду на врага, пусть вторым он будет Ахиллом,
Пусть облечется в доспех, что рукою скован Вулкана;
440Душу его посвящаю я вам и тестю Латину,
Ибо доблестью Турн никому не уступит из предков.
Только меня вызывает Эней. Но о том и молю я!
Лишь бы Дранк не погиб искупительной жертвой, коль боги
В гневе на нас, иль меня не лишил победы и славы!»
445Так меж собой препирались враги о неясном и темном
Будущем; тою порой покидали свой лагерь троянцы.
Вдруг пронеслась по дворцу, приводя в смятение толпы,
Весть и в единый миг наполнила ужасом город:
Сомкнутым строем идут от берега тибрского тевкры,
450Следом тирренская рать по всей растянулась равнине.
Тотчас народ взволновался душой, и сердца встрепенулись,
Ярость в груди поднялась, разбужена острым стрекалом,
Руки рванулись к мечам, молодежь призывает к оружью,
Скорбные плачут отцы и ропщут тихо. Вскипают
455Шумные споры везде и взлетают крики до неба.
Гомон такой же стоит, когда птиц перелетная стая
В роще опустится; так на обильной рыбой Падузе [959]
Хриплый крик лебедей раздается по заводям звонким.
«Граждане! — рутул кричит, улучив мгновенье, — ну что же!
460Долгий держите совет и в бездействии мир восхваляйте, —
Враг между тем уже вторгся в страну!» С такими словами
Быстро он бросился прочь и дворец высокий покинул.
«Ты, Волуз, прикажи снаряжаться манипулам [960]вольсков,
Ты же и рутулов рать поведешь. Вы конницу в поле,
465Кор, Камилл и Мессап, разверните строем широким.
Вы — на башни скорей, стерегите подступы к стенам,
Вы же, куда прикажу, за мною следуйте в битву».
Тотчас на стены бойцы со всего сбежались Лаврента.
Новой бедой удручен, Латин покидает собранье;
470Замысел свой отложить надолго приходится старцу.
Вновь он винит себя в том, что по доброй воле не принял
В город и зятем своим не назвал дарданца Энея.
Перед воротами рвы горожане копают и носят
Камни и колья. И вот, кровавый бой возвещая,
475Хрипло пропела труба. На стенах матроны и дети
Пестрым строем стоят, опасностью призваны крайней.
К храму Минервы меж тем, к высокой твердыне Паллады
Едет в толпе матерей с дарами царица Амата,
Дева Лавиния с ней, причина бедствий великих,
480В землю глядит, не смея поднять прекрасные очи.
Матери входят и храм наполняют ладанным дымом,
Скорбные их голоса от высоких несутся преддверий:
«Ты, что оружьем сильна, о Тритония, браней владыка!
Мощной рукой сокруши копье врага, чтобы пал он
485Возле высоких ворот, чтобы сгинул разбойник фригийский!»
Сам неистовый Турн снарядился в битву поспешно:
Панцирь чешуйчатый свой, горящий красною медью,
Он надел, застегнул на ногах золотые поножи,
К поясу меч привязал и, виски не покрыв еще шлемом,
490С крепости вниз он сбежал, золотым окруженный сияньем,
Радостью бурной кипя и в мечтах врагов сокрушая.
Так застоявшийся конь выбегает из стойла на волю,
Привязь порвав, и стремглав по открытому полю несется:
То к табунам кобылиц на просторные пастбища мчится,
495То к знакомой реке, где привык он купаться и плавать,
Ржет, резвится, летит, высоко голову вскинув,
Грива на шее крутой развевается вольно по ветру.
Турну навстречу скакал предводимый девой Камиллой
Вольсков отряд; возле самых ворот царица на землю
500Спрыгнула; следом за ней с лошадей соскользнула немедля
Вся дружина ее; и сказала Турну Камилла:
«Турн, если вера в себя не напрасно дается отважным,
То обещать я осмелюсь тебе, что на турмы Энея
Я одна нападу и тирренскую конницу встречу.
505Первой дозволь испытать мне сегодня опасности боя,
Сам же город храни, у стены оставаясь с пехотой».
Рутул, взор устремив на деву грозную, молвил:
«Как благодарность могу, о краса Италии, дева,
Словом иль делом тебе я воздать? Ты готова душою
510Все превозмочь; раздели же со мной труды боевые!
