Мэд оторвался и замер. — Водить? Рулить? Шлюпку? О, боже, Ли. Ты сумасшедший! Будет тебе шлюпка. Обещаю.

У меня что-то ёкнуло в груди от восхищения.

Мэд засмеялся. — Так вот что тебе надо дарить! Вот о чем надо было спрашивать! Ты невероятный, Ли! Мой сладкий энго!

Мне нравилось, что он не переводит все в горизонтальное положение, что не набрасывается, не заставляет забыть, как меня зовут, и взять по зову тела. Мне нравилось его отношение ко мне, как к человеку. Он, выросший на законах, где альфа — царь и бог, видел во мне личность и считался со мной теперь. Это был не просто подкуп или торговля, товар-деньги-товар, ты — мне, я — тебе. Он искренне хотел заслужить мое доверие. И это подкупало больше, чем его обещание дорогих подарков. Дорогих для меня. Такому Мэду хотелось верить. Такого Мэда хотелось любить. Такому Мэду хотелось отдаваться без остатка. Потому что даже в чувствах он не выгребет все до донышка, а полюбуется на мои драгоценности и добавит горстями свои, раскрашивая яркими насыщенными красками дорогих каменьев наши отношения.

Я провела рукой по его скулам. — Побрился? Завтра не брейся, мне нравится, когда щетинка колется, когда ты целуешь меня.

Что-то пискнуло и Мэд поставил меня на пол. — Извини, надо ответить. Работа, — он, извиняясь, пожал плечами.

— Конечно, Мэд! Ты и так столько был занят мной из-за этой дурацкой течки. Надо — значит надо.

Он поцеловал меня, сел за стол, включив виртуальный экран, и погрузился с головой в работу.

Я взяла расческу и решила в кои-то веки разобраться с волосами. Выбритый участок постоянно чесался, волоски ровно отрастали, закрасив белую кожу головы в рыжину. Я вычесала свою шевелюру, что было довольно сложно из-за длины, и принялась плести французскую косу чуть ниже уха, оставляя сверху шапочку волос, убирающихся в косу наискосок. Плести было трудно, руки быстро устали от непривычного положения, но я старательно возилась с волосами. Все равно заняться больше было нечем.

Мэд оторвался от экрана и улыбнулся мне.

— Мэдди, признайся честно, ты ведь уговорил меня не отстригать волосы потому, что тебе нравится их длина, а не потому, что синяк, «что люди скажут», и прочая чепуха, да?

— Прости, — Мэд виновато мне улыбнулся. — Мне они действительно очень нравятся. Нравится, когда ты закрываешь нас волной своих волос, склоняясь ко мне. Нравится их гладить. Цвет твоих волос такой необычный! Мне от них рвет крышу, как от спиртного. Да, я слукавил. Хотел подольше наслаждаться их красотой. Ты ведь все равно их острижешь, ты упертый и если чего-то захотел, то обязательно сделаешь, тоу! А беременным отказывать нельзя. Вот и наслаждаюсь отложенным удовольствием, пока могу.

— Мэд!!! Я же просила! Не называй меня беременным! Я не беременна, — произнесла со злостью. Каждый раз, когда он говорил это слово, меня словно выворачивало наизнанку. От злости, от безысходности, от невозможности вершить свою судьбу самостоятельно и от абсолютной несвоевременности.

— Не могу больше смотреть, как ты мучаешься. Вот. Возьми. Это тест на беременность. Иди проверь, убедись, и давай уже привыкай к своему положению и статусу. — Мэд протянул мне продолговатую коробочку.

— А как им пользоваться?

— Там все написа… Ах, да… Сейчас почитаю. Нужно несколько капель мочи капнуть на эту полоску. Справишься? Иди.

Видно было, что Мэд сам устал от моего неприятия и упрямства.

У меня затряслись руки. Если раньше можно было делать вид, что это беременность Шрёдингера, то теперь станет окончательно ясно, чем буду заниматься следующие девять месяцев и всё дальнейшее время.

Мэд погладил меня по волосам и подтолкнул к двери в ванную. — Давай вместе! Я помогу тебе!

— И член подержишь?

— И член подержу. — Мэд был сама нежность.

— И сам пописаешь вместо меня?

— И сам по… Лиатт! Хорошо. Давай сам. Двери не защелкивай только.

