Глава девятая

Асия с домочадцами оставалась на хозяйстве. Артем контролировал производство, а Авраам с двумя сыновьями не вылезал из поездок. Семейство Гольдштейнов так взялось за дело, что я стал подумывать, что в этом мире он заменит семейства Ротшильдов и Рокфеллеров вместе взятых. На охрану оставалось копье наемников. Остальную полусотню во главе с Генрихом я брал с собой. С Генрихом мы сошлись на почве общего знакомства с Гансом Пфердом. Я рассказывал кондотьеру лихие истории из прошлого, перемежая их информацией о самом Гансе, чем окончательно убедил вояку в том, что мне действительно удалось помахаться в Европе. Время выступления на Угру было выбрано не случайно. Основные силы Едигея покинули пределы русских княжеств, а вот один из отрядов, направленный грабить Вологду, еще тянулся , обремененный немалой добычей и полоном. Сейчас татары пережидали распутицу, чтобы затем через рязанские земли уйти к себе. Две сотни арбалетчиков, аркебузиров и пикинеров , а также три десятка тяжелой кавалерии двигались им на перехват к знаменитому Изюмскому тракту. В моей частной армии была и артиллерия. Мы смогли довести до ума четыре «единорога», вбухав немалые средства в закупку шведского железа. В Пскове меня ничего не держало – семья должна была перебраться на Угру после нашего там обустройства ориентировочно к осенней распутице.

И сейчас мы растянулись на километры. Впереди была долгая дорога на Ржев в обход Москвы на сожженную Коломну. Командовал сборным войском боярин Любята, свои полководческие таланты я оценивал невысоко. В Ржеве часть отряда во главе с Алешкой –старшим отделилась и ушла водой на Вязьму. Этот отряд вез на Угру хозяйственные припасы и должен был подготовить к нашему возвращению базу в районе нынешнего Юхнова, по местным источникам Юхновской пустоши. Здесь же в Ржеве к нам присоединилось полторы сотни легкой конницы, которые выделил князь Порховский. Возглавлял отряд его сын Владимир Даниилович. Мне он понравился. Веселый , открытый он тут же перевалил на Любяту все вопросы и в основном ехал со мной. И даже суровое предупреждение, что за невыполнение приказа и любую дурную инициативу виновные будут без затей повешены, ничуть не испортило его беззаботного настроения. Впрочем это было мне на руку.

Почти все встреченные поселения на территории московского княжества были разорены. Обезлюдела огромная территория. Я был просто потрясен ордынским беспределом, находя в сожженных деревнях почерневшие кости женских и детских скелетов. Видавшие виды немецкие наемники помрачнели, а русские кмети без всяких понуканий заторопились на встречу с незваными гостями.

Завидев проходящий отряд под княжеским стягом, встреченные люди чаще всего становились на колени и их взглядах я не видел ни мольбы о помощи, ни призыва к мщению. Ничего – пустые усталые глаза на изможденных лицах.

- Что присоветуешь? – обратился я к Любяте.

- Кажную слезу не утрешь. Половина из них сгинет с голоду. Если позволишь, Олег Михайлович, отроков я бы отобрал, да и молодиц покрепче да в Добрятине у Данилова монастыря пока оставил. Выделим десяток обозников да денгу на пропитание. Ежели удасться, что задумали, коней да повозок отобьем. Опять же полон. Вот тебе и люди. А басурмане пожалуй Купавну миновали.

- Если пропустим, то догоним.

- То верно. Только ежели вдогон, людей потеряем. Из засады будет посподручней. Шевелись, братцы! Ужо будет вам пожива.

Мы успели. Измотанные дорогой и недосыпом, люди не пали духом. Вечером после прихода на место, я построил отряды. Перед серьезным сражением, итог которого предсказать было невозможно, хотелось дать войску встряску.

Трезво оценивая свои ораторские способности и понимая, что пламенный оратор никоим образом не может быть иноземцем, я выпустил в первые ряды нашего расстигу.

- Братья! - начал отец Федор. – Доколе мы будем терпеть на горле грязную пяту басурманина? Доколе наша земля будет умываться горючими слезами..

