— Пожалуйста, дайте мне пройти! Пожалуйста!.. — отчаянно взывала Лаура.

— Они пригнали полицейский фургон. Бросают туда арестованных! — взревела вдруг толпа. Давка стала еще ужаснее, Лаура вцепилась в пиджак стоящего рядом мужчины и едва не сорвала его. В паническом страхе люди стонали, кричали; полицейские пустили в ход дубинки. Лауру случайно вынесло из гущи толпы и, собрав последние силы, она вырвалась и проковыляла в тихую боковую улочку — у нее сломался каблук. Переводя дыхание, она стояла, прислонившись к фонарному столбу; потом с трудом пошла по направлению к дому. Половину пакетов из магазина она растеряла в толпе.

— Лаура? — окликнул ее женский голос. Это была Лу Фостер, жена священника. — Я вижу, что вы тоже едва выбрались. Я-то натерпелась такого страха, как никогда в жизни.

— Да, — удрученно ответила Лаура, — мы читали о таком в газетах, но до чего же страшна толпа, когда оказываешься в гуще событий.

— Люди Джонсона, — отозвалась Лу.

— Мне показалось, что скорее это ку-клукс-клан.

— Одно и то же. Джонсоновцы выглядят и ораторствуют вроде бы более цивилизованно, но, китайцы говорят, все они едят из одной миски.

Проехал маленький мальчик на трехколесном велосипеде; из раскрытого окна доносился шум пылесоса. На этой тихой улочке, с высаженными вдоль нее тенистыми дубами, все казалось так спокойно, и мирные обитатели старинных домов, должно быть, и представления не имели о том, что в нескольких стах метрах от них бушует буря ненависти.

— Да, разницы между ними нет, — повторила Лу.

— Мой муж поддерживает Джонсона, он считает, что у него нет ничего общего с кланом, что это — клевета, — растерянно возразила Лаура.

— А мой муж мог бы с ним поспорить. Сейчас Джонсон изображает из себя респектабельного джентльмена среднего класса. А ведь он долгое время был на службе у деятеля клана Фреда Бартлетта. Этот создал потом свою организацию «Сыновья Зевса» — даже в клане они считаются самыми оголтелыми. Джонсон вроде бы отмежевался от них, но все равно он очень опасен. Доверять ему нельзя, Лаура.

Прежде чем они расстались, Лу озабоченно сказала Лауре:

— Опасность возникла совсем рядом с нами. Знаете, дом Блейров на улице Фейрвью купила черная пара, и многие этим недовольны. А они уже вселяются. Не знаю, что из этого выйдет. Я слышала такие разговоры, что просто страшно становится.

— Вы думаете, есть основания беспокоиться? — спросила Лаура.

— Не только беспокоиться — страшиться… Мы-то с вами узнаем последними, но вполне возможно, что люди Джонсона или какие-нибудь еще уже ведут самую гнусную агитацию.

— Да, — вздохнула Лаура, — до сих пор на улице Фейрвью всегда было спокойно. — И она вспомнила благородные пропорции особняка Блейров. — Надеюсь, эта черная пара — приличные люди, и чудесный дом Блейров сохранят в должном порядке.

— Да, они вполне культурные люди. Жена — учительница, муж — специалист по компьютерам. Они приехали из Цинциннати.

— Ну, не стоит беспокоиться, все обойдется, — отозвалась Лаура. — Ох, — вдруг вспомнила она, — я же не купила кофейного мороженого к приезду Тома. Он его обожает, целую пинту в пять минут съест. Я побегу, Лу, извините меня. Том не был дома с рождественских каникул. Бэд поехал встречать его, и тетушки приедут.

— А назавтра надо готовить праздничный обед.

— Да, хлопот по горло. Может быть, за домашними заботами забудется это ужасное утро.

Лаура и тетушка, сидя на веранде, выходящей в сад, смотрели, как на лужайке играют в футбол Том и муж тети Сесилии.

— Смотрите, Клем держится против Тома, — с гордостью воскликнула Сесилия.

Клем Хенсон, немолодой капитан, ушедший недавно на пенсию, действительно был для своего возраста в неплохой спортивной форме, хотя, конечно, Том ради тетушки подыгрывал ему. Клем был добросердечный человек и не требовал от жены, чтобы она после замужества отдалилась от сестры, — Лилиан ездила вместе с супружеской парой в путешествия, — за собственный счет, конечно, — и сейчас они все трое навестили Райсов по случаю приезда Тома.

Лаура, встретив теток, поняла с особой ясностью, как она тосковала по своим «двум матерям», с их иногда докучливой заботой и чудачествами, но таких добрых, любящих и великодушных.

