— Чай, я когда-то был солдатом, — ухмыльнулся Берти. — И каким бравым, кабы ты знал!

Отправив Курри на тот свет, Келе не испытывал ни гнева, ни раскаяния. Событие это ничуть не вывело его из равновесия. Аист спокойно посмотрел, как Берти выпускает петуху кровь, и направился обратно в сарай. На всем его пути напуганные обитатели птичьего двора норовили отскочить в сторонку; даже утки, и те притихли, почтительно косясь на мощный клюв аиста.

Мишка встретил его в сарае с таким видом, будто он и понятия не имеет о том, что произошло, хотя при этом помаргивал озадаченно. Чуть позже явилась и Вахур.

Собака кряхтя улеглась на сене, опустила голову на вытянутые лапы и посмотрела на Келе, но взгляд ее был пустым, ничего не выражающим.

— Что это с вами такое? — Келе принялся поправлять перья.

— С нами — ничего, — покачал головой Мишка. — А вот ты убил Курри.

— Это был честный поединок…

— Я, помнится, как-то раз объяснял тебе: здесь не бывает честной борьбы! — раздраженно топнул ногой Мишка.

— Здесь может быть только хорошая драка, которая нравится человеку, и плохая схватка, которую человек не одобряет. Так это, Келе, была плохая схватка.

Со двора послышался хриплый, неокрепший голос молодого петуха.

— Кукареку, кукареку-у, весь двор теперь мой, эй вы, куры и наседки, слышите? Теперь я самый главный, все должны мне подчиняться, кроме Келе… Келе — сильнее всех, он всеми повелевает. Кукареку-у…

— Слыхал? — Мишка кивнул головой на дверь. — Слыхал, новый Курри объявился. Этот не станет с тобой драться… Вот только что теперь скажет Берти?..

— Берти сам велел мне, а иначе я бы убежал от Курри.

Мишка перевел взгляд на Вахур, а та нерешительно поморгала ему в ответ.

— Не знаю, я что-то совсем запуталась, но, по-моему, лучше будет тебе спрятаться, Келе.

В этот момент в дверях появился Берти. — Иди-ка сюда, Длинноногий, — улыбнулся он аисту.

Опять этот голос, сулящий и поддержку, и защиту, и сытное существование.

— Ну, иди сюда, не бойся…

Аист подошел к двери и впервые стал есть из рук Берти, беря поочередно кусок за куском. А покончив с едой, еще постоял какое-то время, потому что большая, загрубелая от работы рука Берти мягко гладила его по голове.

— Ты сам никого не задирай, а ежели тебя кто вздумает обидеть, я тому шею сверну, — сказал Берти на прощание и ушел в дом.

Аист вернулся на место и встал в своей излюбленной позе — на одной ноге. В сарае царила глубокая тишина; собака лежала, как убитая, а Мишка возбужденно прядал ушами.

— Как только взойдет Малое Светило, я, пожалуй, слетаю в поля…

Собака испуганно уставилась на ослика.

— …потом прилечу обратно и расцелую Копытка…

— Мишка! — вскочила Вахур, и шерсть у нее на загривке встала дыбом.

— Ну, а потом, пожалуй, съем тебя, Вахур… — щелкнул зубами Мишка, но собака к тому времени успела выскочить из сарая и, стоя по ту сторону двери, испуганно заглядывала в него. Хвост у нее был поджат, и все тело дрожало.

— …ведь после всего, что тут произошло, никаким чудесам удивляться не приходится, — добавил Мишка. — Не бойся, Вахур, я не взбесился. Заходи обратно, нам надо все обсудить хорошенько.

Румяный лик солнца словно посинел от предзакатной стужи. Деревья недвижно застыли в струнку, вот-вот готовую лопнуть, над заснеженными полями после захода солнца вспыхнул лиловый морозный свет, и холод вдруг стал нестерпимым.

Еще и не успел наступить вечер, а шерсть у Вахур припорошило инеем. Келе сжался, как только мог, нахохлился, встопорщил перья; куры, гуси, утки — все попрятались со двора по своим клетушкам, спасаясь от лютого холода, а воробьи в отчаянии пытались забиться в стог сена.

Мишка лежал, вплотную прижавшись к охапке сена; затем он поднялся, походил по сараю, стараясь согреться, а когда и это не помогло, направился к кухне. За ним увязалась Вахур.

На стук Мишкиных копыт выглянул Берти. Шерсть на собаке совсем заиндевела, Мишка дрожал, как плохо застывший студень. Мороз точно бритвой полоснул Берти по лицу, и тот сразу смекнул, в чем дело.

— Замерзли, бедняги, а я-то хорош, про вас и думать забыл! И аист, небось, в сосульку превратился… — сокрушался Берти в порыве искреннего раскаяния.

— Ну-ка, пошли! — скомандовал он. — И аиста с собой прихватим.

Осел и собака послушно побрели за Берти к сараю.

— Иди-ка и ты сюда, приятель, — и Берти ласково подтолкнул аиста к его верным друзьям, а затем распахнул перед ними дверь в хлев.

Аист от удивления на миг замешкался у порога, но затем проследовал за своими приятелями.

В хлеву их встретили полумрак и приятное тепло. Мишка тотчас занял свое прежнее место возле стойла коровы, где был просторный незанятый угол, аист испуганно и робко пристроился к ослику, Вахур же улеглась на край подстилки; затем Берти сходил в сарай и принес толстую жердину, на которой обычно стоял аист.

— Вот здесь будет твое место.

Аист тотчас взобрался на жердину, и робость его как рукой сняло. Звуки человеческого голоса действовали так успокаивающе. Да и жердина была знакомая, а рядом, бок о бок стоял Мишка.

— Ну, грейтесь, — сказал на прощание Берти и подтолкнул ногой откидную дверцу, подвешенную на куске кожи. Она захлопывалась сама, так что собака могла свободно входить и выходить из хлева, не выпуская наружу тепла.

Дверца открывалась легко. Берти еще раз оглянулся назад и, убедившись, что все в порядке, вышел.

В хлеву сразу наступила мрачная тишина. Каждый из обитателей хлева ждал, чтобы другой заговорил первым или хотя бы пошевельнулся, но никто не издал ни звука, не двинулся. На чердаке, под сеном, шныряли мыши, сухо шелестела солома, да временами в оконце тихонько потрескивало стекло под росписью морозных узоров.

Постепенно, по мере того как глаза новых постояльцев привыкали к темноте, полумрак стал рассеиваться. Мишка только собрался было улечься, как Копытко раздраженно вскочил на ноги.

— Фу, какая тут вонища!

Мишка с серьезным видом кивнул, словно вполне признавая правоту коня.

— Верно замечено, Копытко. Поэтому нам и не хотелось забиваться в хлев, на дворе такой свежий воздух… Но Берти угодно было захотеть именно так. Ничего не поделаешь, придется уж нам потерпеть.

— Прежде здесь так не воняло.

— Может, ты ненароком наступил ногой в какую-нибудь гадость? Не расстраивайся, Копытко, это с каждым может случиться…

— Не с тобой разговаривают! — стукнул копытом конь. — Келе тут не место, пусть убирается к своим сородичам.

Келе не счел нужным отвечать. Его не особенно задевали придирки Копытка, поскольку аист понимал, что относятся они главным образом к Мишке. А кроме того, он чувствовал

себя уверенно, потому что его сюда привел сам Берти, Берти, которому все тут подвластны.

Стоя на жердине, аист чистил перья и с наслаждением ощущал, как тепло проникает сквозь перья к его телу, обволакивает его. Неужели это тепло — тоже дело рук человека? По всей вероятности, — да, иначе зачем бы Берти привел их именно сюда?

Му, с того самого момента, как троица друзей появилась в хлеву, не сводила с аиста своих кротких коровьих глаз. Усердно жуя жвачку, она молча разглядывала диковинного пришельца и, лишь управившись с последней порцией, дала волю своему любопытству. Взмахнув хвостом, она тихонько промычала:

— Я знаю тебя и твоих сородичей, Келе, но в зимнее время никогда еще вас не видела. До сих пор мы встречались с вами на полях и обширных лугах, где живут Крао, журавли, а трава мягкая, как телячья шерстка. Вы охотились по соседству с нами, и мы никогда не трогали друг друга. Здесь ты в тепле и безопасности, Келе, и пусть между нами будет мир, как прежде…

— Приятно слушать умные речи! — одобрительно повел ушами Мишка.

Копытко дернулся так, что чуть не лопнула удерживавшая его привязь.