Гордись! Ошибся я… Твой смех надменный

Был смехом прозорливца-мудреца.

В своей душе развратной и презренной

Прочел ты, как развращены сердца.

Гордись! Как ты, весь мир порочен,

И гаснет факел мой во мгле.

В земле — мои друзья, и знамя — на земле.

Гордись! Век правды вновь отсрочен…

Тюремные своды в полночной тиши

Неясные стоны рождают.

То скорбные думы бессонной души,

Как бабочки, тихо блуждают

И выхода ищут на волю, туда…

Сегодня мне радость большая:

Я ночью томился… Вдруг вижу: звезда

Горит пред окном золотая

И ласково светит в мой мрачный подвал

И шепчет о счастье, о воле…

Я плакал, и слезы скорей вытирал,

Чтоб свет ее видеть подоле.

Я верил лучам ее добрым — как вдруг

Насмешливо цепь загремела,

И стены, и своды смеялись вокруг,

И сердцем тоска овладела.

Но цепь улеглась — вновь любви и добра

Лучистые речи звучали…

Так в сердце боролись всю ночь до утра

Луч света и бездна печали.

А утро настало — незримая тень

Сгустилась над звездочкой нежной.

— Гремите ж, о цепи, злорадно весь день,

И сердце, томись безнадежно!..

Недолго ждать — и я умру,

А он, веселый и здоровый,

За пьяной чашей, на пиру,

Бесчестить будет мой терновый,

Мой окровавленный венец…

И будут вторить раб и льстец…

И не смутит никто укором

Бесстыдной радости его,

Не прокричит, что оттого

Я умер, что считал позором

И преступленьем жить, как он,

Что пир его есть святотатство,

А радость — коршуна злорадство

На поле, где герой сражен,

Что вместе с ним Вражда ликует,

А над могилою моей,

Как мать, лишенная детей,

Склонилась Правда и тоскует…

Дымятся факелы кругом,

Сверкает медь и сталь.

Безмолвным строем мы идем

Куда-то в поле, в даль…

На мрачных лицах спит гроза,

В молчаньи приговор.

У всех опущены глаза,

Лишь мой не сомкнут взор.

Я ждать пощады не могу,

Час пробил умереть.

Но в этот час в лицо врагу

Не стыдно мне глядеть.

Дымятся факелы кругом,

В мозгу, быстрей зарниц,

Мелькают мысли о былом,

И вихри дел и лиц.

Нет, не хочу перед собой

Солгать в предсмертный час,

Боюсь, что тяжкою борьбой

Я никого не спас.

Бесплодно жизнь прошла, как дым,

Час пробил умереть.

Но все ж в лицо мечтам былым

Не стыдно мне глядеть.

Дымятся факелы кругом,

Слабею и дрожу.

С тоскою вещей пред концом

В грядущее гляжу.

Боюсь: забудет край родной

О наших именах,

И прежде в памяти людской

Истлеем, чем в гробах.

Слетает с уст невольный крик,

Час пробил умереть.

Но близкой смерти в бледный лик

Не стыдно мне глядеть.

Тронулась в путь колесница позорная…

Узник, как снег, побелел.

Сердце окутало облако черное,

Ум от тоски онемел.

Он истомился за ночь беспредельную

Нечеловеческих мук.

Лишь отдается в нем болью смертельною

Сердца усиленный стук.

Словно сквозь дымку тумана,

Движется море голов,

Слышится бой барабана,

Слышится топот шагов.

Все это ждал он — и все неожиданно

Как-то случилося вдруг.

Люди бегут, как на праздник невиданный…

Всех их любил он, как друг.

Страшные тени парят над душою.

Выплывут, снова нырнут…

Грудь наболевшую с болью тупою

Медленно, медленно рвут.

Кто-то взывает… Туманится взгляд…

Мрачно и страшно… Назад, о, назад!

________

Поздно… Нет выхода в мир упования…

Ах, как светло позади!

Вон промелькнуло знакомое здание.

