Когда кончилось священнодействие и великому богу Амону-Ра были принесены щедрые жертвы, Анхесенпаамон пожелала поклониться жене бога Амона, богине Мут, храм которой был недалеко. Царственная чета отправилась к небольшому изящному храму Мут, где стояло пятьсот статуй великой богини. У каждой статуи царица клала свое приношение. То драгоценное колечко, то венок из цветов, то серебряную чашу, то фаянсовый сосуд с вином. Целая шеренга невольниц следовала за царственной четой, и у каждой на голове была поклажа для щедрого жертвоприношения. Тии внимательно следила за всем священнодействием. Кроме нее, никто не знал, куда деваются щедрые дары, сложенные у подножия многочисленных священных статуй.

Под каменными сводами храма, среди колоннад, была приятная прохлада. Ее усиливали еще и носители опахала, неустанно освежая воздух вокруг великого фараона, его ж^ны и вельмож, следующих за ними. Однако царица снова заметила бледность лица великого фараона. Она тихонько коснулась его руки и почувствовала, что рука холодная и влажная. К тому же она дрожала. Тутанхамон страдал от сильнейшего озноба, но старался не выдавать своего недомогания. Тогда Анхесенпаамон сделала вид, что ей худо, и потребовала подать золоченую колесницу к самому храму богини Мут. Она сказала, что не желает, чтобы вся процессия следовала за ними, что царская колесница должна помчаться ко дворцу возможно быстрее, без задержки.

Прежде чем верховный жрец Эйе узнал о случившемся, колесница уже была у стен храма.

Анхесенпаамон, взяв за руку своего повелителя, довела его до колесницы, а сама все приговаривала, что ей душно и сердце чрезмерно бьется.

Когда они прибыли во дворец, великая госпожа тотчас же приказала вызвать жрецов, врачевателей и своего старого лекаря, которому она больше всего доверяла. Она знала его с тех пор, когда еще совсем крошечной девочкой заболела и старая черная рабыня впервые прочла над ней заклинание, которое запомнилось ей на всю жизнь. В те дни, когда ее великий господин бывал нездоров, она непременно читала это заклинание и верила в его чудодейственную силу. Сейчас, пока еще никого не было, царица стала у изголовья фараона и зашептала:

— Изыди, приходящая из мрака, входящая крадучись, нос которой позади нее, лицо которой обращено назад… Не пришла ли ты поцеловать этого ребенка? Я не дам, чтобы ты поцеловала его! Не пришла ли ты заставить его замолчать? Я не дам, чтобы ты заставила его замолчать! Не пришла ли ты навредить ему! Не пришла ли ты отобрать его? Я не дам, чтобы ты отобрала его от меня.

Но вот пришел старый врачеватель. В руках у него была скорлупа от яйца страуса, и в ней питье из диких трав. Читая заклинания так быстро, что никто ничего не мог понять, врачеватель напоил больного, сам укрыл шкурами леопарда, в ногах положил священную кошку, которую очень любил Тутанхамон, а в руки дал круглый фаянсовый сосуд с горячей водой. К тому времени, когда покои великого господина наполнились жрецами и лекарями, больному уже стало лучше. Кошка своим теплом согрела ему ноги, сосуд с горячей водой согрел руки, питье успокоило сердце, и вскоре царица увидела, что глаза его повеселели. Фараону захотелось прохладного виноградного сока, который тут же доставили из царских погребов.

— Удалитесь! — сказала царица собравшимся.

Она давно уже заметила, что фараона раздражает чрезмерная суета. А когда у ложа повелителя собралось десять жрецов и семь врачевателей и когда каждый стал шептать свои заклинания, в глазах фараона появилось выражение недовольства.

— Ты так прекрасно знаешь, что нужно твоему господину! — сказал фараон, когда остался наедине с царицей. — Твой врачеватель сумел удивительно быстро распознать мой недуг. Право же, он лучше всех лекарей, которым покровительствует Эйе. Как ты благоразумна, моя любимая, что так быстро вызвала колесницу! Мы вовремя покинули храм, и вот мне уже совсем хорошо. Твой старый врачеватель отлично знает свое дело. Но еще больше я верю в твое заклинание. Самые лучшие заклинания — это те, что предназначены для спасения детей. А я слышал это заклинание, когда был еще совсем маленьким.

