Настоящая загадка — сколько дней у меня осталось, или чью смерть я еще увижу.

Я встаю и подхожу к берегу. Присев, плещу на свое лицо и проглатываю ледяную воду. На вкус она как кровь.

Возможно, Кейси прав. Возможно, я уже умерла, и это ад.

Наконец, отмытая, Джас спит на одном из одеял. Даже во сне она выглядит испуганной. Я умираю с голоду. Холодильник в домике был полон еды. Жаль, что я не поела. Жаль, что не подготовилась к чему– то подобному.

Кейси сидит у воды, глядя через озеро на горный хребет. Интересно, о чем он думает. Интересно, молится ли он относительно прощения, прежде чем его собственный демон появится.

Я оставляю Джас, чтобы присоединиться к нему.

Когда я сажусь, он смотрит на меня, но потом возвращается к озеру. Затем произносит:

– Почему ты помогаешь ей? Потому что думаешь, что твоя порядочность добавит тебе очков?

– Это не так.

– Так вот почему ты пошла посмотреть, что Салем действительно мертв, зная, что могла бы сгореть – все это ради шоу. И если бы за нами наблюдали, могли увидеть, что ты не ужасный человек.

Его слова задевают меня, хотя не должны. Я уже привыкла к этому. Так почему Кейси задел меня за живое, словно я и не создавала эмоциональных стен?

– Это неважно, что мы делаем здесь. Важно, что мы чувствуем.

Я поворачиваюсь к нему. Его лицо суровое, глаза налиты кровью. Впервые, будучи так близко к нему, замечаю веснушки на его носу. Он был бы красив, если бы не выглядел суровым все время.

– Двое из нас мертвы. Ты думаешь, их убили исключительно из–за их чувств? – спрашивает он.

– У Салема не было раскаяния к девочке, которую он изнасиловал. У Эрити был чисто эгоистичный повод убить Джас, – говорю я, проглатывая горечь. – Так что, когда я умру, Кейси, ты можешь решить для себя, что же пришло мне в голову, что они решили убить меня. И затем сможешь посмеяться над моими жалкими попытками помочь людям. А пока попытайся не ненавидеть меня за каждую вещь, которую я делаю?

Его лицо смягчается, но слишком поздно. Я встаю и иду вдоль берега к Джас. Мои руки плотно скрещены на груди.

Но разговор не выходит у меня из головы. Почему меня беспокоит то, чту произойдет с каждым из нас здесь. Мы взрослые – взрослые, которые совершили ужасные вещи. Мы должны следить за собой в последний момент нашего суда. Однако, когда Джас очнется, я знаю, что не смогу следовать своим собственным убеждениям.

– Ты не обязана заботиться обо мне, – говорит она тихо. – Но я не знаю, что произошло бы, если бы не ты. Так что, спасибо. Спасибо за то, что спасла меня, даже если я этого и не заслуживаю.

– С тобой в любом случае было бы все в порядке.

Она хмурится. – Откуда ты знаешь?

Я лгу ей в лицо. – Я многого не знаю о Передовом Центре, но мне известно лишь одно: нас отправили сюда не из– за смертной казни. Ты должна быть «злой», чтобы умереть.

– Если я уже «злая»? – спрашивает Джас с волнением в голосе.

– Сомневаюсь. – Кусочки возможной логики ПЦ совмещаются в моей голове. – Я думаю, что растворяющийся нож был чем– то вроде предохранителя. – Я осторожно касаюсь ее плеча. – Они не хотят твоей смерти. Пока что.

Она расслабляется и улыбается. – Спасибо, Эвелин.

Ужас, скрутивший мои внутренности с момента пожара в домике, ослабевает удовлетворенный помощью Джас, даже если это и не зачтется мне в будущем.

Она задает мне вопросы снова и снова. Как умерла Эрити. Я честно пытаюсь объяснить ей все, что в моих силах. И затем самый сложный из вопросов. Почему они делают нас такими жалкими.

– Они пытаются запугать нас, я думаю. Если чип измеряет наши чувства и эмоции, возможно, они пытаются заставить нас чувствовать себя уязвимыми.

В этом есть смысл. Поэтому я хочу бодрствовать. Хочу дождаться другого ужаса, с которым мы встретимся, но вскоре это становится невозможным.

Следующее, что я знаю, это то, что дрожу так сильно, что больно, и я не чувствую свой нос.

Солнце встает.