Мне принесла и молва, и лазутчики верные вести:
Выслал вперед коварный Эней по равнине отряды
Конницы легкой, а сам, по обрывам карабкаясь горным,
Через пустынный хребет пробирается тайно к Лавренту.
515Хитрость замыслил и я: в извилистом узком ущелье
Вход и выход заняв, я в лесу поставлю засаду.
Конницу ты тирренскую встреть — против знамени знамя.
Будут с тобою Мессап, тибуртинский отряд и латинян
Турмы; ты же возьми на себя полководца заботы».
520Речью такою же он ободряет на битву Мессапа,
С ним и других союзных вождей — и выходит в сраженье.
Есть крутой поворот в ущелье; словно нарочно
Создан он для засад; здесь теснины темные склоны
Лесом густым заросли, и ведет лишь ничтожная тропка
525К узким проходам меж гор в глубине зловещей лощины.
Прямо над ней высоко на горе поляна простерлась,
Можно за скалами там затаиться в безвестном укрытье,
Чтобы внезапно напасть на врагов или справа, иль слева,
Либо, засев на хребте, тяжелые скатывать камни.
530Юноша в эти места поспешил по дорогам знакомым
И, поляну заняв, укрылся в лесу вероломном.
Дочь Латоны меж тем призвала проворную Опис,
Нимфу, средь спутниц ее блиставшую в сонме священном,
В свой небесный чертог и с такою скорбною речью
535К ней обратилась: «На бой снаряжается ныне Камилла,
Наш надевает доспех, бесполезный в сече жестокой.
Всех мне дороже она. Не сегодня явилась к Диане
Эта любовь и зажгла внезапной нежностью душу:
В дни, когда был озлобивший всех произволом надменным
540Свергнут с престола Метаб, то, старинный Приверн [961]покидая,
В бегство средь распрей и смут пускаясь, унес он в изгнанье
Дочь-малютку с собой и, Касмиллы-матери имя [962]
Чуть изменив, назвал в честь нее младенца Камиллой,
Шел он, дитя прижимая к груди, в далекие горы,
545В дебри лесов, а вокруг с оружьем рыскали вольски,
Смертью Метабу грозя. И вдруг преграждает дорогу
Пенный поток беглецу: с берегами высокими вровень
Воды струил Амазен, от дождей разлившись обильных.
Хочет Метаб реку переплыть, но, любовью к младенцу
550Скованный, медлит, боясь за бесценную ношу. И долго
Он размышлял, покуда в душе не созрело решенье:
Воин могучий, носил он всегда огромную пику,
Древком ей прочным служил узловатый дубок обожженный;
Лубом дочь спеленав и корою пробковой мягкой,
555Ловко ее привязал к середине пики родитель;
В мощной руке потрясая копье, небесам он взмолился:
«Дева, владычица рощ, Латоны дочь всеблагая,
В рабство тебе посвящаю дитя! Убегая от смерти,
Ныне впервые она твоего коснулась оружья.
560Дочь, о богиня, прими, — ее неверному ветру
Я поручаю!» И вот Метаб, с плеча размахнувшись,
Бросил копье; рокотала волна, и над быстрым потоком
Пика летела, свистя, унося малютку Камиллу.
Сам же Метаб, теснимый толпой, подступавшей все ближе,
565Кинулся в воду, и вот, торжествуя, берет он младенца —
Тривии дар — и копье из травы вырывает прибрежной.
Люди его не пускали в дома, города не пускали
В стены свои, но Метаб не сдавался, свирепый, как прежде:
Век проводил он в пустынных горах пастухом одиноким,
570В дебрях колючих кустов, средь лесных дремучих урочищ
Вскармливал дочь молоком кобылицы, не знавшей упряжки, —
Сам выдаивал он сосцы над губами младенца.
Только лишь первый свой след на земле отпечатала дочка,
Дротик наточенный дал ей родитель в нежные руки,
575Стрелы в колчане и лук за плечо повесил малютке.
Вместо длинных одежд, вместо сетки в кудрях золоченой
Шкура тигрицы у ней с головы по спине ниспадала.
Детской рукой метала она нетяжелые копья,
Гибкой пращи ремешок раскрутить над собою умела,
580Был то стримонский журавль, то лебедь добычей Камиллы.
