Глава третья

Мира показалась Соклею заурядной. Фазелис, самый ликийский город на востоке, впечатлил его куда больше. Он был достаточно велик, чтобы похвастаться тремя гаванями. Местные жители рыбачили не только в море, но и в близлежащем озере. Населяли город ликийцы и греки.

Когда "Афродита" пристала к причалу, Менедем сказал:

— Жаль, что мы не взяли письма или какого-нибудь знака дружбы у Эвксенида, которого везли в прошлом году. Он, наверное, лучший плотник из всех, что я знаю, и если его родня ещё тут, в Фазелисе, они бы закатили нам пир за то, что мы спасли его.

— Возможно, — ответил Соклей, — Но хотим ли мы этого? Эвксенид — офицер Антигона, а нынче Фазелисом правит Птолемей.

Его брат фыркнул.

— Я не подумал об этом, но ты, несомненно, прав. Если родственники Эвксенида поддерживают Одноглазого, вряд ли люди Птолемея будут им рады… или нам, если мы свяжемся с ними.

— Вот именно. Торговля достаточно непростое дело и без разъяренных солдат. И кстати, что тут продают? Полагаю, шкуры и дерево, но и то, и другое нам без надобности.

Широкая ухмылка Менедема так и говорила: "Я знаю кое-что, чего не знаешь ты". Соклей терпеть не мог подобных ухмылочек и того, что кому-то известно больше, чем ему. Менедем, безусловно, знал об этом.

— Ты так увлекся изучением Финикии и арамейского, что забыл уделить внимание тому, как мы туда доберёмся.

Соклей произнес несколько слов на арамейском. Эта сама по себе восхитительная непристойность ещё и звучала так, будто кто-то рвет пополам кусок ткани. А лучше всего было то, что Менедем не понял ни слова. Вернувшись на греческий, Соклей продолжил:

— И что же у нас тут?

— Копченая рыба. — Устрашающие звуки, которые только что издал Соклей, удержали его от дальнейших комментариев. — Считается, что тут лучшая в мире копченая рыба.

— Точно! — воскликнул Соклей.

— В чем дело?

— Я знал это, просто вылетело из головы.

— Ничего удивительного. У тебя там мельтешит и толкается столько ненужных сведений, естественно, что-то постоянно вываливается.

— Но так не должно быть. — Соклей ненавидел что-то забывать. Человек, гордящийся своим умом, беспокоится о каждом промахе. Он сменил тему: — Если рыба действительно хороша, мы можем отвезти её в Финикию.

— Точно лучше, чем обычная сушеная и соленая гадость, — гримаса Менедема ясно дала понять, что он думает о ней, хотя на "Афродите" и имелся запас такой рыбы для команды. — Конечно, нам нужно будет запросить за нее хорошие деньги, чтобы получить прибыль. Это твоя работа.

— Конечно, — согласился Соклей. Менедем вроде как был прав. Но если они не получат барыша от продажи копченой рыбы, вину на себя придется взять Соклею. Такова уж судьба тойкарха. Слегка вздохнув, он сказал:

— Пойдем в город, посмотрим, что у них есть.

Чего точно хватало и в Фазелисе, и в Патаре, и в Мире, так это солдат, эллинов, самодовольных македонцев из гарнизона Птолемея, ликийцев, чей язык так похож на чихание.

— Похоже, Птолемей думает, что его люди на этом побережье надолго, — заметил Соклей. — Он обучает здешних варваров им в помощь.

— Тогда он оптимист, — отозвался Менедем. — Антигону есть что сказать о том, кто правит Ликией.

— Я знаю, и не говорю, что ты ошибаешься. Я лишь говорю о том, как это выглядит.

Они прошли мимо статуи, на постаменте которой греческими буквами была написана какая-то абракадабра.

— Наверное, ликийский, как на той стелле в Патаре, — прокомментировал Менедем.

— Несомненно, хотя мог бы быть какой угодно, все равно ничего не понятно.

— Если они хотят, чтобы кто-то прислушался к их словам, лучше бы им использовать греческий, — произнёс Менедем.

— Да, конечно, — согласился Соклей.

Фазелис располагался на длинном полуострове. Торговая площадь находилась в центре города, неподалеку от театра. Указывая на чашу, вырезанную из серого местного камня, Менедем заметил:

— Выглядит вполне эллинской.

— Так и есть, — отозвался Соклей, — эллины здесь живут уже сотни лет. Лакий из Аргоса заплатил пастуху Калабру мешок копченой рыбы в обмен на землю под город. Это произошло в те дни, о которых мы знаем только из мифов и легенд.

— По-моему, я слышал об этом, но забыл, — в отличие от Соклея, Менедем не переживал, если забывал что-то. — Значит, и рыбу они коптят уже очень давно.

— Я слышал, они до сих пор приносят её в жертву Калабру, — сказал Соклей. — Считают его героем.

— Будь я героем, я бы хотел жирного быка или кабана. Рыба — это опсон для простых смертных.

— Обычай, — снова сказал Соклей.

— Копченый тунец! — выкрикивал один торговец на агоре.

— Копченый угорь! — вклинился другой, — Кому копченого угря, жирного и вкусного?

— Копченый тунец? Копченый угорь? — Менедем навострил уши, как лис. — Я думал, они коптят всякую тухлятину, но это же лучшая рыба. Интересно, какая она на вкус в копченом виде?

— Пойдем, узнаем? — предложил Соклей. — Если не дадут попробовать, мы же покупать не станем?

