Алешка степенно кашлянул:

- Господин капитан, мы вот посоветовались и сразу после сбора добычи все вино сховали в одном месте. Вот зачем басурманам вино тащить к себе да еще поболе сорока четырехведерных бочек да в этакую даль? Они его не пьют. А ежели на продажу, так никакие прибыли от него не окупятся.

- И вы допетрили, что золото и серебро в бочках,- продолжил я.

- Мы так порешили.

- Проверить вашу теорию мы не можем. Всё на виду. Рискну. Отдаем землякам дополнительно двести коняшек. Нам такие не нужны, нам бы под плуг работяжек, а не этих пони. А сам беру часть доли вином. Не перепутай, Кутузов, когда вино на пьянку повезешь.

Вот так три судна повезли только вино под охраной сержанта Вайнбреннера. Вино к вину. На всякий случай бочки были завалены железным ломом. Я не поехал в Рязань отдать визит вежливости Ивану Владимировичу, да наверно ему было не до нас, ведь предстояло восстанавливать город и выяснять отношения с родственником за Пронское княжество. И зол был я на князя. Год назад он с помощью ордынцев разорил Переяславль-Рязанский, перекраивая сферы влияния. С таким союзником никаких врагов не нужно.

И вот опять я плыл на лодье вверх по Оке. Поход дался мне нелегко, да и лихие рыцарские забавы здоровья не прибавили. Это сколько мне лет? Получается почти 51. Пролетели годики - вон мой пацан - бывший паж девятнадцатилетний Алешка заправляет полусотней, его названому брату уже 16 и он уже носит красные сапоги.

- Что горюешь, княже? - подошел Любята. – Аль проруха какая?

- Садись, Любята Вершинич. Что будешь пить?

- Медовухи холодненькой.

- Петро! Налей.

- Нет, Любята. Просто думаю, как жить дальше. Вот сяду я на Юхновской пустоши, разыщу уклад, разыщу – уж будь покоен, а что дальше?

- Не успокою я тебя, Олег Михайлович и бодрого слова не молвлю. Пустошь- она не случайно образовалась. Вроде и земли ничьи , то есть сил ни у Москвы , ни у Литвы их удержать да боронить нет, а самому в одиночку там не выстоять, поверь моему опыту. Ведь снизу еще и Орда подпирает и Рязань зарится, а ведь у князя Ивана ярлык ордынский. А ежели зачнешь уклад лить, это какой кус у самого рта будет? Вот такой мой сказ, а думать тебе. И потом давно хотел тебе сказать, да невместно было. Твои –то ближники вряд ли тебе скажут..

У меня защемило в груди, как в предчувствии известия о беде.

- Так вот, княгиня твоя давно с другим милуется, пока ты в трудах да походах.

Чем больше злата, тем гонор больше. Это у себя она была скоромной, много их таких, а здеся есть как развернуться.

- И кто сей счастливец?

- Сын посадника Твердислава, коего ты в битве на Камно спас.

- Да, красавец парень, не чета мне. И действительно, что ей делать в здешних лесах, да еще в разоренном краю?

- Ты уж прости меня, старика. Только мы с тобой не раз вместе под смертью ходили и не желаю я, чтобы за твоей спиной холопы твои и чужие хихикали. Не заслужил ты того. Ну, хлопнем по маленькой, что ли? Не горюй. Молодая жена, что плющ на дубе. Не стряхнешь вовремя, так опутает всего.

- Эт точно.

Как паршиво на душе. И поговорить о своем не с кем. Как там Олег, то есть я? Прошло три года. Неужто усидит на месте в кругу семьи? Зная самого себя, я сильно в этом сомневался.

Глава десятая

- Сергей, - куда ребята пропали? Неужто Олег правду говорил про проход в другое время?

Муж, посмеиваясь , сказал, - Надюха, даже если это правда, все равно никто не поверит. Ты уж помалкивай.

- Само собой. Не хватало, чтобы в дурочки записали. Что ты возишься? Опять мотор барахлит?

Сергей снял колпак с мотора и полез к свечам. Надя умащивалась на носу лодки.

- Сережа, - сказала она дрогнувшим голосом,- там кто-то есть. Пыль мешает, всё никак не осядет.

Супруги не верили своим глазам. На берегу, весь перепачканный белой известковой пылью, стоял Олег и махал рукой. Наконец, чертов мотор завелся и Сергей выкрутил румпель до отказа. Лодка ткнулась в берег.