В землях тирренских она могла бы невесткой желанной
Многим стать матерям, но, одной предавшись Диане,
Знает Камилла любовь лишь к оружью и к девственной жизни,
Свято блюдя чистоту. Как хотела бы я, чтоб Камиллу
585Войны так не влекли, чтоб она не тревожила тевкров!
Спутницей ныне моей она была бы любимой.
Но, коль скоро близка неизбежная горькая участь,
С неба, о нимфа, слети, поспеши в пределы латинян.
Где завязалась уже при зловещих знаменьях битва.
590Лук мой возьми и мстящую вынь стрелу из колчана:
Раною кто осквернит Камиллы священное тело,
Будь он тирренец иль тевкр, пусть своей заплатит мне кровью,
Я же в туче ее унесу и под отчим курганом
Скрою, прежде чем враг доспехи снимет с несчастной».
595Так сказала она, и, окутана облаком черным,
Нимфа скользнула с небес, рассекая воздух шумящий.
Тою порой подходили к стенам Лаврента троянцы;
Конное войско вели, поделенное ровно на турмы,
Следом этрусков вожди. Скакуны звонконогие в поле
600Ржут и встают на дыбы и, с уздой упорной воюя,
Носятся взад и вперед. Железной порослью копья
Всюду взошли на лугах, и равнина сверкает оружьем.
Но и с другой стороны латинян войско проворных,
С братом Кор, и Мессап, и всадники девы Камиллы
605Вышли в поля навстречу врагу. Занесенные копья
Воины держат в руках и колеблют легкие дроты,
Топот пехоты слышней, лошадиное ржанье все громче.
Вот на полет копья сошлись два войска и встали
Строй против строя — и вдруг на врага кидаются с криком,
610Бешеных гонят коней; отовсюду сыплются копья
Густо, как снег, и сияние дня затмевается тенью.
Мчатся лихой Аконтей и Тиррен друг другу навстречу,
Выставив пики вперед, — и с гулким грохотом оба
Первыми падают в прах, и с разлета сшибаются кони,
615Грудью ломая грудь. Аконтей, ударом отброшен,
Словно баллисты снаряд или быстрая молния в небе,
Прочь отлетел далеко, и развеял жизнь его ветер.
Тут же, смешавши ряды и щиты закинув за спину,
Вспять погнали коней и помчались к стенам италийцы.
620Тевкры несутся вослед, предводимые храбрым Азилом.
Лишь возле самых ворот италийцы, опомнившись, встали,
Подняли крик и назад скакунов повернули послушных.
Тевкры теперь убегают от них, отпустивши поводья.
Так, прилив и отлив чередуя, пучина морская
625То прихлынет к земле и утесы накроет волною
И на прибрежный песок пошлет вспененные струи,
То назад отбежит и, стоячие скалы сшибая,
Катит от берега их и сушу вновь обнажает.
Дважды до самых стен отгоняли рутулов туски,
630Дважды, щиты за спиной, убегали, отброшены силой.
В третий раз наконец сошлись враги — и смешались
Между собою ряды, и схватился с воином воин.
Слышен везде умирающих стон, оружье и трупы
В лужах крови лежат, и на груду тел то и дело
635Раненый валится конь; закипает бой беспощадный.
Прямо не смея напасть на Ремула, издали бросил
Пику в коня Орсилох, и под ухо вонзилось железо.
Раной взбешенный, взвился на дыбы скакун звонконогий,
Воздух копытами бьет, нестерпимой терзаемый болью,
640Ремула сбросив с седла. И отвагой, и ростом, и силой
Всех превзошедший в бою, Иолай повержен Катиллом,
Им же Герминий убит; с головой непокрытой сражался
Он, распустив по плечам обнаженным светлые кудри,
Ранам тело открыв без боязни. Но пика пробила
645Грудь от плеча до плеча, и согнулся он, болью пронзенный.
Черная кровь повсюду течет, и сеет железо
Смерть, и стремятся бойцы навстречу гибели славной.
Там, где сеча кипит, амазонка ликует Камилла:
Левая грудь открыта у ней, колчан за плечами,
650То посылает она все чаще гибкие дроты,
То боевой свой топор рукой неслабеющей держит;
Лук золотой за спиной звенит — оружье Дианы.
Даже когда отступить заставляет Камиллу противник,
Стрелы она посылает назад, на бегу обернувшись.