Дрогнуло пламя в груди.

Он поклонился. Глядят любопытные.

Это родной его дом.

Скрылись там мать и сестра. Беззащитные!

Вон за любимым окном

Первую книгу прочел он заветную.

Другом была ему книга дана.

Вечером сел он и ночь неприметную

С нею провел он без сна.

Помнит: он встал обновленным,

К другу скорей побежал.

Крепко в порыве смущенном

Руку ему он пожал —

И полилися слова дерзновенные…

День этот вместе они провели.

Страстно давали обеты священные,

В жертву себя обрекли…

Бедный ребенок! В тот радостный день

Первую к гробу прошел ты ступень!..

Нет им возврата. Те годы счастливые, —

Где их припомнить теперь?..

Тише, о, тише, толпа. Терпеливее!

Ждать уж недолго, поверь.

Вон показалися стены угрюмые…

Помнит он: судьи сидели кругом,

Веру в людей звали буйством безумия,

Верою сильного звали врагом.

Жадно они разметали

Счастья минувшого прах,

Жадно могилы копали,

Рылись в погибших мечтах.

Нет, он не выдержал! В сердце кипевшая

Рвалась наружу гроза.

Все, что таила душа наболевшая,

Все им швырнул он в глаза.

Знал, что проходит в тот горестный день

Он предпоследнюю к гробу ступень.

________

Да, предпоследнюю. Шум приближается.

Что это? Ноги дрожат…

В холод предсмертный душа погружается.

Страшно! Назад, о назад!

Поздно… Нет выхода в мир упования.

О, как светло позади!

Бьют барабаны. Минута молчания…

Что-то порвалось в груди…

Снова ревущей грозою

Бурно ликует народ.

Все покрывается мглою,

Все завертелось…

Вперед!

Выше держи свою голову бледную,

Ногу смелей подымай — не страшись,

Это прошел ты ступеньку последнюю…

………………..

— Кончены муки и жизнь.

Родина-мать! Сохрани же, любя,

Память того, кто погиб за тебя!

Я — Прометей, я — труженик, кузнец, —

Достал огонь с небес для жизнетворной цели.

Но тайну созиданья подглядели

Насильник — воин и обманщик — жрец.

Когда, склонясь над рдяной полосою,

Я мирный плуг прилежно создавал,

Подкравшись, враг меня свалил и заковал

В мои же цепи, скованные мною.

Я смог их выковать, но я был слишком слаб,

Чтобы расторгнуть дело рук титана.

С тех пор тружусь в корысть насилья и обмана,

Не с радостью, как бог, — с проклятьями, как раб.

Творец стал пленником, а труд — постыдной данью.

И проклял я огонь, что с высоты совлек.

Огонь небес меня неволил к созиданью,

В созданьях же моих мой приговор, мой рок.

Я — Прометей, я — выдумщик, мудрец.

Чем тяжелее цепь, тем мысль моя свободней.

Я вновь достал огонь, — не с неба, как творец, —

Но разрушительный огонь из преисподней.

Огонь столь яростный, что малое дитя,

Лишь искру в руки взяв, толпе противостанет.

Чуть вспыхнет он, и гром тысячекратный грянет,

Взметая все вокруг, все в стрелы превратя.

И воздух убежит, и дрогнут гор основы,

Проснутся демоны повсюду спящих сил.

Что небом создано, проглотит хаос новый,

И вольный миг сотрет, что долгий труд чертил…

Я — слабый сын земли, мечтатель и певец.

Я — кроткий, любящий, искавший путь к святыне.

Но ІІрах и тлен открыл в гробах людских сердец,

И вот устал мой дух — и я упал в пустыне.

Когда же взрыва гром и зарево огня

Коснулись чувств моих, я мыслью ужаснулся,

Но в сердце радостный невольный крик проснулся,

И гимн ликующий всего зажег меня:

— О, пламень мщения, завет непримиримых,

Приют изгнанников, всех беззащитных щит,