— Мой великий господин, — говорила царица, — мы вознесли столь щедрые жертвы Амону, ты будешь здоровым и веселым. Не печалься, печаль в твоих глазах разрывает мое сердце.

— Я не хочу тебя огорчать, моя любимая, но я должен признаться, что тревога забралась мне в душу и не дает мне покоя. Меня очень огорчил мой верховный жрец. Боюсь, что твои слова о нем столь же умны, сколь и правдивы.

— Что же он сделал, старый хитрый Эйе? Скажи мне, и пусть тревога покинет тебя, и пусть радость озарит тебя.

Фараон не хотел огорчать свою любимую. Но он был нездоров, а главное — он был одинок. И ему захотелось поделиться с ней своими сомнениями. Ему хотелось узнать мнение Анхесенпаамон о Хоремхебе. Ведь она знала его еще в ранней юности, когда он, молодой полководец, уже прославился при дворе великого Эхнатона. Тутанхамон рассказал царице обо всех подозрениях верховного жреца, о его желании низвергнуть достойного полководца и даже сослать его на Синайские рудники, где рабы добывали медь, прикованные к скалам. Они были обречены на верную смерть. Фараон подробно рассказал царице о достоинствах своего полководца, о том, как разумно и умело он защищал границы великого царства и как сумел с небольшим войском отогнать кочевников, которые совсем недавно сунулись во владения фараона.

Слушая фараона, великая госножа не переставала думать о словах Черного Лотоса. «Жизнь научила ее предвидеть будущее, не обольщаться, не верить в пустые слова», — думала царица. А невольница сказала, что Эйе хитер и зол и что хитрость его трудно разгадать. Значит, нельзя открыто прекословить ему, пойти против него, объявить себя противником. Но и подчиниться воле Эйе недопустимо. ›

— Мы уже не дети, — сказала вдруг Анхесенпаамон и посмотрела в глаза фараона строгими и умными глазами. — Мы должны с достоинством держать в руках священный жезл великих фараонов…

Тутанхамон оживился, взял руку царицы и сказал:

— У тебя мудрость твоего отца Эхнатона и смелость превеликая.

— Но мы не должны забывать о коварстве и хитрости Эйе, — прошептала царица, пугливо озираясь: она знала, что Эйе имеет обыкновение приходить тихо и незаметно, чтобы вдруг услышать что-нибудь любопытное или увидеть что-либо запретное. — Верховный жрец знает все, решительно все, — продолжала свою мысль великая госпожа. — Мы не станем ему прекословить, не будем оказывать почести полководцу Хоремхебу, но и не станем отсылать его на Синайские рудники. Скажи Эйе, что ты благодарен ему за мудрые советы, но, прежде чем осудить человека столь влиятельного и значительного, ты желаешь проверить, сколь он предан великому правителю и в чем он провинился.

— Наши мысли встретились на тропинке, ведущей к справедливости, — сказал фараон. — Я рад, что посвятил тебя в эту тайну. Больше никто не знает и не должен узнать об этом. Перед всеми людьми Верхнего и Нижнего Египта Эйе остается верховным жрецом, мудрым советником. Сейчас мы простим ему его странности, а потом подумаем.

Когда Анхесенпаамон собралась покинуть покои фараона, Тутанхамон вдруг воскликнул:

— Любимая, мне стало так хорошо, так прекрасно, что в голову пришли разумные мысли, и я придумал нечто…

— Что же ты придумал, мой божественный господин? Я так счастлива узнать, что тебе хорошо, что мой старый искусный лекарь помог тебе! И еще у меня очень легко на сердце оттого, что наш верховный жрец, занятый священной церемонией, не покинул храм и не пришел к тебе. Без него у меня на сердце покой и радость. Но что придумал мой великий господин?

— Я вдруг понял, что Эйе плетет какой-то заговор и хочет кому-то причинить зло. Но моя вера в Хоремхеба непоколебима, и вот я решил: я пошлю гонца к Хоремхебу и прикажу ему не являться в Фивы до тех пор, пока я не позову его. Я дам ему понять, что мое приказание принесет ему великий дар.

— Какой дар, мой прекрасный господин?