655Спутниц отборный отряд окружает Камиллу: Ларина,
Тулла несется за ней и Тарпея с медной секирой;
Лучших Италии дев избрала она — украшенье
Войска, и в мирные дни, и в бою надежных помощниц.
Так во фракийском краю [963]по застывшим волнам Термодонта
660Гонят со звоном коней амазонки в пестрых доспехах,
Мчат с Ипполитою [964]в бой или вслед любимице Марса,
Пентесилее, летят за ее колесницей, и громкий
Женский разносится клич, и щиты луновидные блещут.
Первым кого и последним кого, суровая дева,
665Пика настигла твоя? Сколько тел ты в прахе простерла?
Первым был Клития сын Эвней: летел на тебя он,
Но в обнаженную грудь впилось еловое древко,
Грянулся воин с коня и на рану упал, изрыгая
Крови потоки в песок и корчась в муках предсмертных.
670Следом Пагас и Лир погибли: первый пытался
Повод поймать, когда раненый конь его сбросил, второй же
К другу спешил, чтоб его подхватить рукой безоружной.
Так друг на друга они и рухнули оба. А дева,
Сына Гиппота сразив, Амастра, мчится в погоню
675За Демофонтом, Тереем, и Хромием, и Гарпаликом.
Сколько бросает она в противника дротиков метких,
Столько и гибнет мужей. Но вот на коне апулийском
Орнит, охотник лихой, в невиданных скачет доспехах:
Шкурой быка, воителя стад, широкие плечи
680Орнит одел и покрыл огромную голову пастью
Волка, в которой клыки торчали из челюстей мощных;
Сельская пика в руках у него; меж всадников Орнит
Носится взад и вперед и ростом всех превосходит.
Дева его без труда средь врагов бегущих настигла,
685Грудь пронзила ему и недоброе молвила слово:
«Мнил ты, тирренец, что здесь на лесного зверя облава?
День наступил, когда мы опровергнем женским оружьем
Ваши слова. Но к манам отцов и ты не без славы
Явишься, ибо сама тебя сразила Камилла».
690Бута повергла она и за ним Орсилоха — из тевкров
Самых могучих мужей; убегавшему Буту вонзилось
В шею копье, где она меж кольчугой и шлемом открыта,
Где у всадников щит за спиною слева свисает;
Бегством притворным потом увлекла Орсилоха Камилла,
695Влево пустила коня, чтоб скакать по меньшему кругу,
Мужа, что гнался за ней, догнала и, мольбам не внимая,
Дважды удар нанесла секирой тяжкой по шлему,
Медь и кость разрубив, так что мозг полился из раны.
Деве навстречу летел и внезапно замер в испуге
700Авна воинственный сын, обитателя гор Апеннинских;
Был он, покуда судьба позволяла, хитрец не последний
Средь лигурийцев; [965]и вот, увидав, что от встречи с царевной
Не уклониться никак, что бежать не удастся от битвы,
Стал он уловки в уме измышлять и Камилле лукаво
705Молвил: «Пусть женщина ты — и для женщины много ли чести
В битве вверяться коню? Придержи скакуна и на землю
Смело ступи, чтоб со мной в поединке пешем сразиться.
Скоро узнаешь ты, кто будет ветреной славой обманут!»
Так он сказал; а она, уязвленная жгучей обидой,
710Спутницам взять скакуна приказала и спешилась храбро,
Только с мечом и гладким щитом, чтоб сразиться на равных.
Он же, решив, что теперь одолел ее хитрым обманом,
Больше не медлил, но вмиг повернул коня и быстрее
Прочь полетел, торопя жеребца железною шпорой.
715«Зря заносишься ты, лигурийский хвастливый спесивец!
Знай, тебя не спасут изворотливых предков уловки,
К лживому Авну живым не поможет вернуться коварство».
Молвила так и стремглав понеслась легконогая дева
И, обогнав скакуна, к беглецу лицом повернулась,
720Повод схватила рукой — и кровавая кара свершилась.
Так, с утеса взлетев, священный хищник [966]пернатый
Мчится легко на крылах, в облаках настигает голубку,
Жадно хватает ее и терзает когтями кривыми, —
Только капает кровь и кружатся в воздухе перья.
725Не безразличным меж тем родитель бессмертных и смертных
Оком взирает на бой, восседая на высях Олимпа.
В битву вступить побуждает Отец тирренца Тархона,
Острым стрекалом язвит, разжигая в душе его ярость.
