— Вы согласны? — спросил декан.

Эмма понятия не имела, о чём он вообще говорил, но раз Чёрч считал, что отказ — это не вариант, значит это действительно так. Она вздохнула и покачала головой.

— Да, конечно. Очевидно, у меня проблемы со вспышками гнева, над которыми мне стоит поработать.

— Думаю, это будет очень правильно, Эмма, — заговорила, наконец, школьный психолог Мисс Катлер. — Признать проблему — это самый сложный шаг. Нас с Вами ждут великие дела!

Эмма на мгновение уставилась на психолога, а затем, наконец, выдавила вялую улыбку.

— Я вся в предвкушении.

Затем последовало ещё больше болтовни и нотаций. В нужных местах Эмма произносила нужные слова. Эмма не была социопаткой, но росла под влиянием образа жизни Марго, поэтому манипуляции ей тоже не были чужды.

В конце концов было решено, что вновь приступить к занятиям она сможет в следующий понедельник. Ей запрещалось контактировать с Марси, а также каким-либо образом ее беспокоить — это приведет к немедленному отчислению. Макинтоши поворчали, Марси постреляла глазами в Чёрча, и все поднялись, чтобы уйти.

На выходе из кабинета Эмму задержала Мисс Катлер. Эмме до смерти хотелось курить, у нее не было ни малейшего желания разговаривать с этой унылой личностью, но она всё же нашла в себе силы спокойно постоять и выслушать. Они договорились встретиться в конце дня в понедельник, чтобы обговорить время их еженедельных встреч.

Когда ей наконец удалось сбежать, Эмма буквально дала оттуда дёру. Она с такой скоростью свернула за угол, что не заметила стоящего там человека, пока не врезалась в него со всей силы. Эмма уже начала заваливаться назад, когда ее вдруг подхватили чьи-то сильные руки и снова поставили на ноги.

— А ты не слишком-то внимательна, — раздался шепот Чёрча.

Эмма усмехнулась и откинула с лица волосы.

— Ага, а ты слишком разговорчив. Разве у тебя нет правил на этот счет? — поддразнила его она.

Чёрч закатил глаза, затем повернулся и пошел прочь. Она побежала за ним.

— Это ведь всё ты, да? Заставил Марси не выдвигать против меня обвинений, уговорил их всех встретиться и оставить меня в колледже. Почему? Я же не собиралась становиться нейрохирургом или кем-то вроде того. Почему это тебя так волнует?

Чёрч не проронил ни слова, они молча шли по коридорам. Эмма заметила, что люди на них пялятся. Девушка решила, что это вполне логично — ведь они с ним городские сумасшедшие. Эмма отлично знала этот взгляд, за свою жизнь ей часто приходилось его видеть. Смущение, смешанное с весельем и отвращением, или чем-то вроде того. Она уставилась прямо в глаза нескольким таращившимся на них студентам и не отводила взгляд, пока они не отвернулись.

— А может, — продолжила Эмма их прерванный разговор, как только они добрались до общей зоны. — Вам просто нравится находиться рядом со мной, мистер Логан? Может, мысль, что я слишком надолго исчезну из Вашего поля зрения, Вас нервирует? А если я здесь, на занятиях, Вы можете без проблем за мной присматривать.

Эмма взглянула на него и с удовольствием отметила, что уголок его губ дёрнулся в улыбке. Она знала, что недалека от истины. Если бы ее выперли из колледжа, у нее бы не было возможности остаться дома. Она бы ушла, осталась без крова, или стала бы жить у других людей. Вне пределов его досягаемости. Какими бы чарами он ее не опутал, они могли рассеяться.

«Но теперь мы не можем такого допустить, так ведь?»

Однако углубиться в эту мысль ей не удалось, поскольку, как только они вышли из главного входа, Чёрч ее остановил. Затем нежно развернул к себе. К удивлению Эммы, он притянул ее ближе. Она прижалась грудью к его груди. Почувствовав на своей заднице его руку, девушка затаила дыхание. Он собирался ее поцеловать. Чёрч собирался её поцеловать, средь бела дня, у всех на глазах, в присутствии свидетелей, дождя и чего угодно... и...

И он вытащил у нее из заднего кармана портсигар. Не сводя с нее глаз, Чёрч его открыл и, достав оттуда сигарету, вставил ей в губы. Одной рукой он сунул портсигар обратно, а другой — щелкнул зажигалкой.

— Ты слишком много думаешь, — прошептал Чёрч, и она, совершенно потрясенная, ничего ему не ответила.

Конечно же, он прав. Он всегда и во всем прав.

Эмма вдохнула полные лёгкие обжигающего дыма, а Чёрч, не сказав больше ни слова, отвернулся и направился прочь. Когда за ним громко захлопнулась дверь, и он исчез внутри здания, ее мозг, наконец, снова заработал.

Эмма стояла одна, под дождем, и домой везти ее было некому.

«Сукин сын».

9

Чтобы почесать нос, Эмме пришлось пригнуться к рукам. Наручники сковывали ее движения, даже при том, что между ними была цепь сантиметров в тридцать длиной.

Цепь была намотана на перекладину, соединяющую изголовье с каркасом кровати. Никак не освободиться. Хотя она и не пыталась. Эмма сидела на полу, прислонившись спиной к стене, и напевала себе под нос какую-то мелодию. Стянув зубами лежащую на кровати подушку, она легла на пол и вытянула руки над головой.

«Мог бы принести мне сюда телевизор, было бы неплохо. Так я хотя бы могла управлять пультом».

Конечно же, это было нереально. Чёрч телевизор не смотрел, а шум наверняка привлек бы внимание. Марго принялась бы разнюхивать, а так дело не пойдёт.

Внезапно она услышала, как снаружи открылась входная дверь, Эмма тут же выпрямилась, замерла и прислушалась. Она очень быстро научилась по одним лишь звукам определять местонахождение каждого в этом доме.

Вскоре раздались шаги и проследовали через гостиную на кухню. Дважды хлопнула дверца холодильника, а потом послышался звук сорванной с бутылки крышки. Эмма знала, что это точно не Джерри — ему еще рано возвращаться с работы, но Марго весь день то приходила, то уходила из дома.

Девушка вздохнула и прислонилась к кровати, прижавшись щекой к мягкой белой простыне.

Этим утром Эмма проснулась на своем дерьмовом раскладном диване, почувствовав под собой чьи-то руки. Чёрч нежно ее поднял и прижал к груди. Он отнес ее к себе в комнату, затем опустился и положил на пол. Не говоря ни слова, он вытащил из заднего кармана наручники. Она тоже ничего не говорила. Просто смотрела, как он наматывает цепь на перекладину и застёгивает их у нее на запястьях. После этого он уставился на нее долгим взглядом. Быстро ее поцеловал. Потом кивнул, встал и ушел.

Это было семь часов назад.

«Мне просто зверски хочется в туалет».

Был вечер воскресенья, в понедельник ей снова на занятия. Чёрч уверил ее, что шепнул Марси на ухо лишь пару ласковых слов, и этого оказалось достаточно, чтобы она сняла все свои обвинения. Поначалу Эмма ему не поверила — наверняка этим не обошлось. Но потом она поняла, что для того, чтобы добиться от нее сотрудничества, Чёрчу всего лишь нужно было открыть рот. Он мог зачитывать ей словарь, обзывать ее, говорить по-латыни, и она бы сделала все, о чем он попросит, лишь бы только слышать его голос. Может, и с Марси это сработало.

Дни накануне воскресенья были скучными. Весь четверг и пятницу он работал. Эмма не знала, куда себя деть. Они с Марго передвигались по дому, словно две настороженные кобры, все время ходили вдоль противоположных стен, свирепо друг на друга поглядывая и рыча. К счастью, чтобы чем-то навредить Эмме, Марго слишком боялась расстроить Чёрча. Расстроить Чёрча означало расстроить ее дойную корову — то есть мужа — а она никак не могла этого допустить, когда уже была так близка к заветному пенсионному фонду.

Эмма находилась примерно в таком же положении. Ссора с Марго могла привести к еще одному разговору между отцом и сыном. Чёрч бы этому явно не обрадовался, а поскольку новой жизненной целью Эммы стало всегда делать его счастливым, она будет максимально мила со своей матерью.

Чёрч.

Если дни её проходили в скуке, то ночи она проводила в обожании и поклонении.

В его присутствии всё вокруг испарялось. Словно как только Чёрч входил в комнату, весь остальной мир переставал существовать. Она переставала существовать. Она становилась просто манекеном, неподвижным и жадно ждущим, когда он к ней прикоснется и оживит.

И он к ней прикасался.

Ох, этот Чёрч, он был воистину коварен. Интересно, и где он научился всем этим своим грязным фокусам? Он точно знал, как ее усмирить, знал, что нужно сделать, чтобы она не задавала лишних вопросов. Чтобы не вынуждала его говорить.

Он привязывал ее руки к изголовью кровати, запихивал ей в рот ее трусики и жестко трахал. Оставлял ее так часами, приходил и уходил, когда ему заблагорассудится, казалось, абсолютно не заботясь о том, что была вероятность — пусть и небольшая — что в комнату войдёт Джерри или Марго и обнаружит ее.

Он её шлепал, оставлял на ней синяки. Душил, пока на шее не появлялись клеймившие ее полосы. Для крайне неразговорчивого и, казалось бы, не слишком активного человека, он словно внезапно не мог отключиться. Только не рядом с ней. Он вдруг превращался в фонтан сексуальной энергии, агрессии и одержимости, и всё это устремлялось на неё.

Это было восхитительно. Когда Чёрч заканчивал, она всегда становилась другим человеком. Меньше Эммой и больше им. Она его благодарила. Попросила ещё. Умоляла. Говорила ему, что останется здесь навсегда, никогда больше не увидит белого света, только пусть он, пожалуйста — пожалуйста — остаётся центром ее малюсенькой вселенной.

Оказалось, это он ходил по кухне. У Чёрча в спальне не было часов, поэтому Эмма понятия не имела, сколько он находился дома, прежде чем войти в свою комнату. Достаточно, чтобы она начала бояться, что с ней вот-вот произойдет несчастный случай. Когда он вошел в спальню, Эмма встала на колени и, жадно глядя на него, облизала губы.

Он не сказал этого вслух, но тот день, да все выходные, были ничем иным, как проверкой. Чёрч ее испытывал, ему нужно было убедиться, что она его достойна. Если она сможет сохранять спокойствие, когда хочется кричать, если сможет усидеть на месте, когда напугана, значит она достаточно сильна для него. Достаточно хороша.