Я подняла брови. Мэд боится, что закроюсь в ванной и при положительном результате что-нибудь с собой сделаю? Или мне станет плохо и грохнусь в обморок? Вот уж я молодец. Никогда не вела себя, как псих, а тут родной муж думает обо мне, как о шизофреничке.

Хотя, если быть честной, раньше в такие ситуации никогда не попадала.

Я зашла в ванную, достала эту полосочку. Пару капелек, ага. Отрешилась от всего и писну́ла на неё. Ой! Как-то больше, чем пара капелек вышло. Раз в сто.

Отложила полоску на умывальник, довела процесс до конца, стряхнула, подтянула шальвары, помыла руки и взяла тест.

Блядь. А что означает фиолетово-голубая звезда? Это же не земные две полоски!

Я выставила руку с тестом вперед и пошла к Мэду, глядя в его взволнованное лицо. Он расцепил стиснутые руки, взглянул на полоску, и лицо его поплыло, умильно глядя на меня. Он свалился на колени и прижал голову к моему животу, суматошно и нежно целуя его, держа меня за бедра, и мне показалось, даже всхлипывая.

Пиздец. Ну, пиздец просто. Я замерла статуей и комната расплылась перед глазами. Слёзы полились бурным потоком и меня прорвало.

— Ли, солнышко, радость моя! — Мэд подхватил меня на руки и прижал к себе. — Счастье-то какое!

— Счастье? Счастье??? Эгоист хренов! А обо мне подумал? Я не умею ни читать, ни писать, не разбираюсь в вашем долбаном мире, не умею пользоваться техникой, не знаю ни-ху-я! А сверху токсикоз, рвота, депрессия и перемена настроения. Что, нельзя было подождать полгода, пока освоюсь? Ты скотина! Ты только о себе и думаешь! Ты ведешь себя, как чертов альфа! Отпусти меня!

Мэд прижал меня еще сильнее и гладил по волосам, как ему казалось, успокаивая.

— Отпусти меня! — Я дергалась все сильнее, психуя и вырываясь. — Знаешь что? А я не верю этому дурацкому тесту. Не ве-рю! Дома мне надо было делать несколько и все показывали разное. Так что этот твой тест не показатель. Неси все, что есть на корабле! Живо! Живо, кому сказала! Вот если большинство из них покажут положительный результат, тогда…

Мэд посадил меня на кровать. — Хорошо. Принесу. Успокойся, милый. Если тебе так надо, принесу, мой хороший.

Он вышел за двери, а я прошла по каюте, выискивая что можно схватить и разрушить.

Мне надо было разбить что-нибудь, я вошла в режим «Халк крушить», но тут не было ничего, что можно разбить, разломать, разорвать.

И я подошла к стене и начала лупить ее кулаками, воя во весь голос и сбивая костяшки на руках. Боль отрезвила.

Мэд ворвался в каюту, перехватил мои руки, поволок в ванную и подставил их под кран, смывая кровь. Потом промокнул полотенцем и открыл один из трех тестов, которые принес.

Подвел меня к унитазу, спустил штаны и сказал: — Ну, давай, Ли. Пописай чуть-чуть. Пару капелек.

Выдавить из себя немножко капель получилось с трудом. Мэд держал мой член перед баночкой и поглаживал меня по заднице, стоя на коленях.

Затем пипеткой набрал жидкость и капнул на полоску, отложил её на умывальник, натянул на меня штаны и отнес на кровать.

— Ли, если не успокоишься, мне придется вколоть успокоительное. А это вредно для ребенка. Возьми себя в руки, пожалуйста. Ничего катастрофичного не случилось.

Когда он вышел из душевой, с опущенными руками, в одной из которых был крепко зажат тест, и потерянным лицом, по мне прокатилась волна радости. Я подскочила на кровати и спросила: — Ну что? Что? Беременность не подтвердилась? — Мой голос дрожал от радости, а сердце трепыхалось пойманной птичкой в груди.

— Я не понимаю, как такое возможно, Ли. — Его голос был тихим и убитым. — Как такое возможно? — Он сел на кровать и тупо уставился на полоску, на которой высветилась красная звездочка. — Как ты капал на тест? — Он повернулся ко мне и посмотрел в глаза.

— Я не капал, а пописал. Случайно получилось много. Я же говорила! Я же говорила, что не беременна! — Я подскочила на кровати и начала прыгать по ней, дрыгая ногами и подскакивая до потолка, визжа от восторга. Мэда подбрасывало на постели, и я соскочила на пол, танцуя зажигательную джигу, выкрикивая: