К удивлению Даны, Кейн пришел не один. За его руку держалась Джессика, совершенно очаровательная в лимонно-желтой маечке и в белой юбочке с цветочным узором. При виде ее милого сияющего радостью личика Дана позабыла обо всех своих, страхах.

— Привет, Джессика! — поздоровалась она, радостно улыбнувшись девочке.

— Здравствуйте, тетя Дана! — Широкая улыбка в ответ.

— Вот не думала, что ты тоже за мной зайдешь!

— Мне папа разрешил.

— Никак не могла тебя дождаться, — суховато объяснил Кейн. — Готова?

— Да, идем.

Рядом с Джессикой Дане сразу стало легче. Ей не пришлось молчать, терзаясь своими опасениями, — Джессика болтала без умолку, только успевай отвечать. Кейн с удовольствием поддерживал беседу, и скоро Дана, к собственному изумлению, обнаружила, что весело и вполне искренне смеется его шуткам.

Несколько раз она ловила себя на мысли о старых временах. Тогда они часто смеялись вместе. Любовь и смех для них шли рука об руку — ведь и то, и другое приносило радость. Дана вспомнила, как несколько месяцев назад Кейн назвал великолепный секс «самым лучшим шампанским». Он ошибался: лучшее шампанское — это радость, разделенная с любимым.

Хотя… Дана украдкой бросила взгляд на Кейна: в белой рубашке и в синих джинсах, обтягивающих мощные бедра, он казался еще соблазнительнее обычного — и возбуждал такое желание… Нет-нет, остановила себя Дана, я не стану об этом думать! Это просто нечестно — Кейн-то всю неделю сдерживал себя, желая доказать, что его интересует не только секс.

Автомобиль свернул на аллею, обсаженную деревьями, и подъехал к одноэтажному особняку в викторианском стиле. Дана с любопытством смотрела на дом Кейна. Он ничем не напоминал шикарный особняк ее отца, в котором, казалось, каждый кирпич кричал о богатстве, — нет, здесь все было просто, скромно… и удивительно уютно.

Кейн завел машину в гараж и, распахнув дверцу, галантно помог выйти обеим своим дамам. Держась за руки, они взошли по ступеням. От волнения у Даны пересохло во рту. Через несколько секунд, думала она, Глэдис Уильямс выйдет нам навстречу. Что ей сказать? «Добрый вечер»? Но интуиция подсказывала Дане, что для матери Кейна этот вечер вовсе не добрый. «Рада снова вас видеть»? Но последняя их встреча была совсем не радостной, и Глэдис, конечно, помнит об этом не хуже нее.

Однако все произошло не так, как ожидала Дана. Глэдис ждала их в гостиной, и, увидев ее, Дана онемела от изумления. Хоть Кейн и рассказывал, что после инсульта его мать получила инвалидность, Дана не ожидала увидеть ее в кресле на колесиках. И как она изменилась! Прежде высокая, статная, гордая, Глэдис сгорбилась под бременем болезни, черные как смоль волосы густо подернулись сединой, сеть морщин смягчила правильное, с резкими чертами лицо. Однако, приглядевшись, Дана поняла, что Глэдис не смирилась с судьбой: темные глаза ее по-прежнему сверкали властной решимостью.

Если появление Даны и задело Глэдис, она никак этого не показала. Наоборот, встретила старую неприятельницу с таким тактом и вниманием, что Дане даже стало неловко за свои опасения. С любезной улыбкой на устах Глэдис заверила, что рада встрече, произнесла положенные комплименты внешности и наряду Даны, пригласила присесть, не забыла и восхититься букетом.

— Кейн, ты не поставишь цветы в вазу? А я потом заберу их к себе в гостиную. Они так хороши — яркие, радостные!

— Конечно, мама.

Глэдис протянула ему букет.

— Я заранее включила кофеварку, так что, думаю, кофе уже готов. — Она тревожно обернулась к Дане, которая заняла указанное ей кресло. — Кейн говорил, ты любишь кофе?

— Да, очень люблю, спасибо.

— Тогда принеси кофе, дорогой, — попросила Глэдис сына. — А ты, Джессика, не принесешь нам с кухни блюдо с пирожными?

— Хорошо, бабушка.

Отец и дочь вышли, оставив женщин вдвоем. Дана молчала, с беспокойством ожидая, что будет дальше. Она не сомневалась, что Глэдис Уильямс намеренно удалила из комнаты родных. Так оно и оказалось: едва Кейн и Джессика скрылись за дверью, пожилая дама наклонилась к Дане.

— Ты, конечно, не рассказывала Кейну о нашем последнем разговоре… я имею в виду, тогда, десять лет назад?

Чувствовалось, с каким лихорадочным нетерпением она ждет ответа.

— Нет, не рассказывала, — спокойно ответила Дана. Она была не на шутку изумлена: кто бы мог подумать, что Глэдис Уильямс боится ее влияния на сына!

— И не расскажешь? — настойчиво продолжала Глэдис.

— Нет, миссис Уильямс. Это давно в прошлом.

Мать Кейна покачала головой.

— Прошлое не уходит — оно остается с нами. Я знаю, что очень виновата перед Кейном. Из-за меня он потерял свое счастье. — Однако в голосе ее, кроме вины, звучала непоколебимая гордость. — Как он заботился обо мне все эти годы! Лучшего сына и желать нельзя! Я хочу, чтобы он был счастлив. Он это заслужил.

Дана не знала, что ответить. Глэдис раскаялась, но не изменилась — по-прежнему готова добиваться того, что считает нужным для сына. Не смешно ли, что теперь она в Дане видит источник сыновнего счастья? А впрочем, ничего удивительного — ведь похожая метаморфоза произошла и с ее отцом.

Глэдис наклонилась вперед и сжала кисть собеседницы своей исхудавшей рукой. Такой жест удивил Дану до глубины души: но еще сильнее изумило ее то, что на глазах пожилой дамы выступили слезы. Однако, когда Глэдис заговорила, голос ее звучал как всегда властно и непререкаемо: эта женщина умела добиваться поставленной цели.

— Дана, я знаю, что ты не хочешь жить со мной в одном доме. И не могу тебя в этом винить. — Костлявые пальцы больно сжали ее руку. — Хорошо, я уйду. Обещаю. У меня приличная пенсия: найду какой-нибудь пансион для инвалидов или найму сиделку…

— Глэдис, прошу вас… я вовсе не хочу выгонять вас из дому! Господи, да за кого вы меня принимаете?! — вскричала потрясенная Дана. — И потом, между нами еще ничего не решено…

— Вы с Кейном поженитесь. Я знаю, что так и будет. И ты не захочешь жить со мной под одной крышей.

— По-моему, это вы не хотите со мной жить! — отрезала Дана: горькие воспоминания о старой вражде на миг перебороли в ней стремление к миру.

— Как ты не понимаешь? — простонала Глэдис. — Я не хочу мешать вашей с Кейном новой жизни. Не хочу становиться у вас на пути. Видит Бог, за десять лет я хорошо усвоила урок — не лезть в дела, которые меня не касаются. Сделанного не воротишь, но теперь я хоть отчасти заглажу свою вину…

— Говорю вам, в этом нет необходимости! — уверяла Дана.

— Дай мне закончить! — велела Глэдис, и такая властность была в ее тоне, что Дана послушно умолкла. — Тогда, десять лет назад… мне казалось, что ты отнимаешь у меня сына. Я ревновала… с ума сходила от ревности… хотела тереть тебя с лица земли, чтобы Кейн навсегда стался со мной. Я все это помню — и ты не притворяйся, что забыла!

Она умолкла и бросила тревожный взгляд на дверь. Дана молчала, понимая, что Глэдис нужно выговориться.

— Я не хочу становиться яблоком раздора между тобой и Кейном, — продолжала Глэдис. — Все, о чем я прошу, — не рассказывай ему о том, что я сделала. Этого я не вынесу. Мне нужно… — мнимо спокойный голос ее задрожал от подавляемых слез, — нужно, чтобы он навещал меня в пансионе… хотя бы иногда… и Джессика…

— Миссис Уильямс, клянусь всем, что для меня свято, я ничего ему не скажу! — с чувством заверила Дана.

— Обещаешь?

— Обещаю. От меня он ничего не узнает.

Глэдис отпустила руку Даны и откинулась на спинку кресла, но в глазах оставалась тревога.

— У Кейна доброе сердце.

— Знаю.

— А Джессика… лучше девочки нет на свете!

— Верно.

— Ты сможешь быть с ними счастлива?

— Я уже счастлива с ними, миссис Уильямс.

Глэдис сложила руки на коленях и глубоко вздохнула. Она выглядела умиротворенной и в то же время измученной.

— Хорошо. Я ухожу и оставляю их на тебя. Будем считать, что так я искупаю свою вину.

Сделав глубокий вдох, Дана бросилась в бой.