Низко, протяжно застонал Люк, начав двигать попой, — Трахни меня, Ньют! Трахни меня, пожалуйста! Ньююююют!!!

— Нет, воробышек! Нет! Ты мне вначале должен пообещать, что не будешь причинять себе вред болью.

— Да! Дааа! ДА!!! Обещаю! — он выгнулся в спине, толкаясь членом в моей руке, громко выстанывая.

— Нет, воробышек. Это не обещание. Это желание потрахаться. Но к концу ночи ты действительно будешь обещать мне эти два пункта. На самом деле желая этого.

Член Люка начал подергиваться и я пережал его у основания, надев резиновое кольцо.

— Нет-нет-нет, — взмолился Люк, – даймнекончить, Лисик, пожалуйста, — прохныкал он.

— Обязательно дам кончить. Позже. — Я прижался своим стояком к его половинкам, разводя в стороны эти сладкие булочки, и крепко ухватившись за его бедра. Мой стояк уже болел так, что терпеть не было никаких сил. Я сжал его половинками свой член и стал надрачивать, уже начиная дрожать и судорожно дергаясь, охренительно кончил, выстреливая тонкой белой струйкой на спину Люка.

Оргазм был сокрушительный и глубокий, даже уши заложило. Я без сил упал ему на спину, прижимая его к кровати, и, отдышавшись, понял, что я скотина и свинья. И Люк меня не простит за такие издевательства. И то, что я сделал только что — непростительно.

Что на меня нашло? Что сейчас было? Это что, атрибутика так воздействовала на мой мозг, выключая его на раз?

Вытирая спину воробышка салфетками, протирая себя, в голове играла мрачная траурная музыка — я все похерил. Я все испортил. Мне было страшно смотреть Люку в глаза.

Я отстегнул его руки от кровати, не глядя в лицо, перевернул его на спину и начал аккуратно, но торопливо снимать с его члена кольцо.

Член слегка опал, поэтому снять получилось не так трудно, как я думал.

Взяв его руку, растирая кисть, я решился взглянуть ему в глаза, ожидая прочитать себе приговор — заслуженный окончательный приговор.

— Прости меня, Люк! Прости меня! Я не имел права так делать. Не знаю, что на меня нашло.

Воробышек лежал не двигаясь, с закрытыми глазами, и тяжело дышал.

Люк открыл глаза и притянул меня к себе. Обнял одной рукой за шею, а второй кулаком потер по макушке. И отпустил.

Я лег на бок лицом к нему. Мы молчали и смотрели друг другу в глаза.

— Ньют! Я обещаю тебе, что не буду причинять себе боль. И что буду всегда советоваться с тобой. И не буду упираться, как сегодня. Обещаю!!!

Он обнял меня одной рукой и потянулся губами с поцелуем.

— Какие же мы с тобой идиоты. Оба. — Я поцеловал его тихонько в мягкие губы. Нежные, горячие, ласковые губы. Он перехватил инициативу, присосался мокрыми губами, зажигаясь сам и заводя меня.

— Подожди, Люк. Давай поговорим! Я виноват. Я даже понятия не имел, что смогу так поступить, что смогу издеваться над беззащитным человеком, и не просто человеком, а над тобой, воробышек! И это вымораживает меня. Я хочу искупить свою вину и согласен полностью поступить в твое распоряжение. Делай со мной, что хочешь. Баш на баш. Так будет справедливо.

Глаза Люка загорелись, видно было, как идеи, одна за одной, сменяя друг друга, посещают его голову.

— Охх, Ньююют, — простонал он. — Если бы ты знал, что я хотел бы с тобой сделать! — он даже губу закусил от восторга и прижмурил глаза. — Это желание останется у меня в запасе, — мы почему-то шептали, не желая нарушить то откровенное, интимное, доверительное отношение, которое установилось между нами. — Я буду держать его про запас, раз уж ты хочешь справедливости. Знаешь, я не сержусь на тебя. Ты мне очень дорог. После этих трех дней, когда я не знал, что думать, я готов на все, что ты придумаешь для меня. Я верю тебе. Ты не можешь нанести мне вред.

Он поцеловал меня в подбородок, в шею, невесомо, нежно, едва касаясь, лаская губами и дыханием, и мурашки стали разбегаться от его прикосновений на плечи и руки. Люк смотрел мне в глаза и, едва касаясь кончиками пальцев, водил пальцами по груди.

— А ведь я даже не знаю, где ты живешь, ни адреса, ни фамилии, ни телефона, воробышек!

— Я напишу тебе! Ручкой на стене, если хочешь. И даже адрес мамы, на всякий случай, — он улыбался мне так заразительно, что губы сами растягивались в улыбку, глядя на него. — Только она пока не знает о моей ориентации, и лучше об этом не распространяться. Вначале мне самому надо сделать камин аут, чтобы она привыкла. А потом уж знакомить с тобой, солнышко! Сразу два гея вместо одного гетеросексуального сына будет для нее слишком большим потрясением. А твои родители знают?

— Нет. У меня и в мыслях не было, что мне может понравиться мальчик, — я грустно улыбнулся. — Это началось с Эзры. Увидел в журнале, и залип. И пропал. И с девушкой расстался.

— О! А знаешь, чего я боюсь больше всего, Лис? Что вдруг на горизонте возникнет Эзра, позвонит, напишет, позовет, и ты бросишь меня и помчишься к нему… — Люк не улыбался. Он грустно смотрел на меня и гладил, гладил по лицу рукой.

Я задумался. Перевел взгляд на стену за его спиной, и представил, что позвонит Эзра и позовет меня к себе. Обнимет. Поцелует. Его запах благовоний. Его губы. Его ухмылочка. Его горячие руки. Музыкальные пальцы, играющие на моем теле, как на инструменте. Его хриплые стоны, которые мучили меня во снах и воспоминаниях. Хитрый взгляд. Томный взгляд с поволокой. И потерянный Эзра в последнюю встречу в кафе.

Странно. Он был все так же притягателен, богичен и прекрасен, как раньше, но желания близости с ним у меня не было. Всего-то за полмесяца он стал мне чужим. Как свет прекрасной, но далекой звезды. А вот Люк… Люк стал нужен, как воздух. Как вода. Как солнце. Ласковый, нежный, веселый воробышек, без которого моя жизнь пуста и невыносима. Опять я влип. Как муха в варенье.

— Нет, Люк. Обещаю тебе, что кто бы меня ни позвал, я тебя не брошу. Эзра, Бред Питт, Анджелина Джоли, без разницы. Кто они, и кто ты для меня!

— И кто же? Кто я для тебя? — пытливо уставился мне в глаза Люк, поглаживая мою руку своей, задевая кольцами друг друга.

— Ты стал очень дорог мне. Очень близок. Очень нужен. Как-то внезапно и незаметно ты вошел в мою жизнь и занял очень много места в ней, воробышек. Переезжай ко мне жить? — я вскинул взгляд на него и увидел робкую улыбку и повлажневшие глаза.

— Лис! Лисик мой!!! — Люк прижался ко мне губами, ласково целуя, нежно трогая мои губы своими, постепенно загораясь.

— Теперь моя очередь, Лисик! Ты можешь просто полежать?

— Что тебе полизать, радость моя? — улыбнулся я.

— Лежи уж, горюшко моё! Хотя нет, не горюшко, персик, сладкий персик! — Люк перевернул меня на живот и устроился на моих бёдрах, лаская руками спину, целуя шею. — Сейчас проверим твои эрогенные зоны, — прошептал он мне на ухо, опаляя своим дыханием, и начал прихватывать зубами кожу на плечах, прикусывая, зализывая, дуя на укушенное место. — Ооооо, побежали мои мурашечки! Вы ж мои маленькие!

Он начал целовать убегающие мурашки, переходя с одного плеча на другое.

— И здесь! И здесь побежали! Тебе нравится? — заботливо прошептал он, покусывая за ухо.

— Ддаа, — выдохнул я.

Люк даже не пытался елозить на мне, даря нежнейшую ласку поглаживаниями и поцелуями. — Я тоже дрочил на тебя. Вспоминал тебя, и меня окатывало горячей волной. Твои россыпи веснушек, — он целовал то, о чем говорил, — твои тонкие, нежные запястья, твою красивую задницу… Ммм… мурашки добежали уже до ног. Крошечки мои! — и Люк стал целовать мои бедра, спустившись ниже и прикусывая нежную кожицу под коленями.

Каждый его поцелуй, каждый укус, отзывались во мне нежным томлением.

— Я хочу перепробовать с тобой все позы. Все возможные варианты. Ты такой мягкий, такой чувствительный, Лисик!

— Вот как? А я думал — я строгий и жестокий. И до сегодняшнего дня думал, что справедливый.

— Не, Лисик!!! Ты такой няш-мяш…

— Что? — я дернулся под ним, — Ненавижу, когда меня так называют! Ясно? Я — мужчина! У меня пенис есть, если ты забыл! — Я вывернулся под ним на спину, раздраженно сопя и начиная злиться.