Там, где противника смял и смел напор италийцев,
730Мчится Тархон на коне, окликая по имени тусков,
Рать ободряя на бой и словом дух поднимая:
«Видно, неведомы вам ни стыд, ни обида, ни ярость!
Что за страх обуял вам ленивые души, тирренцы?
Женщина ваши ряды, словно стадо, гонит, как хочет!
735Право, зачем вам клинки, для чего безобидные копья?
Вы лишь в любви горячи и горазды на битвы ночные,
Или, когда возвестят кривые флейты [967]начало
Вакховых плясок, когда на столах и яства и кубки,
Тут и усердье у вас, и доброй воли хватает,
740Если на жертвенный пир призовет вас в рощу гадатель».
Так он сказал и пришпорил коня, обреченный на гибель,
В гущу врагов, словно вихрь, влетел и правой рукою
Венула сгреб на скаку и с коня сорвал его разом,
С силой притиснул к груди и помчался дальше с добычей.
745Крик поднялся до небес, и немедля взгляды латинян
Все обратились к нему. А Тархон по равнине несется,
Муж и оружье в руках; от копья отломив наконечник,
Шарит по телу врага, ища неприкрытого места,
Чтобы удар нанести; но противится силою силе
750Венул, руку его оттолкнуть пытаясь от горла.
Словно как бурый орел, пролетающий в небе высоком,
В лапах уносит змею, вонзая в спину ей когти;
Ранена, в корчах она извивает гибкое тело,
Дыбом встает чешуя, шипенье несется из пасти,
755Тянется вверх голова, но смиряет строптивого гада
Птица клювом кривым и взметает воздух крылами.
Так, увлекая стремглав из рядов тибуртинских добычу,
Мчится, ликуя, Тархон. Увлеченные подвигом мужа,
Ринулись все меонийцы вперед. Обреченный судьбою,
760Вертится хитрый Аррунт вокруг Камиллы проворной,
Ждет, не подарит ли вдруг удобный случай Фортуна.
В битве куда бы свой путь ни направила грозная дева,
Скачет повсюду за ней по пятам Аррунт молчаливый;
Стоит из гущи врагов ей назад умчаться с победой,
765Юноша тотчас вослед скакуна направляет украдкой.
Можно ль отсюда напасть иль оттуда напасть, вероломный
Ищет Аррунт и рыщет вокруг с копьем наготове.
Некогда бывший жрецом Кибелы и ей посвященный,
Бился меж тевкров Хлорей, блиставший доспехом фригийским.
770Мчит его взмыленный конь в чепраке из кожи, обшитой,
Словно перьями, сплошь чешуей позолоченной медной;
Сам Хлорей, облачен в багрец и пурпур заморский,
С рогом ликийским в руках, посыпает гортинские стрелы; [968]
Лук золотой за плечами звенит, золотой защищает
775Вещую голову шлем, и желтым золотом в узел
Собраны полы плаща из шуршащих шафранных полотнищ;
Вышита туника вся и покров, одевающий бедра.
Дева — затем ли, чтоб в храм доспех троянский повесить,
Или затем, чтоб самой красоваться в золоте пленном, —
780Гонится только за ним, одного его выбрав добычей,
В гущу врагов вслепую летит, позабыв осторожность:
Женскую жадность разжег в ней убор драгоценный Хлорея.
Тотчас же, миг улучив, Аррунт, не замеченный девой,
Поднял копье и с такой мольбой обратился к всевышним:
785«Бог, величайший из всех, Аполлон, хранитель Соракта! [969]
Первого чтим мы тебя, для тебя сосновые бревна
Жар пожирает, а мы шагаем, сильные верой,
Через огонь и следы оставляем на тлеющих углях!
Дай, всемогущий отец, мне смыть с оружья этрусков
790Этот позор! Мне не нужен доспех побежденной Камиллы,
Ни горделивый трофей, ни добыча: делами иными
Пусть я стяжаю хвалу, пусть вернусь и без славы в отчизну, —
Лишь бы своей мне рукой извести эту злую заразу!»
Феб услышал его, и душой половине молитвы
795Внял он, но ветрам велел половину другую развеять:
Дал изволение бог, чтоб Аррунт внезапным ударом
Насмерть Камиллу сразил, но гористую родину снова
Не дал увидеть ему, и слова его буря умчала.
Пущена меткой рукой, просвистела в воздухе пика;
800Вольски увидели вмиг угрозу и взоры к царевне
Все обратили тотчас; но Камилла не слышала свиста,
Не увидала копья, что летело, эфир рассекая,
В тело доколе оно под грудью нагой не вонзилось,
Девичьей крови доколь не испило из раны глубокой.
805Спутницы кинулись к ней в смятенье и не дали наземь
Раненой деве упасть. Аррунт, всех боле испуган,
Бросился прочь; смешались в душе ликованье и ужас,
Больше в царевну метнуть ни стрелу он, ни дротик не смеет.
Словно как волк, покуда за ним не пустились в погоню
810Люди с оружьем, бежит без дорог в недоступные горы,
После того как убьет пастуха иль теленка зарежет
И, под брюхо поджав дрожащий хвост, убегает
В чащу лесную скорей, ибо знает вину за собою, —
Так же скрылся из глаз оробевший Аррунт и, доволен
815Тем, что успел убежать, в ряды бойцов замешался.
Дева из раны копье рукой цепенеющей вырвать
Тщится, но в ребрах застрял глубоко наконечник железный.
Никнет, слабея, она, охладелые веки смежает
Смерть, и с девических щек исчезает пурпурный румянец.
820И, умирая, она обратилась к одной из ровесниц —
Акке, которой всегда доверяла всех больше, с которой
Все заботы делить привыкла, и так ей сказала:
«Силам приходит конец, сестра моя Акка. От раны
Я умираю, и мрак пеленой мне глаза застилает.
825К Турну беги, передай мое последнее слово:
Пусть он меня заменит в бою и тевкров отбросит.
Акка, прощай!» И, сказав, обронила поводья Камилла,
Наземь без сил соскользнула с коня; застылое тело
Медленно холод сковал, из рук упало оружье,
830Тяжко склонилась на грудь голова, осененная смертью,
И отлетела душа к теням, ропща и стеная.
Тотчас же ввысь до светил золотых громогласный взметнулся
Крик, и свирепее бой закипел после смерти Камиллы.
Рвутся вперед, сплотивши ряды, троянские рати,
835С ними тирренцев вожди и отряд аркадский Эвандра.
Тривией посланный страж, восседала Опис в ту пору
В ближних горах и с вершин наблюдала битву без страха.
Только лишь яростный крик бойцов она услыхала
И увидала вдали Камиллы скорбную гибель,
840Вырвался стон у нее из груди, и промолвила нимфа:
«Слишком тяжко тебя, слишком тяжко судьба покарала,
Дева, за то, что войной ты осмелилась тевкров тревожить!
Жизнь твою не спасло то, что ты, людей избегая,
Чтила Диану в лесах и наши стрелы носила…
845Горе! Но в смертный твой час не покинет владычица наша
На поруганье тебя; молва о гибели девы
Все племена облетит, и не скажет никто, что осталась
Ты неотмщенной: ведь тот, кто грудь осквернил тебе раной,
Смертью искупит вину». У подножья горы возвышался
850Древний курган земляной, осененный густыми ветвями
Дуба: покоился там Дерценн, владыка лаврентцев.
Быстро на этот курган поднялась прекрасная нимфа,
Стала с вершины холма искать глазами Аррунта
И, завидев его, ликовавшего сердцем спесивым,
855Молвила: «В сторону ты для чего уходишь? Приблизься!
Здесь ты погибнешь, Аррунт, за убийство Камиллы награда
Ждет тебя здесь: ты умрешь, пораженный стрелою Дианы».
Молвила так и, меж стрел, в золоченом лежавших колчане,
Выбрав одну, свой лук напрягла фракийская нимфа;
860Долго сгибала его, пока не коснулись друг друга
Рога концы и стрелы острие руки не коснулось
Левой, а правая в грудь, отводя тетиву, не уперлась.
В воздухе свист Аррунт услыхал — и в то же мгновенье
В тело ему глубоко наконечник железный вонзился.
865Стонам предсмертным его друзья не вняли, оставив
Мужа в пыли умирать, позабытым в неведомом поле.
Опис меж тем вознеслась на крылах к высотам Олимпа.
Легкий Камиллы отряд, потеряв царицу, пустился
В бегство первым, и вслед полетел Атин, убегая,
870Рутулы с ним, и без войска вожди, и бойцы в беспорядке —
Все, коней повернув, спешат за стенами укрыться.