— Ни в коем случае, — согласился Менедем. — Ни в коем случае, клянусь Гераклом, и будь он здесь, он бы тоже попробовал. — Соклей кивнул. Геракл съел бы любую еду, оказавшуюся под рукой.

Угрей расхваливал лысый грек с веснушчатым скальпом и поразительно зелёными глазами.

— Радуйтесь, друзья мои, — приветствовал он Соклея и Менедема. — Вы недавно в Фазелисе, да?

— Ты прав, — ответил Соклей. — Мы с "Афродиты", торговой галеры с Родоса. Копченый угорь, а? — он назвал их с братом имена.

— Рад встрече с вами обоими. Я Эпианакс, сын Клейтоменеса. Да, копченый угорь. Мы приносим его в дар богам, а такое не часто говорят о рыбе.

— Мы слышали об этом. Вашего героя зовут Калабр?

Эпианакс кивнул.

— Ты прав. Я не ожидал, что человек аж с самого Родоса может это знать, но ты прав. И что годится Калабру, тем более годится смертным.

— Надеюсь, ты дашь нам попробовать свои слова на вкус, о наилучший! — широко улыбнулся Менедем.

— Дам попробовать свои… — Эпианакс наморщил лоб, потом рассмеялся. — А ты умный малый, а? Как завернул! Я буду использовать твои слова, если не возражаешь.

— На здоровье, — разрешил Менедем. — В любом случае, мы-то их услышим лишь один раз. — Продавец угрей снова рассмеялся. Соклей и Менедем переглянулись. Люди на агоре Фазелиса будут слушать их лет тридцать, если Эпианакс столько проживет. — Так ты дашь нам попробовать?

— Конечно. — Эпианакс снял с бедра внушительных размеров нож, лишь чуть-чуть недотягивающий до короткого меча гоплита. Отхватив пару кусков угря, продавец протянул их родосцам. — Пожалуйста, о благороднейшие. Попробуйте, а потом поговорим.

Соклей положил свой кусок в рот указательным и большим пальцем правой руки. Ситос он бы стал есть левой, а свежую рыбу тремя пальцами, а не двумя. Он жевал, наслаждаясь богатым вкусом. Пришлось потрудиться, чтобы эти мысли не отразились на его лице.

— Неплохо, — равнодушно сказал Менедем. Судя по напряженному лицу, он испытал те же проблемы. Может, Эпианакс, не знавший его так хорошо, и не заметит. — Сколько ты хочешь за него? Если цена будет разумной, мы возьмём его с собой на восток.

— Ты говоришь о деньгах, или хочешь меняться? Что у вас есть?

— Лучшее оливковое масло, великолепные родосские благовония, косский шелк, окорока с Патары, папирус и чернила, и книги, — перечислил Соклей.

— Не ожидал услышать про масло, — заметил Эпианакс. — Почти везде его делают сами.

Соклей не стал встречаться с Менедемом взглядом. Его двоюродный брат пробормотал что-то неразборчивое. "Дамонакс", — недобро подумал он. Кто бы мог подумать, что приобретение зятя повредит делам, но вот, полюбуйтесь. — Это лучшее масло, с самого первого урожая.

— Должно быть, так, — Эпианакс не стал продолжать тему. Менедем тихонько хихикнул. Соклей пожелал, чтобы орлы, клюющие печень Прометея, дали титану передышку и занялись ненадолго Менедемом. Но тут Эпианакс удивил его вопросом: — Какие у вас книги?

— Ты умеешь читать? — моргнул Соклей.

— Иначе зачем бы я спрашивал? Да, умею. Не часто приходится, но продраться сквозь Гомера могу.

— У нас есть самые интересные книги "Илиады" и "Одиссеи", — вступил Менедем. Взгляд, брошенный им на Соклея, добавил, что книги у них есть только благодаря ему, что совсем не было правдой. Соклей почувствовал себя связанным по рукам и ногам — он не хотел начинать ссору на глазах постороннего.

Чтобы напомнить брату, кто на самом деле купил книги у писцов, он сказал:

— А ещё у нас есть… эм… пикантная поэма современного автора по имени Периандр из Книда.

— Пикантная? — глаза Эпианакса загорелись. Он знал, что это значит, или надеялся, что знает. — И о чем она?

— Ты знаешь статую Афродиты, что Пракситель возвёл в Книде? Ту, где богиня изображена обнаженной?

— Надеюсь, что да. Все её знают.

Конечно, он был прав. Статуя, поколение назад установленная в святилище, возбудила небывалый интерес. "Возбудила" следует понимать буквально. В Элладе приличные женщины прятались от мужских глаз под покрывалами в те редкие моменты, когда появлялись на публике. Вскоре после установки шокирующей статуи, мужчина излил семя на её мраморное лоно. Для него Афродита стала истинной богиней любви.

— Так вот, в поэме говорится о том парне, о котором ты наверняка слышал, — Менедем рассказал бы подробности, но Соклей не стал, да в этом и не было необходимости: торговец кивнул. — О том, что было бы, если бы статуя тогда ожила.

— И? — хрипло спросил Эпианакс.

— И ты должен купить поэму, чтобы узнать.

— Ладно, что вы за нее хотите?

"Интересно, как часто в Фазелисе продают книги? — подумал Соклей. — Вряд ли очень часто, поэтому…".

— Обычно я прошу двадцать драхм, но для тебя сделаю восемнадцать. — Он подождал, не вылетит ли возмущённый продавец угрей прямо сквозь крышу своей палатки.

Когда этого не случилось, Соклей понял, что сделка будет прибыльной

— Ты хочешь сказать, мои угри стоят восемнадцать драхм, верно? — спросил Эпианакс.