— Из казака?

— Да!

— Пусть простит меня небо, но у меня больше нет дочери, а лишь пустое яйцо. Из казака — человека? Скорее ты сделаешь из волка собаку!

— Точно! — она слегка улыбнулась. — Мушков уже стал ручным. Каждому дереву нужно время, чтобы вырасти — человеку тоже. Ты меня не понимаешь, отец.

— Да, я тебя больше не понимаю, Мариночка. — Люпин повернулся к реке. Ночь медленно надвигалась на землю, солнце почти скрылось. — Может быть, я слишком стар. — Он втянул голову в плечи, как будто замёрз в тёплый июньский вечер. — Что теперь делать?

— Отправляйся домой, отец. Я вернусь.

— Когда, доченька?

— Через два-три года. Я не знаю, сколько времени потребуется, чтобы изменить Мушкова. Но я вернусь только с ним. Я приведу его с собой.

Люпин несколько раз кивнул.

«Кого винить? — подумал он. — Бога? Судьбу? Царя за то, что не перевешал всех казаков? Себя за то, что хотел оказать сопротивление, и поэтому этот Мушков нашёл Марину? Что делать? Броситься в реку и утопиться?»

— Хорошо, доченька, — устало сказал Люпин. — Я ничего не понимаю, но езжай с Богом.

— Спасибо, отец. — Её голос внезапно задрожал. — Я не могу обнять тебя и поцеловать... Сейчас не могу.

— Конечно нет. Ты же казак...

Она кивнула, повернулась, взяла лошадь за уздечку и пошла к табуну. Люпин смотрел ей вслед. Она шла в последних лучах заходящего солнца, всё ещё отражавшихся в воде. Невысокий, стройный казак в смешной красной папахе на светлых волосах. Мариночка...

— Я останусь с тобой! — громко сказал Люпин. Его никто не слышал, шестьсот лошадей всё ещё пили в реке. — Что мне делать в Новой Опочке? Ты уходишь от меня, доченька, но я пойду за тобой. Я не брошу тебя. Что мне делать без тебя в этом мире? Я тебе ещё понадоблюсь, я знаю.

Он наблюдал за ней, когда она ехала с первой группой в лагерь. Она сидела в седле, как будто выросла в нём. Он почувствовал гордость и сказал себе: «Этому я её научил».

Он наблюдал за Мариной, пока она не исчезла в наступивших сумерках. Тогда он вернулся на реку к крестьянам и прислушался к их разговорам.

Ермак с казаками ехали к Строганову, который позвал их от имени царя.

Казаков — от имени царя?

Люпин больше не понимал, что происходит с миром. «Каким-то образом, — подумал он — время перекатилось через меня. Лишь дочь это поняла: нет больше нормальных людей. Трудно к этому привыкнуть...»

Он сидел на берегу реки и только сейчас почувствовал радость от того, что дочь осталась жива.

Из лагеря раздались песни казаков. Пахло жареным мясом...

Мушков сидел рядом с Мариной у костра и ждал, когда приготовится еда.

— Сколько тебе лет? — вдруг спросила она.

— Думаю, лет двадцать восемь.

— Какой ты старый!

Мушков искоса посмотрел на неё. «Что опять случилось? — подумал он. — Когда она так спрашивает, это опасно».

— К чему ты это? — спросил он резко.

Она засмеялась и откинулась назад на тёплую от костра траву.

— На самом деле ты уже старичок... — сказала она. — Но не думай об этом...

Всю ночь напролёт Мушков не спал и думал над словами Марины, которые она сказала с такой лёгкостью и непонятной радостью. «Старичок...» — это слово укололо его, как колючка с зазубриной. В общем, эти бессонные ночи... Их было так много, что Иван Матвеевич похудел и стал похож на человека, которого постоянно бьют по затылку.

Это заметил и Ермак. Во время долгой поездки на север Мушков часто ехал рядом с ним и как будто спал в седле, а когда к нему неожиданно обращались, вздрагивал, смущённо улыбался и не понимал, о чём идёт речь. Непонятное состояние...

— Ты болен, — сказал ему Ермак, когда они поехали дальше и Мушков болтался на лошади, как мешок с пшеном. — Живот болит, что ли? Съел что-нибудь? Или тебе не хватает пышной женщины, мошенник? — Ермак рассмеялся громким, здоровым, почти провокационным смехом.

Мушков горько усмехнулся.

— Женщины! — устало сказал он. — Ермак Тимофеевич, не напоминай мне о белом и тёплом женском теле! С ума можно сойти!

— Ах, вот в чём дело! Бери любую... Мы пройдём достаточно деревень, прежде чем доберёмся до Строгановых. Я приказал больше не разбойничать! Кого поймаю, того повешу! Но уложить женщину в траву — это зов природы. А природу не запретишь. Кроме того, им это нравится, трепетным голубкам. Всё равно, мужик или казак, был бы настоящий мужчина! Иван Матвеевич, ты раньше таким не был!

— Раньше! Когда я подумаю об этом, то слезы наворачиваются! — Он выпрямился в седле, быстро оглянулся через плечо и посмотрел на Марину, ехавшую в третьем ряду. Её красная папаха светилась на солнце. На встречном ветру слишком широкая рубаха плотно прилегла к телу, и под ней обозначилась упругая грудь. Мушков испугался. Если сейчас кто-нибудь из его товарищей внимательно вглядится, что будет с ней? Но, к счастью, никто не смотрел на стройного парнишку, которому разрешено ехать с казаками благодаря великодушию Ермака. Кто станет рассматривать парня?

— Борис не даёт мне покоя, — сказал Мушков. — Было ошибкой брать его с нами.

— Твоя идея, Иван Матвеевич! — Ермак пожал широкими плечами. — Теперь справляйся сам. Побей его. Крестьянские парни понимают этот язык! Думаю, он станет хорошим казаком!

— Если бы это зависело от побоев... — Мушков отстал, пристроился рядом с Мариной и посмотрел на неё усталыми глазами. Она была наполнена счастьем, глаза задорно блестели.

— Почему ты так сказала? — спросил он.

— Что, мой медвежонок?

Его сердце дрогнуло. Впервые она назвала его так, и он сейчас не знал, была ли это настоящая нежность или просто глупая насмешка, которая снова должна его расстроить. Чёрта знает этих женщин! Они рождаются с ядом и желчью на языке.

— Что я старик! В двадцать восемь! За это тебя утопить мало!

Она весело засмеялась, отвернула лошадь и поехала вперёд к Ермаку. Мушков последовал за ней с хмурым лицом и тающим сердцем. «Как я могу ударить или прогнать её, если хочу погладить? Она не из тех женщин, которые считают побои доказательством любви, как это принято у крестьян. Когда муж бьёт жену, как корову, то она думает: «Это он меня так любит!» Марина другая, она ответит ударом или пырнёт кинжалом, если я действительно подниму на неё руку...»

Ермак был в хорошем настроении. Они приближались к владениям Строгановых. Повсюду была видна хозяйская рука: чистые деревни с небольшими крепостями для защиты от набегов беспокойных вогулов и остяков, ухоженные поля и сады, несколько серебряных рудников, охраняемых собственном вооружённым отрядом и окружённых частоколом из толстых, заострённых круглых брёвен, взять приступом такие даже для казака довольно проблематично.

У реки большие рыболовецкие пристани; дороги обустроены. Плоские, широкие деревянные суда перевозили товары. Против течения, вдоль берега, бурлаки тащили баржи — цепочки людей, нагнувшихся вперёд, с кожаной лямкой на плечах, повисших на канатах, и при этом глухо и протяжно поющих, в такт шагов.

— Почему Мушков на тебя жалуется? — спросил Ермак, когда рядом с ним появилась Марина. — Он жалуется, только когда чем-то раздосадован.

— Не знаю, Ермак Тимофеевич, — сказала она и осталась рядом с Ермаком на том месте, которое занимал Мушков, как его заместитель. То, что Ермак это допустил, для всех, кто видел, это было доказательством того, что у белобрысого паренька будет неплохое будущее среди казаков. — Он иногда так странно на меня смотрит.

— Мушков? Почему?

— Он хочет, чтобы я спал с ним рядом...

Мушков, подъехавший к ним сзади, всё слышал, заскрежетал зубами и удивился, что не свалился от ужаса с лошади. «Это чёрт, а не девка» — подумал он. Ермак повернулся и неодобрительно посмотрел на него.

— Тебя нужно окатить водой! — сказал он строго. — В следующей деревне ты выберешь себе женщину. Я проверю! И Борис посмотрит!

Мушков вытаращил глаза, отстал и подождал, пока Марина не подъедет к нему.

— Я так и сделаю, — прохрипел он, когда они снова ехали бок о бок. — У тебя на глазах я буду развлекаться с красивой женщиной. Я покрою её, как жеребец, а ты будешь стоять рядом и хлопать в ладоши! Сказать Ермаку, что я хочу спать рядом с парнем! Это более унизительно, чем обделаться от страха перед атакой. Ха! Клянусь, что в следующей деревне...

— Не клянись, медвежонок, — снисходительно сказала Марина. — Тебе придётся нарушить клятву. Если ты прикоснёшься к другой девушке, я вернусь в Новую Опочку.

— Это приказ Ермака! — возмутился Мушков. Она назвала его «медвежонком»... Было от чего прийти в отчаяние! — Приказы Ермака должны выполняться...

— Придумай выход, Иван Матвеевич. У такого старичка, как ты, большой опыт!

Она звонко рассмеялась, встряхнула чудесную голову и поскакала вперёд. Мушков сжал в руках уздечку, плюнул невинной лошади на гриву и тяжело вздохнул. «Она меня унижает, — подумал он, но чувство, которое он при этом испытывал, было приятным. — Если так будет продолжаться, я стану косноязычным идиотом. Я, Мушков, заместитель Ермака! Силы небесные, защитите меня от этой девушки!»

24 июня 1579 года всадники Ермака достигли поселения Орёл на реке Каме, города, построенного Строгановыми, овеянного легендами города в далёкой Пермской земле, в котором было собрано самое большое богатство России.

О приближении казаков стало давно известно от конных связных. Семён Строганов отправил им навстречу четырёх представителей, одетых в богатые наряды, чтобы приветствовать, как они сказали, «будущих освободителей земли от антихриста».

Земля, которую увидели казаки, сильно отличалась от тех мест, которые им довелось видеть раньше. Вокруг простирались обработанные угодья, разработанные и обсаженные по точным планам. Строгановский кремль, крепкий каменный замок, стоял на высоком берегу реки и внешне выглядел мрачным и закрытым. А церковь венчали четыре двойных креста, поговаривали, что они сделаны из чистого золота, а не позолочены.