Такой речи мне не приходилось слышать. Маленький, тщедушный священник казалось стал выше ростом. Он ронял незамысловатые слова, заставлявшие людей крепче сжимать рукояти мечей и местами ронять ту самую мужскую слезу. Я сам, не замечая, тискал эфес тяжелого палаша, гневно раздувая ноздри. Эх! Вот нам бы в свое время такого замполита. Хрен бы тогда мы и Союз просрали. Генрих на правом фланге переводил речь попика на немецкий. Проняло! Ей богу – проняло. А я думал, грабители как грабители. Ничего святого. Я дополнил речь отца Федора одной фразой:

- Ордынцев по возможности в плен не брать.

С раннего утра на север по всем дорогам полетели конные разъезды. Передохнуть удалось почти трое суток.

- Сколько? – спросил Любята у командира дозора.

- С тысячу воев, не менее. Растянулись на верст пять. С полоном идут неспешно.

- Значит здесь пройдут завтра к полудню.

- Вспотеть не успеем, - улыбнулся Ждан.

Утро выдалось росное.

- С богом,- перекрестил нас Любята. – Ты, княже не зарывайся. Вдарил, потоптал и уходи. Останешься жив, поверни отряд у дуба приметного.

- Постараюсь. Кони отборные, люди верные, что еще надо?

Аръергард татар численностью под две сотни шел по небольшой ложбине. Под ясным прямым солнцем люди размякли и расслабились и когда стали подниматься на взгорок, увидели перед собой классический клин тяжелой конницы, начавший набирать разгон. Место атаки было выбрано так, что бежать было некуда, с двух сторон поджимала густая дубрава. На самом деле тяжелые конники были только в первом ряду.

Я скакал во главе клина, облаченный в полный рыцарский доспех, опираясь спиной на высокую луку. Тяжелое копье , зажатое в подмышке, казалось, как обычно в бою, легкой палочкой. Рядом скакали оба Ждана, стараясь, чтобы я не вырывался из линии. Как всегда, страх ушел и пришло знакомое чувство выбора – кого убить первого. Грохот подкованных копыт заполнил теснину вместе с лязгом столкнувшегося металла. Первого врага копье пробило насквозь и я бросил его, выхватывая из сумок два кремневых пистолета. Оба выстрела были сделаны в упор и татарам не помогли их хорошие кирасы. Обернувшись, я увидел , что мы смели пару сотен всадников и поднял руку. Сигнальщик затрубил и кавалерия, развернувшись на все сто восемьдесят, пустилась наутек. К чести неприятеля, очнулись они быстро и за нами пошли вдогон не менее трех сотен конников. Пригнувшись к шеям лошадей, мы летели по знакомой дороге и я высматривал в нашем отряде знакомые лица. Жданы? Вот они- чуть отстали. Охраняют, стервецы. А вот десятника Петра не вижу, а вот Тимоха в помятом шлеме скалится – досталось поди. Впереди в двух сотнях метров знакомый дуб, под которым на коне Любята с пикинерами. Я подскакал к нему, становясь в новый строй. Еще раньше в слитный топот конницы вмешался пушечный залп, а затем залп аркебуз. Четыре десятка арбалетчиков ударили в спины аръергарда врага. И тут мы двинулись спереди тяжелой конницей. Оруженосец успел подсунуть мне новое копье. На полном махе мы прорезали пришедшей в полный беспорядок отряд и проскакали уже в середину длинного обоза. Пыль стояла до небес. Сопротивления почти не было. Только конница татар находилась настороже. Пехота же была совершенно не готова к сражению. В отдельных местах охрану били пленники, били люто и жестоко, невзирая на потери. Опять же у страха глаза велики. Еще большее удивление вызвало у меня то, что почти все пехотинцы были не татарами. Осознав этот факт, я взбеленился. Свои своих. Небось и бизнес на этом делают. Не опуская копья, я летел на плотного, в хорошей броне воина и только когда он упал на колени, понял, что могу потерять ценного , хорошо информированного пленника.

- Вяжи суку! - крикнул я оруженосцу.

Подскакал Любята.

- Не верил, ей-ей. Считай их втрое было, а потоптали и постреляли , как курей.

- Как Генрих?

- Стоял насмерть, а к арбалетчикам не пропустил никого.