Перед началом дневного заседания Кастор успел не торопясь получить гонорар и компенсацию. Он с любопытством вертел в руках ренминь-доллары с зеленой каймой и ждал, когда возобновит работу суд. Зрителей после перерыва прибавилось, но странного большеголового старика по прозвищу Многолицый Кастор среди зрителей не заметил. Инспектор Цзунг Делила покинула его, снова заняла место в первом ряду вместе с тремя остальными полицейскими. Все они, казалось, с напряженным интересом ждали чего-то особого.

Как только вызвали первого свидетеля, Кастор потерял интерес к галерее для зрителей, сунул банкноты в карман. Свидетельские показания давал технический эксперт из полиции, седоволосый человек с большим, судя по всему, опытом судебных разбирательств. Вопросы и ответы быстро следовали друг за другом, опрос шел как по маслу.

— Вы получили задание опознать покойного?

— Да. Путем клеточного анализа и сравнительного определения характера волосяного покрова в нижней части затылка покойный был опознан как Фенг Эйвери, семнадцатилетний гражданин АРБ, ученик забойщика скота из скотоводческого коллектива «Жемчужная Река». Ученик Фенг принадлежал к заокеанским китайцам, в шестом поколении, как по материнской, так и по отцовской линии.

— Вы изучили личное дело ученика Фенга Эйвери?

— Изучил. Будучи студентом университета, дважды подвергался аресту. Оба раза — за контрреволюционную деятельность. Первый арест — за участие в митинге правых уклонистов. Второй — за порчу народного имущества путем нанесения распыленной краской надписей-графити. На стенах общежития им были нарисованы лозунги типа «Америка для американцев!» и «Китайцы, убирайтесь домой!» Ученик Фенг был исключен из университета после второго ареста, и после этого находился под наблюдением.

Кастор даже втянул голову в плечи, изо всех сил вжимаясь в сиденье. Он боялся пошевелиться или посмотреть вокруг, чтобы не обратить на себя внимания. Дело вступило на опасную территорию! Речь уже не шла о простом убийстве. Дело попахивало государственным преступлением! Антинародным деянием, может быть, целой серией. Чем только думал этот несчастный парнишка? Он имел все! У янки-китайца было даже меньше шансов попасть в университет, чем у чистокровного янки, вроде Кастора. Должно быть, это был особенный паренек — и пользовался особыми привилегиями. Чтобы такой человек не оправдал доверия? Уму непостижимо!

В зале чувствовалась напряженность, присутствующие перешептывались, беспокойно двигались. Зрители, которых от Кастора отделяла звуконепроницаемая загородка, взволнованно наклонялись друг к другу; для языка телодвижений прозрачный кристаллический лист не представлял препятствия. Судья не допускающим возражений тоном вновь вызвал начальника бойни для повторной дачи показаний. Лицо старика, его поза говорили сами за себя, слов не нужно было. Медленно, едва волоча ноги, опустив голову, с погасшим лицом, он занял место, ожидая рокового удара.

— Вы знали, что ученик Фенг не выходит на работу как положено?

Старик прерывисто вздохнул и вдруг огрызнулся:

— Знал, понятное дело! Он же мой внук, как не знать!

Любитель бейсбола, паренек, сидевший через два ряда впереди Кастора, вдруг заплакал.

— И вы не сообщили о его отсутствии?

— Зачем это? — визгливо выкрикнул старик. — Я и так знал! Он всегда искал неприятностей, вечно всем был недоволен! Украл где-то пистолет, хотел напасть на радиотелескоп. Я пошел следом, я его умолял одуматься… — Словно по сигналу, Цзунг Делила и остальные полицейские поднялись за его спиной. Старик крикнул: — Я не хотел, он сам виноват! У меня не было выхода. Он погубил бы нас всех…

Рабочий день в суде закончился, зал опустел. Кастор сидел и ждал, что кто-нибудь объяснит, что ему делать дальше. Ему совсем не улыбалась перспектива долгой автобусной поездки обратно в деревню и нагоняй, который устроит Толстая Рода, и бесконечная до отупения работа на рисовых участках. Вдруг он услышал, как его зовут.

Звала его инспектор Цзунг.

— Ну что, Книжник, какие у тебя планы? — спросила она весело. Лицо ее сияло — очевидно, быстрое и легкое окончание дознания привело инспектора в доброе расположение духа. Она была довольна собственной сноровкой. Кастор пожал плечами.

— Поеду обратно в деревню, наверное.

— Разумеется, поедешь, — согласилась она. — Но не стоит торопиться. Автобусы уходят каждый день, поэтому переночевать можешь в городе.

— Правда? — Кастор обрадовался неожиданной удаче: остаток дня он проведет в городе, утром пробежится по магазинам, а ночевать будет в удобном гостиничном номере, и на этот раз — не с пустым карманом.

— Можно будет посмотреть индийские передачи! — сообщил он, предвкушая удовольствие.

— Обратно в эту трущобу? Забудь! — презрительно усмехнулась Цзунг Делила. — Нет, нет, я настаиваю! Обедаешь у меня, и на ночь тоже найдется, где переспать. Ничего слушать не желаю! Решено!

Цзунг Делила вовсе не имела в виду свою квартиру, когда сказала «обедаем у меня». «Моя городская квартира? О, нет! Она немногим лучше твоей жалкой перевалочной ночлежки!» Она имела в виду апартаменты, которые держала за городом, у воды, вниз по устью Миссисипи. Даже в скоростном спортивном автомобильчике Делилы дорога заняла больше часа, и сумерки успели перейти в ночь.

Кастор, сидевший рядом с Делилой в двухместной кабинке автомашины, испытывал противоречивые чувства. Он то весь светился от удовольствия, то сжимал зубы от зависти. Как ловко поворачивают руль затянутые в перчатки руки Делилы, и как грациозно и небрежно управляется она с фарами, нажимает на клаксон, включает и выключает радио; с каким проворством маленькая юркая машина ныряет в просветы в бесконечном потоке грузовиков и такси! Зависть была не менее острой, чем удовольствие от поездки. Кастору еще ни разу в жизни не приходилось управлять чем-нибудь поинтересней, чем фермерский грузовичок. Эх, если бы у него была такая же машина, собственная! А под слоем зависти и удовольствия притаилось другое чувство, смутное, какая-то смесь опасений и ожидания: какие планы строит Делила на сегодняшнюю ночь? Неужели она имеет какие-то виды на него, на Кастора?

Покинув оживленные городские магистрали, вырвавшись на свободу шоссе, Делила немного расслабилась, порылась в кармане и протянула Кастору маленькую лакированную курительную трубку.

— В сумке у меня кисет. Набей трубку, — приказала она, не отрывая взгляда от дороги, словно была уверена, что Кастор беспрекословно подчинится. Он набил трубку и хотел передать ей, но Делила его упрекнула:

— Ах, Книжник, ты растяпа! Какой толк от трубки без огня? Зажигалка на приборной доске, видишь?

Кастор наконец сообразил, как пользоваться зажигалкой, и раскурил трубку, втянул щедрую порцию дыма. И напрасно. Он закашлялся, согнулся вдвое и едва не уронил трубку. Когда он пришел в себя, то обнаружил, что Делила смеется. Кастор передал ей трубку. Чем же он ее набил? Не табаком, разумеется; но если это марихуана, то на несколько порядков «круче», чем их деревенская, доморощенная.

Тем не менее, даже от одной затяжки Кастору стало хорошо. Расслабившись, он задал вопрос, который уже некоторое время крутился у него в голове:

— Что же будет со стариком?

— С убийцей? Народный суд вынесет приговор, старик, не сомневаюсь, получит несколько лет перевоспитательных работ, — уверенно сказала Цзунг Делила, но потом добавила: — Хотя на месте судьи я бы приговор отсрочила.

— Из-за его возраста?

— Нет. Потому что старик ничего плохого не совершил, намерения у него были достойные. Я им почти что восхищаюсь, Книжник. Людям его деревни грозила опасность, и он пытался их спасти. Он не хотел убивать Фенга. Поэтому испугался, ударился в панику, допустил оплошность. Жаль, что ты на голову наткнулся — старику все сошло бы с рук.

Она глубоко затянулась дымом, молча передала трубочку Кастору. Потом неожиданно взорвалась: