Многолицый изобразил удивление сразу всеми составляющими.

— Позволят записаться? — произнес он, как будто не совсем понимая, о чем идет речь, словно хотел убедиться, что фраза имеет смысл в данном контексте. — Не сомневайтесь, вас примут! — Он показал на экран терминала. — Вызовите список предметов, входящих в учебную программу, — приказал он. — Выбирайте все, что вам нравится, я ставлю «добро» на ваше заявление — и больше никаких дискуссий, мой мальчик! Действуйте! А потом отправляйтесь домой и приготовьте обед! Давненько я дома не обедал! Неплохо бы что-нибудь особенное отведать… так… жареную рыбу — НЕТ, ТОЛЬКО НЕ РЫБУ, В МОРЕ ПОЛНО НЕФТИ — бифштекс, если можно — нет, я хочу креветок — НЕФТЬ, НЕФТЬ! — Проклятье! — рявкнул Многолицый, потеряв терпение, перекрывая шум, который подняли его одночерепники, — приготовь что-нибудь, что угодно! Что умеешь! Но готовь как следует и подавай горячим! Вперед, не теряй времени!

И Кастор взялся составлять меню гурмана из всех практических и факультативных курсов, о которых дома, в деревне, с ее слабенькими обучающими машинами, мог только грезить. С наслаждением вгрызался он в разнообразнейшие предметы — астрогация, солнечная баллистика, космическая медицина, — и повсюду его встречали с распростертыми объятиями: преподаватели, как один, старались уделить ему особое внимание, чтобы Кастор побыстрее догнал группу. Кастор только поеживался от благоговейного ужаса — ведь до сих пор такое понятие, как «высший партийный работник» казалось ему чистой абстракцией, чем-то безотносительным к его собственной жизни. Никогда еще не наблюдал он магическую мощь высокопоставленного лица (а в данном случае, наверное, несколько лиц) в действии.

Многолицый в самом деле высоко стоял и пользовался немалым влиянием. Даже в Отчизне, если ему приходило в голову посетить древние города, Пекин и Гуанчжоу, он был заметной фигурой. А среди китайцев Северной Америки, где понятие «Отчизна» было достаточно идеальным, Многолицый, по меньшей мере, был первым среди равных.

После первого же учебного дня Кастор понял, что радости познания стоят любой, самой дорогой цены. После первого же дня в доме Многолицего, испытав свои силы в роли прислуги, Кастор решил, что цена, пожалуй, несколько завышена. Во-первых, он не предполагал, что ночевать придется в доме профессора. Само по себе — не такое уж плохое условие. Ему выделили просторную, удобную, можно сказать, роскошную, комнату. Ему не хватало Цзунг Делилы. Кастор быстро привык делить ложе с этой женщиной, тонко разбиравшейся в искусстве любви, и его покоробило, когда он обнаружил, что, даже без его ведома, привычный порядок нарушен, и что удивительно (как намекнула ему секретарша) по инициативе самой Делилы. Очевидно, решил Кастор, Делила проявляет тактичность, дает ему возможность завести среди студенток подружку помоложе. Неважно. С этим он разберется, когда наступит срок, то есть, когда немножко отдохнет от чрезмерных постельных упражнений.

Оставалась проблема самого Многолицего, вернее, самих.

Нельзя сказать, что среди одиннадцати личностей, составлявших коллективное сознание профессора, попались особо задиристые или неуживчивые особы; нет, с каждой из них можно было найти общий язык, в той или иной степени. Проблема заключалась в том, что их было одиннадцать. И у каждой — собственный набор привычек, вкусов, интересов и так далее. «Председателем» обычно выступал профессор Фунг. Брал слово «от имени и по поручению» комитета. Но только в случае, если вопрос серьезно не затрагивал чьих-то интересов. Секретарша профессора не ошибалась: «настоящего» Многолицего больше не было. Когда одной из составляющих его личностей нужно было поговорить с Кастором (другими словами, один из подотделов комитета желал обсудить интересующий его вопрос) прочие давали ей свободу слова. Иногда — на несколько минут подряд.

— Бывает нелегко, это правда, — объяснила Кастору Алисия Поттер в один из таких моментов. — Но мы находим общий язык. Просто другого выхода нет. Хсанг постоянно ноет, что мы не играем в гольф. А больше всего неприятностей от Шума. — НЕПРАВДА! — Ох, помолчи хоть немного, Шум! Я не критикую, я имею в виду, что у тебя завышенные сексуальные потребности. И мы ничем не можем помочь, ни Хсангу, ни Шуму. Особенно Шуму… не говоря о том уже, что при одной мысли о близости с женщиной… — Губы Многолицего угрожающе скривились, очевидно, Шум готовился дать отпор, поэтому Алисия поспешила сменить тему. — В общем, мы стараемся поддерживать друг друга, чтобы никто не вешал носа, чтобы в голове у нас были покой и согласие. Кстати, ты скоро увидишь мою дочь?

Кастор кашлянул и ответил уклончиво:

— Пока что я крайне занят в университете.

Он старался не упоминать о разводе. И если предполагаемая мать Марии позабыла о туманной фразе, несколько дней назад сказанной Кастором, то это уж вовсе не его дело. Напоминать ей об этом он не собирается. Кастор решил, что неплохо бы сменить тему, как раз наступил подходящий момент.

— Кстати, насчет обеда, — сказал он. — Кажется, мы все сошлись на том, что я готовлю курицу, правильно? С рисом.

— ПРАВИЛЬНО, РИС И ЛУК… нет, только рис, без лука… — Какой рис? Хочу плов!.. — Пожалуй, — рассудительно подвела итог Алисия, — ты приготовь что-нибудь, милый Кастор, что тебе нравится. А мы в любом случае съедим.

Кастор жил, словно во сне. Учеба в университете! И он не обязан возвращаться в деревню, прозябать на рисовых плантациях, черт бы их подрал! Новая искусная любовница — правда, ему временно приходится без нее обходиться, но очень скоро, не может быть сомнений, они восстановят отношения. Он даже иногда (не очень часто) вспоминал Марию и немножко грустил о ней. (С другой стороны, она сама виновата, что ушла. Нет нужды укорять себя; и поэтому Кастор имел полное право наслаждаться жизнью).

Самое большое наслаждение — изучать науки, связанные с космосом, но уже не в качестве упрямого крестьянского паренька у примитивного учебного терминала в глухой деревушке, а будучи полноправным и даже привилегированным членом академического сообщества.

Новости сыпались одна за другой. Учебная группа курса астрогации гудела как встревоженный улей. Началось с того, что по решению Партии забытая, потерявшая связность космическая программа вдруг стала набирать обороты, обрела второе дыхание. Наставник, который пребывал по данному поводу не в меньшем восторге, чем Кастор, сообщил группе о новой партийной инициативе. Он продемонстрировал изображения десятка ракет, некоторые из них были даже построены в течение последних лет; но программа до сих пор не имела реального веса, за ее спиной не стояли влиятельные силы, поддерживающие ее. И вдруг ситуация изменилась. «Что послужило причиной?» — поинтересовались студенты, инструктор ответствовал с непроницаемым выражением:

— Коллективный разум Партии мудр. Временами необходимо отступить и собраться с силами, временами — стремительно двигаться вперед.

Итак, наступило время двигаться вперед.

Кастор отважился на рискованный вопрос:

— Связано ли ускорение программы с недавно появившимся неизвестным космическим кораблем?

Наставник, прежде чем ответить, немного подумал, обвел глазами аудиторию, — не придет ли кто-нибудь на выручку, — потом осмелился выдавить:

— Не исключено.

— Удалось ли расшифровать сигналы, передаваемые с корабля?

Наставник решил, что с него хватит, и обрушился на Кастора:

— Мелкинс! Если бы сигналы были расшифрованы, разве руководители партии скрыли бы от нас их содержание? Как вы считаете? Следите за своими словами и мыслями, Мелкинс!

С другой стороны, он не стал категорически отрицать, что сигналы не были расшифрованы. И не стал уверять, будто бы корабль, о котором шла речь — всего лишь пустая скорлупа, останки одного из русских или американских аппаратов.

В тот же вечер, уединившись в своей комнате, Кастор подключился к личному терминалу Многолицего и перетряс файлы в поисках дальнейших сведений о новом космическом корабле. Новых сведений не поступало, поиски оказались бесплодными. Сомнений не оставалось — информация засекречена. И Кастору, чтобы проникнуть в секрет, лазейки не оставили. В этом тоже не было сомнений.