– Вот это да!

И Трилистник с Белокрыльником подтвердили:

– Что да, то да!

А Белокрыльник даже добавил при этом:

– Лучше, чем у Сабельника, мне цветов не создать, поэтому я придумаю какие-нибудь необыкновенные ягоды.

Он думал всю весну, а к середине лета поднял над собой гроздь красных ягод. Таких ягод больше ни у кого в округе не было, и они были далеко видны.

Колыхнулось Озеро, плеснуло в берег волной:

– Вот это да!

И Сабельник с Трилистником подтвердили:

– Что да, то да!

А Трилистник даже добавил при этом:

– Никогда мне не создать ни лучших, чем у Сабельника, цветов, ни лучших, чем у Белокрыльника, ягод. Поэтому я придумаю для озера что-нибудь другое.

Он думал все лето, а когда пришло время рассеивать семена, воскликнул:

– Я рассею семена по Озеру. Они прорастут, и Озеро станет зеленым.

Так он и сделал: засеял Озеро своими семенами. На следующую осень он опять засеял его, и так засевал его год за годом и засеял от берега до берега. И Озеро стало зеленым. Колыхнулось оно, плеснуло в берег волной:

– Вот это да!

И Сабельник с Белокрыльником подтвердили:

– Что да, то да!

А Белокрыльник добавил при этом:

– Ты здорово придумал, Трилистник: сделать зеленым Озеро. Но надо его сделать еще зеленее. Мы поможем тебе с Сабельником.

И они тоже стали засевать Озеро своими семенами. Они прошли по нему от берега до берега, и следом за ними приползли мхи и укрыли Озеро толстой зеленой кошмой. И не стало на земле Озера: превратилось оно в болото, и начали тонуть в нем звери. Увидел это Трилистник и понял: вместо радости беду принес он Озеру. Сказал товарищам:

– Ошиблись мы немного. Не надо нам было на воду спускаться. Надо было у берега расти. Идемте к берегу.

Но Сабельник с Белокрыльником только посмеялись над ним:

– Чудак ты чудак! Ты же замечательно придумал:

сделать зеленым Озеро. Теперь оно, как лужайка, – сказали они и остались, где были.

И тогда Трилистник один пошел к берегу. Встал возле него и поднял над собой широкую кисть бело-розовых цветов. Закачал ею из стороны в сторону, предупреждая:

– Будьте осторожны: дальше – болото, погиблое место.

И звери перестали сворачивать к Озеру. Не понравилось это Сабельнику с Белокрыльником, и они перебрались жить на соседнее озеро, его превратили в болото. Но следом за ними пришел и встал у берега Трилистник. Поднял над собой, как фонарь, бело-розовую кисть цветов, и все опять услышали его голос:

– Будьте осторожны...

Ему верили и обходили болото стороной.

С той поры, когда случилось это, прошла не одна тысяча лет. Много озер превратили в болото Сабельник с Белокрыльником. И к берегу каждого из них приплел и встал Трилистник. В ненастье и вёдро, днем и ночью стоит он, как часовой, и предупреждает:

– Дальше – болото, погиблое место, будьте осторожны.

И за эту верную службу ему дали еще одно имя – Вахта. И теперь все на земле знают: туда, где стоит Вахта-Трилистник, идти нельзя – там болото.

ГЛАЗА УЖА

Была Лягушка лягушонком, и учили ее старые лягушки:

– Бойся Ужа, бойся поглядеть в глаза ему.

И она боялась. А когда выросла, стала лягушат пугать:

– Бойтесь Ужа, бойтесь поглядеть в глаза ему. А почему нужно бояться, не говорила, потому что сама не знала. А узнать хотелось. Даже голова кружилась, так хотелось узнать.

Уж жил у речки. Лягушка не раз видела, как черной лентой, извиваясь, полз он по траве и как покачивались потревоженные им цветы. Она пугалась и прыгала в воду.

Иногда, когда было особенно жарко, Уж купался в речке. Лягушка глядела издали, как плавает он среди белых кувшинок. Потом он обычно лежал в тени старой ивы, свернувшись в кольца, и о чем-то думал.

Много раз, когда спал Уж, Лягушка подползала к нему. Затаившись, глядела на его увитую золотой коронкой голову, на щелки закрытых глаз. Силилась понять: почему его надо бояться. Не понимала. Боялась.

Бывало, стоило Ужу только чуть приподнять голову, как она сейчас же кидалась в речку, уплывала на противоположный берег, пряталась под черную корягу. Сидела под ней, слушала, как тревожно колотится сердце.

Но однажды решилась: хоть раз, да посмотреть Ужу в глаза, чтобы знать, почему его надо бояться.

– Я только посмотрю и тут нее брошусь в речку, уплыву от него, и он меня не догонит, – сказала сама себе Лягушка и пошла отыскивать Ужа.

Уж только плотно поел и спал на своем обычном месте, свернувшись в кольца. Лягушка с оглядкой подкралась к нему и стала ждать, когда он проснется. Она все предусмотрела: поднимет он голову, глянет она ему в глаза и кинется к речке. Глянет и кинется.

Она видела, как спокойно дышат его кольца. Видела, как качнулась и приподнялась голова его, увитая золотой коронкой. Видела, как открылись и округлились его дремотные глаза.

Она посмотрела в них и обо всем забыла.

Это были не глаза, а две огромные бездны. От их близости кружилась голова и замирало сердце. Лягушка знала, что ей нужно бежать, но не могла тронуться с места. Она все глядела и глядела Ужу в запретные глаза и слышала шепот:

– Иди ко мне. Не бойся. Обо мне говорят лишнее.

Лягушка знала: о нем говорят правду. Но глаза его! Они притягивали, от них невозможно было оторваться. А шепот, он так и обволакивал ее всю, околдовывал:

– Ну иди же ко мне. Не бойся.

И она пошла. По щекам ее текли слезы. Было страшно до смертной тоски. Она понимала: это все. Больше не купаться ей в речке, не сидеть под любимой корягой. И все-таки ползла к нему.

Больше на речке ее никто не видел, и никто так и не узнал, куда она делась. А лягушки по-прежнему учили лягушат и говорили друг другу:

– Бойтесь Ужа. Бойтесь посмотреть в глаза ему. И не знали, почему его нужно бояться.

ЦВЕТОК НАШЕГО ЛУГА

Приезжали к нам гости заморские и увезли к себе за море цветок с нашего луга. Уж больно понравился он им – цветет красно.

– Посадим, – говорят, – у себя на лугу. Пусть и у нас такие цветы будут.

Привезли, сказывают, посадили. Рос наш цветок напористо, яро. И цвел крупно, размашисто.

– Пусть, – говорит, – все видят за морем, как цветут цветы на моей Родине.

Все лето цвел, а семян не дал.

– Это, – говорит, – чтобы не считали дети мои чужбину своей Родиной.

КРАЙ, ГДЕ ВСЕ САМОЕ ЛУЧШЕЕ

Лето Голубь провел у Лысой горы в дупле осокоря над речкой, а на зиму к Черному морю улетел, среди Крымских гор поселился. С Крымским голубем познакомился. Летает с ним, Крымский край нахваливает:

– Хорошо у тебя: и море под боком, и горы не за горами. У нас тоже гора есть, Лысой мы зовем ее. Но разве ее можно с твоими горами сравнить!

– Низкая?

– Да и низкая и вообще не такая... И речка у нас есть. Чагрой мы зовем ее. Но разве ее можно с твоей речкой сравнить! Твоя вон как резво по камням скачет!

– А у вас что – тихая?

– Да и тихая и вообще не такая... И озеро у нас есть, но разве сравнишь его с твоим озером! Оно вон у тебя в горах, под самыми облаками лежит.

– А ваше что – в долине?

– В долине, да и вообще оно совсем не такое, как у тебя. И небо у тебя высоты неохватной, не то что в нашем краю.

И сказал тогда Крымский голубь:

– Если тебе нравится край мой, оставайся здесь навсегда. Будем жить рядом,

– Что ж, останусь, – сказал ему наш Голубь и всю зиму летал над Крымскими горами и все нахваливал их. А как стало время к весне близиться, стало у нашего Голубя сердце занывать. Томиться он начал, задумываться.

Спросил его как-то Крымский голубь:

– О чем это ты все думаешь?

– О горе, – говорит, – о Лысой, Поглядеть бы теперь, какая она. Вершина-то ее отопрела, поди, обесснежила.