Нет и мысли о том, чтобы тевкров напор смертоносный
Стрелами остановить или встретить стойко с оружьем:
Держат все за спиной с тетивою спущенной луки,
875Только копыта коней потрясают рыхлое поле.
Ближе и ближе к стенам несется темная туча
Пыли, толпа матерей, ладонями в грудь ударяя,
С башен глядит и зубцов, и до неба вопли взлетают.
Первый отряд беглецов в отворенные рвется ворота, —
880Но по пятам подлетают враги беспорядочным строем,
Смерть латинян и здесь настигает — на самом пороге
Крепких отеческих стен, и среди домов безопасных
Всадники гибнут от ран. А другие скорей запирают
Створы ворот и не смеют впустить соратников в город,
885Путь молящим закрыв. Меж своих начинается сеча:
Рвутся с мечами одни, их мечом отражают другие.
Вот на глазах матерей и отцов, рыдающих горько,
Те, что остались вне стен, во рвы срываются с кручи
Или, узду отпустив и коней погоняя вслепую,
890В крепкие балки ворот, как таран, колотят с разлета.
Матери, жены — и те в разгаре схватки смертельной
(Путь им к отчизне любовь и Камиллы пример указали)
Стали дубины со стен и в огне заостренные колья,
Словно копья, метать во врагов рукою дрожащей;
895В битве за город родной погибнуть каждая жаждет.
Турна в лесу между тем настигли горькие вести;
Акка их принесла, царя в смятенье повергнув:
Нет уж Камиллы в живых: и войско вольсков разбито,
Враг наступает, и Марс ему сопутствует в битве,
900Поле у тевкров в руках, и страх до стен докатился.
В ярости Турн (такова громовержца суровая воля)
Сходит, безумец, с холмов, покидает лесную засаду.
Только лишь он отступил и достиг открытой равнины,
Как родитель Эней, миновав без помехи ущелье,
905Горный хребет одолел и отряды из лесу вывел.
Так с войсками они, поспешая оба к Лавренту,
Шли друг другу вослед, разделенные малым пространством,
В тот же миг, когда увидал Эней в отдаленье
Строй италийских бойцов на полях, дымящихся пылью, —
910Турн по доспехам узнал владыку грозного тевкров,
Ржанье коней услыхал и мерный топот пехоты.
Тотчас сошлись бы они, чтобы в битве помериться силой,
Если бы Феб утомленных коней в пучину Гибера
Не погрузил, заалев, и мрак, окутавший небо,
915Лагерем стать не заставил врагов под самым Лаврентом.
вернуться
941
Стихи 3–4. …хоть печаль мрачит ему душу… спешит богам обеты исполнить. — В комментариях Сервия это место толкуется следующим образом: по римскому обычаю, оскверненные похоронами не приносили жертвы. Если же приходилось объединять похороны и жертвоприношения, то старались совершить сначала обряд жертвоприношения.
вернуться
942
Стих 6. Трофей. — См. примеч. к «Энеиде», X, 774–775. Владыка сражений— Марс.
вернуться
943
Стих 33. Паррасийцы— аркадцы (см. примеч. к «Энеиде», VIII, 344).
вернуться
944
Стих 51. …небесам ничего уж не должен! — Римляне считали, что у человека при жизни долг по отношению к «вышним», «небесным» богам; после смерти он «должен» только богам подземного царства, «нижним», как их называли римляне.
вернуться
945
Стих 93. …с копьями вниз острием… — воинский похоронный обычай; обратной стороной поворачивали и щиты, чтобы не осквернять видом мертвого изображенные на них божества.
вернуться
946
Стих 143. …как обычай велит… — По римскому обряду погребения, умершего встречали вне стен города ночью с факелами. Вергилий приписывает этот обычай аркадцам.
вернуться
947
Стих 194. …с раскаленной осью колеса… — Ось колеса боевой или спортивной колесницы раскалялась от быстрого движения. Эпитет «раскаленный» настолько прочно сросся для римских поэтов с понятием оси, что Вергилий употребил его и здесь, где речь идет о неподвижных колесницах.
вернуться
948
Стих 215. Души любимых сестер… — В переводе сохранен поэтический перифраз (вместо «Любимые сестры»), свойственный Гомеру и порой воспроизводимый Вергилием.
вернуться
949
Стих 246. …в честь города предков… — Имеется в виду город Аргос-Гипион в Пелопоннесе. Арпы (стих 250) — позднейшее название Аргирипы.
вернуться
950
Стих 247. Гарган— хребет в Апулии.
вернуться
951
Стих 260. …злая Минервы звезда… — очевидно, буря, посланная Минервой, чтобы погубить флот Аякса, сына Оилея (см. «Энеиду», I, 39 и след.). Древние считали, что бури вызываются влиянием светил. …Кафарей и утесы Эвбеи. — Кафарей — скалистый мыс на острове Эвбея, где разбивались греческие корабли.
вернуться
952
Стих 262. Столбы Протея— смелое поэтическое обозначение острова Фарос у берегов Египта, где Менелай получил предсказание от Протея (см. «Одиссею», IV, 351 и след.). Столбами Протея Фарос назван потому, что он представляет собой как бы крайнюю восточную точку Средиземного моря, подобно тому как Столбы Геркулеса (Гибралтар) — его крайнюю западную точку.
вернуться
953
Стих 266. …сам властитель Микен… — Агамемнон. Перестановка стихов по сравнению с рукописью принята во всех изданиях.
вернуться
954
Стих 268. Прелюбодей— Эгисф, любовник Клитемнестры, жены Агамемнона (см. также примеч. к «Энеиде», III, 331).
вернуться
955
Стих 264. Локры— спутники Аякса, сына Оилея, отнесенные бурей к берегам Африки и там поселившиеся. Злоключения ахейцев на пути из Трои составляли сюжет не дошедшей до нас послегомеровской эпической поэмы «Возвращения».
вернуться
956
Стих 272. …спутников вижу моих… — Спутники Диомеда были превращены Венерой в стонущих птиц и должны были летать между рекой и морем.
вернуться
957
Стих 286. …к стенам инахийским… — то есть в Аргос.
вернуться
958
Стих 405. Авфид— река в Апулии, впадающая в Адриатическое море.
вернуться
959
Стих 457. Падуза— рука реки Пада (По).
вернуться
960
Стих 463. Манипул— римское воинское подразделение; легион состоял из тридцати манипулов.
вернуться
961
Стих 540. Приверн— город Лация, принадлежавший сначала вольскам.
вернуться
962
Стихи 542–543. Касмилла, Камилла— древнейшее латинское имя, имеющее множество значений мифологического и религиозного характера: 1) Камилл — бог-служитель Великих богов в мистериях Самофракии, 2) Камилл — имя Меркурия у этрусков, 3) камиллы — низшие служители культов у пеласгов, этрусков и римлян, 4) камиллами называли детей знатных фамилий, специально определенных в культовых церемониях для поднесения обрядовых предметов — кувшина с водой, соли, муки. Вергилий делает Камиллу жрицей Дианы, посвященной богине с рождения, — имя «Камилла» сохраняет свой сакральный смысл.
вернуться
963
Стих 659. Так во фракийском краю… — Для Вергилия Фракия — крайний север, потому «застыла» вода реки Термодонта. Амазонки считались фракиянками.
вернуться
964
Стих 661. Ипполита— дочь Марса, амазонка, взятая в плен Тесеем, мать Ипполита.
вернуться
965
Стихи 701–702. …хитрец не последний средь лигурийцев… — У лигурийцев была репутация обманщиков; Сервий приводит даже мнение Катона, что «все лигурийцы обманщики».
вернуться
966
Стих 721. …священный хищник… — ястреб; по полету ястребов гадали прорицатели-авгуры.
вернуться
967
Стих 737. …кривые флейты… — фригийские флейты с загнутым верхним концом и широким раструбом.
вернуться
968
Стих 773. …с рогом ликийским… — с луком, …гортинские стрелы… — критские (Гортина — город на острове Крите). Ликийцы и критяне славились как стрелки из лука.
вернуться
969
Стих 785. …Аполлон, хранитель Соракта! — На вершине горы Соракта в Этрурии, неподалеку от Риса, был культ древнеиталийского божества Вейовиса, в котором впоследствии признали Аполлона. Обряд жертвоприношений ему сопровождался шествием жрецов (гирпов, гирпинов) по пылающим бревнам. Сервий цитирует Варрона, утверждавшего, что ступни жрецов смазаны особым составом.
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: