— Честно говоря, понятия не имею, — прошептала она в ответ.

— Студенты! Добрый день! — обратился к ним мистер Харкер. — С возвращением в мир математики. Вы, очевидно, заметили в нашей аудитории новый субъект, и нет, дамы, он здесь не ради вашего удовольствия. Мистер Логан до конца семестра будет моим ассистентом.

Эмма всматривалась в лицо Чёрча, пытаясь понять, рассердила ли его шутка на счёт его внешности. Он и бровью не повел, хотя некоторые из его новых учеников таращились на него во все глаза. Либо их не отпугивал его статус «странного», либо они были не местными и попросту этого не знали.

— Боже, ты только взгляни на Марси Макинтош, — театральным шепотом простонала Стейси. — Она вывалится со своего места, если не успокоится.

Эмма посмотрела на первый ряд и увидела грудастую девушку, которая очень вызывающе склонилась над столом.

— Если она не будет осторожна, то вывалится не только со своего места, — фыркнула Эмма.

Стейси засмеялась.

— По крайней мере, это привнесло бы в наш день немного веселья.

— Постой-ка… Макинтош… а это не та девушка, которая, как ты сказала, с ним спала? — спросила Эмма, указав карандашом на два предмета их обсуждения.

— Да. Ну, то есть, это она так утверждает. Чёрч точно это никак не комментировал, поэтому, кто знает. Но я не могу представить его занимающимся сексом, а ты?

Да. Да, Эмма могла, да еще как. Из-за этого у нее возникло странное ощущение. Она задумалась о словах матери. Чёрч был другим, это уж точно. Она сама ему удивлялась. Совершенно очевидно, что вербально он не общался. К тому же он фактически был ее сводным братом. Поэтому представлять его голым или то, как он к ней прикасается и смотрит на нее своими безумными глазами, было бы очень неправильно.

«Со мной что-то не так. На этот раз даже больше, чем обычно. Мне нужно быть с ним очень осторожной».

Эмма решила не обращать на него внимания. Он испытывает к ней примерно те же чувства, что она к баклажану, думать о нем в плане секса просто смешно. Сосредоточив свое внимание на учителе, она принялась записывать все, что он говорил, и изо всех сил пыталась это понять. Всё что касается математики, всегда было ее слабым местом. Вскоре она потерялась в буквах, цифрах и символах, пытаясь во всем этом разобраться.

— На следующем занятии, — стал закругляться учитель, спустя почти полтора часа. — Мы пройдем с восемнадцатой по двадцать четвертую главу. Обратите пристальное внимание на уравнения в двадцать второй главе. О! И позаботьтесь том, чтобы оставшаяся часть дня прошла у вас просто потрясающе.

В ответ на его последнее замечание кое-где раздались смешки и аплодисменты, но Эмму это не волновало. Она наклонилась и стала сражаться со своей сумкой, пытаясь засунуть в нее учебник и блокнот.

— Он на тебя пялился.

Эмма подняла голову. Она и забыла, что рядом стоит Стейси.

— А? Мистер Харкер? — оглядываясь по сторонам, спросила она.

— Нет, глупая. На тебя пялился Чёрч.

Её взгляд тут же скользнул к большому деревянному столу в углу аудитории. Чёрч по-прежнему сидел там, но читал тест, делая в нем пометки красной ручкой.

— Он работает, — заметила она.

— Это сейчас он работает, — поправила ее Стейси. — Но примерно на середине урока он повернулся и смотрел на тебя. Он отвернулся всего минут десять назад.

— Ты полчаса смотрела, как он на меня пялится? — Эмма рассмеялась и, поднявшись, закинула на плечо сумку.

— Нет, но я все время оглядывалась. Я никогда не видела, чтобы он на кого-нибудь пялился, во всяком случае, не так. Думаю, ты ему нравишься.

— Как я могу ему нравиться? Он меня совсем не знает.

— Ты с ним живешь, разве нет?

— Да, но всего пять минут. Поездка на машине этим утром не считается, и я все время жаловалась на свою мать. Скорее всего он на меня пялится, потому что придумывает, какими способами меня лучше убить и навсегда избавиться от своей надоедливой новоиспечённой сводной сестры, — пошутила она, сбежав по ступенькам к двери.

Стейси сменила тему и, вновь войдя в роль рекламного автофургона, заговорила об очередной предстоящей вечеринке. О каком-то важном событии в эту субботу, куда все собирались, и на этот раз Эмма просто обязана прийти.

Эмма слушала её вполуха. Выходя в коридор, она оглянулась и обнаружила себя в плену больших голубых глаз Чёрча. Снова этот взгляд, который пронзал ее насквозь. Ей казалось, что он смотрит прямо в ее истерзанную душу.

«Мне плевать, представляет он меня голой или мертвой, или чем-то средним. Я просто хочу, чтобы он всегда на меня так смотрел».

Для Эммы единственной альтернативой возвращению домой был обед в столовой — ее стипендия предусматривала оплату расходов на обучение. Учебники, тетради, карандаши, ручки и дерьмовая столовская еда никогда не были для нее проблемой. К тому же, это означало, что она проведёт меньше времени в присутствии Марго, так что это даже являлось дополнительным бонусом.

Она сидела в конце стола и грызла бутерброд. К ней присоединилась Стейси и еще пара девочек. Еще подружки, уррааа. Они начали болтать о каком-то большом концерте, что проходил здесь год назад, а она уставилась на них. Как она могла дружить с этими людьми? Примерно в то же время в прошлом году Эмма на все выходные забаррикадировалась в своей спальне, спасаясь от пьяного и приставучего парня Марго. У нее нет с этими девушками ничего общего, они ее не поймут.

Поэтому она не обращала на них внимания и думала о своём. Она гадала, когда же жизнь начнет налаживаться. Прикидывала, а не лучше ли стать бездомной, чем жить с Марго. Может, групповое изнасилование бродягами поможет стереть некоторые из ее воспоминаний.

Эмма не знала, сколько времени Чёрч простоял в дверях столовой, прежде чем она его заметила. Их глаза на мгновение встретились, затем он повернулся и вышел из зала. Она сглотнула и отложила бутерброд.

— Что-то случилось? — спросила Стейси.

Эмма покачала головой и собрала свои вещи.

— Нет, но за мной пришли. Мне надо идти.

— Пожалуйста, подумай на счет вечеринки?

— Возможно. Увидимся на следующем уроке математики.

Конечно, она никак не могла знать, это ли на самом деле означал визит Чёрча в столовую. Он мог просто заблудиться в поисках парковки. Или, может, он сидел там все это время и только сейчас закончил есть. Пока Эмма бежала по коридору, ей в голову пришла целая дюжина разных причин.

«Нет, он искал меня».

Он сидел за рулем своей «Хонды», точно так же, как и утром у дома. Когда она села на свое место, его глаза неотрывно смотрели в лобовое стекло.

«Потому что теперь это моё место».

После того, как они несколько минут проехали в гробовом молчании, она глубоко вздохнула.

— У тебя неприятности, так ведь?

Молчание. У него дёрнулся мускул. Челюсть сжалась.

«Бинго».

— А зачем еще возвращаться в это чудесное место, — вздохнула она, проводя пальцем по стеклу. — Ты сделал что-то плохое. Не настолько, чтобы за это тебя вытурили из университета, но вполне достаточно, чтобы взволновать народ. Чтобы они подумали, что возвращение домой пойдет тебе на пользу. Господи, какие же люди тупые. Как будто дом — это волшебное место над радугой. Повязка, которая все вылечит. Что тебе даст возвращение домой? Дома все становится только хуже.

После этого они ехали по извилистым улочкам в гробовом молчании. Стояла поздняя осень, и он не включал в машине обогрев. Она чувствовала в воздухе холод. Приближались заморозки. Эмма закрыла глаза.

— Ты меня не боишься.

Не открывая глаз, она глубоко вздохнула. У него был красивый голос, грудной и бархатистый. Эмма была рада, что он не делился им ни с кем другим. От этого она чувствовала себя особенной.

— Нет. Не боюсь, — согласилась она.

Они свернули на свою улицу, и он припарковался на подъездной дорожке. Эмма сняла ремень безопасности, Чёрч заглушил двигатель, но ни один из них не двинулся с места. Холод пробирал до костей.

— Мне называть тебя Пол? Или Чёрч? — спросила она, глядя на дорожку, ведущую к парадной двери. Ее мать повесила над ней какой-то нелепый флаг с изображением тыквенной грядки. За всю свою жизнь Марго Хартли не купила ни одной тыквы, и уж тем более не видела тыквенную грядку. Теперь изображение одной из них развевалось на ветру перед ее домом.

Что за жизнь.

Эмма слышала, как Чёрч сделал глубокий, успокаивающий вдох. Слышала, как он выдохнул через нос. Он пытался совладать с собой. Эмма заставляла его нервничать.

«Хорошо».

— Чёрч, — наконец, ответил он, затем вышел из машины и оставил ее в полном одиночестве.

ЧЁРЧ

От женщин мало пользы.

Нет, я вовсе не сексист. Возможно, мне следует выразиться иначе.

От людей мало пользы.

Пожалуй, от мужчин её даже меньше — они по большому счету ничего не могут для меня сделать. Женщин я, по крайней мере, могу трахать. Но самые лучшие женщины это те, которых я могу использовать.

И тут неожиданно передо мной предстаёт эта женщина. И на следующее утро снова. Эта женщина. Прямо у меня перед носом — только руку протяни, не успел я вернуться домой для новой работы. Ради нового плана. Ради новой цели.

У нее длинные волосы, которые просто умоляют меня схватить их и дёрнуть, и рот, который редко закрывается, так что, возможно, мне стоит чем-то его занять.

Но знаете, что в ней самое лучшее? Её глаза. Большие, дивные, зеленые озёра. Зеркала ее души, раскрывающие мне все ее маленькие секреты.

Знаете, что они мне говорят?

Они говорят: «Жажди меня».

«Нуждайся во мне».

«Я надломлена».

«Излечи меня».

Говорят: «Ради этого я готова на всё. На всё что угодно. Только убеди меня».

О, Эмма, для тебя я могу это устроить. Могу заставить тебя поверить.

И тогда ты сделаешь все, что я захочу. Все что угодно.

Честное слово, иногда всё само устраивается именно так, как мне нужно.

3

Эмма лежала на своём бугристом раскладном диване. На ней была лёгкая майка и трусики-бикини. Она лежала на спине, уставившись в потолок, и поигрывала прядью волос.