— Том становится все красивее с каждым разом, что я его вижу, и все больше походит на твоего отца, Лаура, — черные волосы, белая кожа и темные глаза. О, неотразимый взгляд! — шутливо продекларировала тетя Лилиан.

Лаура улыбнулась — тетя была права. За исключением редких случаев, когда на Тома находил приступ упрямства и он сжимал губы и хмурился, лицо его было неотразимо привлекательным.

Сесилия захлопала. Клем обошел Тома. Волосы тетки, давно уже цвета перца с солью, сильно побелели, но лицо ее молодело с каждым годом замужества. Лаура с радостью думала, каким удачным оказался брак двух пожилых людей. Лилиан, которая заметно постарела, заметила со счастливой улыбкой:

— Как приятно побывать в своем старом доме, посмотреть на эту магнолию в цвету. Когда я ее посадила, она была высотой с полметра.

— Я бы хотела, чтобы вы побыли подольше, — сказала Лаура.

— Нет, нет. Нам надо ехать завтра рано утром, а вещи еще не уложены. Мы отправляемся в кругосветное путешествие.

— О, я так хочу увидеть Индию! Помнишь, Френсис Элкот посылал нам оттуда открытки с чудесными видами? А тебе привез сари, Лаура. Бледно-розовое с золотом. Или голубое с золотом. Я забыла, напомни, — нахмурилась Сесилия.

Да, завернувшись в тончайшую розовую ткань, обнажив одно плечо, словно одалиска, она танцевала в комнате, любуясь собой в зеркало.

— Я тоже не помню, — пожала Лаура плечами.

— Да, больше всего я хочу увидеть Индию, — повторила тетя Сесилия. Ей чудились бело-мраморные дворцы и храмы, журчание фонтанов, звон храмовых колокольчиков. Ни нищета, ни грязь не возникали в ее воображении. Ни опасность инфаркта для нее самой. Милая романтичная тетя Сесилия.

— Я устал, — сказал Бэд и забросил мяч на веранду. Он вовсе не устал, но не хотел, чтобы Тимми со своим Графом в восторге бегал вокруг играющих в футбол мужчин. Бэд и другие всегда щадили самолюбие Тимми, — мальчик был очень гордый. Такой же гордый и обидчивый, как его отец. Между этими двоими существовала тесная связь, и у них было много сходных черт. Но Бэд никогда не выказывал свою неистовую любовь к Тимми и скрывал даже от жены, какой горечью эта любовь окрашена. Но Лаура это понимала.

Почему, взывал к неведомым силам Бэд именно на него обрушилась такая трагедия? Ведь он — отец такого здорового и крепкого юноши, как Том!

«Мы могли бы завести еще одного ребенка, Бэд получил бы еще одного здорового сына, — думала Лаура. — Но Тимми требует такого тщательного ухода… И если снова родится больной ребенок — ведь есть какой-то процент вероятности! Это ужасно».

— Я голоден, — весело заявил Том.

— Подожди, через пять минут выну мясо из духовки. Сегодня твой любимый ростбиф.

— Ох, как ты меня балуешь, мама! Вчерашний яблочный пирог был просто объеденье.

— Раз ты понимаешь, что избалован, то дело еще не так плохо! — засмеялся Бэд.

Проходя в столовую, женщины остановились около фотографии отца Лауры.

— Он выглядит таким суровым, — заметила Сесилия. — Я его таким не помню.

— Военная фуражка меняет выражение лица, — заметила Лилиан. — Вот если б на Тома надеть такую фуражку, его лицо тоже показалось бы строгим.

— Нет, это не фуражка. Он снялся перед тем, как отправился на войну в Европу.

— У Тома бывает такое выражение, хотя он на войну не отправлялся.

— Да, он иногда выглядит очень серьезным. Парень хорошего рода. Вернее, хороших родов.

И, похвалившись своим родом и воздав должное Райсам, тетушки Пайге проследовали в столовую. Теперь они не сидели во главе стола — эти места занимали Лаура и Бэд.

За столом красного дерева, вывезенным ее предками из Ирландии, тысячи раз за эти годы бережно навощенном и отполированном, Лаура всегда как-то особенно ощущала преемственность, особенно ясно вспоминала своих родителей, сидящих на стульях, обитых Дамаском, и ведущих чинную застольную беседу. За этим столом отец и мать Лауры праздновали свою помолвку, и молодая женщина явилась в дом жениха после долгих тревожных размышлений о подходящем к случаю наряде — не слишком длинном, не слишком коротком, не слишком глубоком вырезе платья. Викторианские вкусы были строги.