Кейси лежит, свернувшись калачиком на одной стороне Джас, я на другой. Вместе мы делаем все возможное, чтобы согреться. Мой желудок сжимает от боли. Я сажусь и растираю его.

– Мы должны найти еду. – Кейси смотрит на меня из– под капюшона.

– Где?

– Мы могли бы вернуться к домику. Покопаться там. Я уверен, что не все сгорело.

Я качаю головой.

– Это слишком далеко. Я не уверена, что мне хватит сил дойти до него. И Джас тоже. Я не хочу оставлять ее одну, в слепой надежде, что мы найдем еду, хотя, вероятнее всего, все сгорело.

Он смотрит на неё, затем снова на меня. – Возможно, будет лучше, если мы разделимся. Если мы пойдем по одному, то не увидим чью– либо еще смерть.

Клянусь, что его нижняя губа дрожит прежде, чем он отворачивается.

– Но я заслуживаю это, – говорю я.

– Это не значит, что я хочу, чтобы твои внутренности были на мне.

В точку.

Воздух прогревается. Солнце, находясь на самой в самой высокой точке на небе, печет. Я держу над собой рубашку во избежание солнечных ожогов, но я словно в сауне. Кейси ушел немного осмотреться вокруг озера. И я отвлекаю себя, меняя повязку на плече Джас и удостоверяясь, что рана не заражена.

– В новостях сказали, что такие, как ты, делают некоторые вещи, потому что хотят держать все под контролем.

Я напрягаюсь.

– Думаешь, поэтому я помогаю тебе?

– Не думаю, что новости знают всё.

– Ты не должна так легко доверять мне.

Она хмурится.

– Ты права, – говорит она. – Но это не означает, что я не собираюсь.

Я почти ожидаю, что она закончит фразу «все равно».

Кейси возвращается спустя пару часов. Никаких дорог поблизости от озера. Никаких людей. Никакой еды.

– Может быть, мы уже потерпели неудачу, и они позволяют нам голодать до смерти,– говорит он.

Мы печемся под солнцем, никто из нас не произносит ни слова. Я начинаю задаваться вопросом: была ли я неправа насчет своих размышлений, что наши смерти были вызваны чем– то неестественным, как у Салема или Эрити. Возможно, Кейси прав, и мы будем жариться здесь, пока не умрем.

Кейси и я предпринимаем еще одну слабую попытку найти еду. Засучив штаны, мы заходим и всматриваемся в кристальную воду, ища рыбу. У нас нет ничего, чтобы ее поймать, но, по крайней мере, у нас есть хоть какой– то мотив найти выход.

Мы ищем, пока Кейси не произносит:

– У меня есть проблема с людьми, вызывающими насилие без причины.

Сначала я не понимаю, почему из всех людей он говорит это мне. Но затем осознаю, что это оправдание за его первоначальную ненависть ко мне.

– Я уже пострадала за то, что сделала. Тебе от этого лучше?

– Уже пострадала?

– Буду страдать, пока не умру в этом несчастном месте.

Я иду вперед, прохладная вода расслабляет мышцы, а слой гальки массажирует ноги.

– У тебя нет желания раскаяться? Нет желания просить прощения или признать, что ты облажалась, и хочешь быть хорошим человеком?

Я ловлю мерцание краем глаза, но это отражение заходящего солнца. Кейси перестал идти вперед. Он смотрит на меня, ожидая ответа.

– Раскаяние – это привилегия,– говорю я. – Некоторые люди не заслуживают его.

Он делает паузу, пытаясь понять смысл. – Поэтому ты не хочешь раскаиваться, и знаешь, что умрешь здесь, но почему помогаешь искать еду?

Этот парень не собирается сдаваться.

– У Джас есть хороший шанс выжить. У тебя... возможно. Ты себя ведешь так, словно у тебя комплекс героя. Я вижу, что наша великая судебная система найдет это искуплением.

Он сужает глаза, пытаясь понять, лгу я или нет. Или, может, знает, что я оскорбляю его. Я улыбаюсь, жест перемирия.

Он не улыбается в ответ.

– Здесь нет рыбы.

Я шагаю к берегу.

– Тогда предлагаю дождаться ночи.

Солнце садится, и температура резко падает, на сей раз намного холоднее, чем прошлой ночью. Так невероятно холодно, несмотря на сегодняшний жаркий день. Что аж изо рта выходит белый пар, хотя солнце еще не скрылось за горами.