- А где остальные? – А как? – А когда? – вопросы посыпались градом. И сам Олег выглядел совершенно по другому – помолодел, исчезла борода, пропали шрамы, а главное – он был одет в знакомый , правда изрядно потрепанный костюм геолога. И на ногах вместо бродней были какие-то кожаные чуни. Было заметно, что и Олег изумлен не менее своих друзей. Радостная улыбка не сходила с его лица. По всему выходило, что он ждал худшего, гораздо худшего.

- Остальных не было. Понятно?

Сергей и Надя синхронно кивнули – не было, значит не было. А что можно, Олег сам расскажет. Ясно одно - излишнее любопытство обойдется дороже.

- Ребята, поехали домой. По «Дошираку» соскучился, сил нет. Надюха, вот тебе подарок.

Олег раздернул горловину рюкзака.

- Это же соболь, - ахнула Надя, – так много.

- Сошьешь манто для утренней дойки. А это тебе,- протянул он Сергею невзрачный камень.

- И что за булыга?

- Изумруд. Только неограненный.

- Так это же состояние.

- Подарок,- Олег опять усмехнулся, - от нас.

Супруги переглянулись. Сергей дернул ручку стартера.

- Поехали!

Дальнейшие действия Олега тоже были странными. Немного передохнув, он отправился в Жигулевск. Оттуда он привез странную фотографию северной стороны утеса Сокол, которую увеличил и повесил на стене. На ней просматривалась панорама горы с четко просматриваемыми тремя глубокими отверстиями, сделанными как по ниточке в один ряд. На спокойную жизнь Олега хватило ненадолго. Поговаривали, что он собирался жениться, но почему-то передумал. Опять же ходили слухи о его необыкновенной коллекции старинных монет. Как бы то ни было, но он продал квартиру и уехал в богом забытый Троицко-Печорск, где купил крепкую избу у реки и обзавелся лодкой с мощным мотором. Каждую зиму он уезжал в Москву, где связался с какими-то реконструкторами- выживальщиками и всерьез занялся старинными боевыми искусствами. По крайней мере в его доме в Троицке на стене висела тяжелая секира, которую он называл ронделем. Это увлечение тесно сочеталось с изучением одного из диалектов немецкого языка. Соседи отмечали, что Олег тщательно наблюдает за погодой, особенно летом. Иногда к нему приезжали гости , в числе которых никогда не значились женщины. И так продолжалось три года, после чего об Одинцове никто ничего не слышал.

Почти две недели мы добирались до Угры. Все это время я пытался прийти к окончательному решению и не находил оптимального варианта. Но мысли о возврате в свое время не было. Даже не появлялись. Поднимаясь к Юхнову, я позвал для совета всю свою команду . В отличие от них я знал, что мои вотчины окончательно отойдут к Москве еще не скоро, а вот возвышение Литвы и создание Речи Посполитой не за горами.

К моему удивлению, логичные доводы и расклады не обрушили честное собрание в болото пессимизма. Я посоветовался и с Генрихом, почти оправившемуся от ранения и осведомился о его планах.

- Ваша светлость, после двух сражений под вашим началом любая бандерия будет считать за честь сражаться под вашим знаменем. Лично я готов набрать не менее двух сотен арбалетчиков и пикинеров. Если подкрепить их двумя сотнями конницы и двумя батареями ваших «единорогов» , то очень сомневаюсь, чтобы у ваших недругов появяться претензии к вам. Учитывая, что после похода Едигея стороны обессилены, а Витовт готовиться к битве с крестоносцами, то пара спокойных лет вам обеспечена, а это немало в нынешних условиях.

Так было принято решение о создании фактически нового княжества на жалованных Москвой землях на Угре. К этим законным территориям я планировал самым наглым образом прирезать литовских пустошей за Угрой. За два года надо было встать на них твердой ногой. В Калуге мы расстались с Любятой, который хотел повидать родных в Пскове.

- Ты не думай плохого. Вернусь к Ильину дню. Да охотников на дружину кликну. Ты ведь увечных кметей берешь, и их возьму. Да обозы со снедью отправлю, да плотников пару артелей. Опять же каменщики нужны. А ты Генриха в неметчину отпусти, пущай по кондотте людей набирает.